Персиваль уже готовился подняться со своего места, когда Грейвз сказал:
— Скажите, Владимир Александрович, каковы шансы нам с мистером Грейвзом оказаться на этом зимнем балу? Он же девятого числа, если не ошибаюсь?
Князев удивлённо посмотрел на британца, видимо, пытаясь понять, где у этого человека начинается совесть. Но достаточно было одного взгляда на его холодные змеиные глаза, чтобы понять, что совесть ему не нужна, она была задушена в колыбели, как змеи младенцем Гераклом. И Трелони явно гордился своим достижением.
— Это невозможно, мистер Трелони! Приглашения рассылались за полгода, любое изменение в списках соглашалось лично с секретарём его императорского величества... — обеспокоенно говорил чиновник.
— Ясно, — осадил его Альберт. — Что ж, ничего... Спасибо Вам за помощь, мистер Князев, — не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что приторная улыбка Трелони не предвещает ничего хорошего.
— Я прошу Вас проявлять благоразумие, мистер Трелони. Если о моём участии кто-то узнает...
— Не узнает, — успокоил его англичанин. — Конверт пропитан Дурманным зельем, которое прекрасно впитывается через кожу. Через сорок минут Вы забудете о нашем разговоре, но причины для помощи нам у Вас будут. Так или иначе, Вы в безопасности от допроса легиллиментами; они ничего не найдут. Мистер Грейвз! — окинул он молодого человека. Грейвз порывисто поднялся и, кивнув Князеву, который совершенно не изменился в лице от услышанного, покинул ресторан.
Трелони попрощался и вышел вслед за напарником. Персиваль стоял на улице и курил, подставив лицо крупным хлопьям снега, почти растворившихся в опускавшихся сумерках. На улицах уже зажгли фонари, и трамвайные рельсы отблескивали оранжевым, когда проезжал звенящий и грохочущий трамвай. Снег кружился в неподвижном воздухе, бесшумно падая под ноги суетившимся и бежавшим куда-то людям.
Каким бы ни было время суток, Москва постоянно куда-то спешила: люди бодро шагали, громко переговаривались или просто бросали обрывки фраз, чтобы никуда не опоздать. Совсем как в Нью-Йорке, только холодно, как в девятом круге Ада. Хотя, согревающие чары не давали закоченеть слишком быстро. Грейвз задумался: мог ли он почувствовать себя здесь, как дома? Он всего пару раз выбирался за пределы Нью-Йорка, но нигде особенно не пытался прижиться. Почему холодная страна за тысячи километров должна стать исключением?
— Хорошая работа, — сказал Трелони, закуривая рядом с юношей.
— Ага, — буркнул Грейвз, понимая, что его заслуга в том невелика.
— Вы очень выразительно молчали, Перси, — усмехнулся Альберт. — Это первый шаг в сторону новых горизонтов.
— Мне не по душе Ваши методы, — честно ответил молодой человек. — Мне вполне неплохо живётся в качестве мракоборца.
— И Вы хотите всю жизнь провести рядовым мракоборцем?
— Рядовому мракоборцу не дают задачу поймать Геллерта Грин-де-Вальда, — парировал Грейвз.
— Такую задачу дают либо если мракоборец выдающийся, либо если от него хотят избавиться. Зная Ваш характер, мистер Грейвз, я бы не смотрел на это дело оптимистично. Но выбор Ваш.
— Это невозможно.
— На Вашем месте, сэр, я бы посоветовал Вам поискать тут своих коллег. Скорее всего, Вы в этом деле лишь приманка. Без обид, у Вас большой потенциал, но невыносимый характер это нивелирует.
— И чем я вызвал Ваше сострадание?
— Это не сострадание, — отмахнулся Трелони. — Просто я терпеть не могу расточительство человеческого ресурса. Вы можете далеко пойти, если не наломаете здесь дров. И я могу помочь Вам в этом.
— И что же Вы захотите взамен? — прищурился Персиваль.
— Бросьте, Грейвз, я не настолько ужасен.
Грейвз посмотрел на него исподлобья, как бы спрашивая, не считает ли Альберт его совсем идиотом. Несмотря на свирепый вид, Грейвз был не самым глупым мракоборцем; во всяком случае, он был не настолько туп, чтобы его головой можно было ломать двери.
— После того, как я совершаю что-то, грозящее мне международным судом и экзекуцией в Министерстве, я обязательно должен совершить доброе дело. Так что считайте, что Вы невольно сыграли в рулетку и сорвали «Джек-Пот».
— Оставьте свою щедрость страждущим, — бросил юноша. — На сегодня всё?
— Да, мистер Грейвз, — проговорил Трелони. — Если Вы не против, я Вас покину. Сообщите мне, если будут какие-то новости об Аргутинских.
— Куда Вы собираетесь?
— В галерею, — невозмутимо повёл плечами мужчина. — Не Вы один можете позволить себе культурный отдых. Кстати, Грейвз, — быстро добавил он. — Советую Вам пользоваться каминной сетью, русские не любят, когда кто-то приходит без стука, — сказал он и трансгрессировал.
***
Во время разговора Дарья дала понять, что визит к ним — дело решённое. Оставалось только узнать, когда их с Трелони будут ожидать и как вести себя в окружении русских аристократов. Грейвз привык относиться к людям без раболепия, но, по мере своего пребывания в России, он начал догадываться, что в этой стране не все согласны с его мнением. Наверняка, Трелони знал, что нужно делать, но Грейвзу чертовски не хотелось терять баллы в глазах княжны. Персиваль понимал, что это мальчишество, но когда у тебя рядом находится обаятельная девушка с лёгким флёром тайн, сложно заставить свой мозг работать без перебоев. Поэтому ему нужно было заиметь пару козырей в свой рукав. Он немного подумал и отправился в гостиницу.
После тяжёлого дня, исполненного прогулок на морозе, поездок в переполненных троллейбусах и просто неожиданных встреч разной степени приятности молодому человеку просто необходимо было прийти в себя. Тёплая ванна и горячий чай были бы очень кстати... трансгрессировав в свой номер, Грейвз припомнил, что с утра горячей воды не было. Он попытал счастья ещё раз, и надежда его была оплачена: вместо ледяной воды из крана текла чуть тёплая. Персиваль страдальчески закатил глаза, но тут же напомнил себе, что всё лучше, чем ездовая выхухоль, которые не моются вообще. А он провёл в обществе этого зверя добрую неделю своего пути в Россию. Рядом с фаянсовой ванной стоял полуметафорический медный таз, как бы намекавший на положение вещей, в блестящему боку которого была прицеплена бумажка: «Кипятите. С уважением, администрация». Юноша тяжело вздохнул и, закатав рукава, набрал в тазик воды.
Вроде, они жили в цивилизованном двадцатом веке, да и находились они не в сердце Сибири, но Грейвза поражало то спокойствие и даже безразличие, с которым ему предлагали снизойти до каких-то пещерных удобств. Но делать было нечего. По ту сторону стенки, в соседней ванной, ругалась какая-то немка. Грейвз не был силён в языках, но, судя по всему, немолодая волшебница никак не могла получить воду нужной температуры и предпринимала уже пятую по счёту попытку получить желаемое. Она наливала полную ванную, залезала в неё — слышался плеск, как будто на воду спускали корабль — затем она вскрикивала, как чайка, выпархивала на кафель, сливала воду и, ругаясь на своём замысловатом грубом языке, снова пыталась устроить себе банные процедуры. Это все происходило так громко, что Персиваль хотел было посетовать на заглушающие чары, но те были исправны. Просто ему попались громкие соседи. Одно радовало: он не понимал, о чем они говорили.
Зато лингвистическими способностями отличались другие постояльцы, поэтому минут через двадцать в соседнем номере собралась целая комиссия по смешиванию горячей воды. Грейвз испытывал двойственное чувство любопытства и желание не поддаваться стадному инстинкту. Закончив поливать себя разбавленным кипяточком, он высушил волосы, завернулся в полотенце и прошлёпал в спальню.
Жил он в достаточно просторном помещении, которое при доплате ещё и расширялось, приращивая к себе дополнительные комнаты. В спальне Грейвза была крепкая двухместная кровать, стол-бюро с запирающимися ящичками (опять краденое добро с Сухаревки), шкаф с зеркальными дверцами. Чемодан Персиваля так и стоял неразобранным возле шкафа, поскольку молодой человек все ещё тешил себя мыслью быстро вернуться домой при тех или иных обстоятельствах. По прошествии суток тоска по дому не утихла, но мысль разобрать чемодан предстала как что-то необходимое и неотвратимое. Грейвз взмахнул палочкой, отправляя вещи в шкаф, потом прибавил огня в печи — в комнате стало уютнее, стекла на окнах даже начали немного запотевать. Как любой турист, молодой человек встал перед выбором: лечь спать и на следующий день встать бодрым и готовым к приключениям, либо устроить себе эти приключения в течение всей ночи, а на следующий день — ... ну, как пойдёт. Грейвз потуже затянул полотенце и подошёл к столу.
На столешнице из тёмного дерева лежала кипа бумаг, среди которых были карты каминной сети и адресные списки. Так же была справочная тетрадь — блокнот с пустыми страницами, на которых оставлялся запрос и в течение нескольких минут приходил ответ. Грейвз уставился на эти страницы, пытаясь уловить свернувшуюся в уме мысль. Из памяти всё не шла встреча с Дарьей. Молодой человек отчаянно цеплялся за трезвые части своего рассудка, убеждая самого себя, что его интерес несёт сугубо рабочие цели. Но одновременно с этим он вспоминал хитрые искорки в её синих глазах и лучезарную улыбку, напоминавшую солнце, золотые кучные неторопливые облака.
«Где я могу найти Павла Кузнецова?» — задал он вопрос. Всего лишь запрос, никто не заставлял его идти и расспрашивать старого друга об общей знакомой, он мог просто получить ответ и, согласно кивнув, лечь спать. Мог. Но Персиваль Грейвз не был бы собой, если бы не обладал фантастическим талантом действовать вопреки логике. Пока человек по ту сторону справочного блокнота искал ответ, Персиваль достал из шкафа чистый костюм и начал собираться.
«Клуб на Чистых Прудах», — было ему ответом. Значит, одеться нужно было прилично. В глубине души Грейвз тешил себя надеждой замотаться в присланный бабушкой шарф и свитер; он не понимал манеры русских наряжаться. В Америке и той же Англии не было зазорным пойти в ресторан в рабочей одежде, но в России дресс-код был негласным правилом, по которому людей делили на достойных и недостойных, и нужно было очень постараться, чтобы не попасть в немилость благородных господ с золотыми запонками, брильянтами и мехом.