Обыкновенно манзы продают здесь мерку ячменя по весу в 28 наших фунтов за серебряный рубль, так что, давая только по семи фунтов на лошадь, я тратил ежедневно на их прокорм по полтора серебряных рубля, следовательно, по 2 р. 25 к. кредитными билетами. Так как этого количества хлеба при трудности ежедневного движения было недостаточно, то подспорьем к нему служила или солома, если ночёвка была в фанзе, или сухая трава, если мы располагались в лесу. Конечно, то и другое не совсем-то приходилось по вкусу бедным лошадям, но с голоду они поневоле должны были есть, чтобы хотя чем-нибудь набить пустой желудок.
От реки Та-Уху до гавани Св. Ольги, следовательно, на протяжении около 120 вёрст, лежит самое пустынное место всего морского побережья, начиная от залива Посьета. Здесь только на одной реке Пхусун встречается китайское население (около двадцати фанз), а затем везде безлюдье, пустыня в пустыне, если можно так выразиться. Даже серебряная руда, находящаяся, как говорят, в вершине реки Ванцин, не привлекла в её долину ни одного китайца с его копотливым трудолюбием.
Характер лесов до сих пор не изменился. В береговой полосе преобладает всё тот же дуб, и только с приближением к гавани Св. Ольги чаще показываются кедры и ели, да и то преимущественно на северных склонах гор.
Ровно пять суток употребили мы на переход от Та-Уху до гавани Св. Ольги и все ночи сряду должны были ночевать в лесу, так что я считаю уместным сделать здесь описание хотя одного из многих наших бивуаков.
Обыкновенно за час или полтора до заката солнца сильно уставшие ноги начинают громко напоминать, что время отдохнуть. Притом желудок также давно уже заявляет о своей пустоте, и всё это настолько сильные побуждения, что мы начинаем выглядывать по сторонам дороги место, удобное для ночлега. Для этого обыкновенно избирается лесная лужайка на берегу какого-нибудь ручья, чтобы иметь под боком дрова, воду и пастбище для лошадей. В здешних местностях всё это очень нетрудно отыскать: ручьи текут в каждой пади, и вода в них не хуже знаменитой невской, трава растёт везде и всюду, а в лесу столько сухого валежника, что нетрудно добыть сколько угодно дров.
Выпадет, бывало, такое удобное место, хочется отдохнуть, соблазнителен и греющий костёр на морозе, но солнце стоит ещё высоко, целый час до заката, так что можно успеть сделать версты три - и с досадой идешь далее.
Тут мой юный спутник обыкновенно начинает ворчать: «Надо остановиться, сегодня и так уже много прошли, а тебе бы всё больше да больше; другого такого места не будет, а здесь, посмотри, как хорошо», и т. д. в этом роде. Большей частью я оставался глух ко всем подобным просьбам и увещаниям, но иногда соблазн был так велик, что по слабости, присущей в большей или меньшей степени каждому человеку, останавливался на ночлег ранее обыкновенного времени.
И как магически действует надежда! Уставшие солдаты и лошади идут молча, шаг за шагом, повесив головы, но лишь только я скажу: «Сейчас остановимся ночевать», - все мигом ободрятся, даже кони пойдут скорее, завидя огонёк, который мой товарищ уже успел разложить, уйдя вперёд.
Пришли на место, остановились… Солдаты развьючивают лошадей и, привязав их за деревья, чтобы дать остынуть, рубят и таскают, пока светло, дрова на костёр, который необходимо держать целую ночь, иначе нет возможности хотя сколько-нибудь заснуть на морозе. Тем временем я отправляюсь нарубить кинжалом веток или сухой травы, чтобы сидеть, по крайней мере, не на голом снегу, а товарищ варит кирпичный чай, вкусом и запахом мало чем отличающийся от настоя обыкновенного сена. Однако в это время и подобный согревающий напиток кажется слаще нектара олимпийского, в особенности если в приложение к нему жарятся на палочках тонко нарезанные куски козы или оленя.
Закусив немного, я достаю дневник и сажусь писать заметки дня, разогрев предварительно на огне замерзшие чернила [146]. Между тем солдаты уже натаскали дров, пустили на траву лошадей и варят для себя и для нас ужин. Часа через два всё готово, дневник написан и мы ужинаем, чем случится: фазаном, убитым днём, куском козы или рыбы, а иногда и просто кашей из проса.
После ужина посидишь ещё немного у костра, поболтаешь или погрызёшь кедровых орехов, а затем укладываешься спать, конечно, не раздеваясь и только подостлав под себя побольше травы, а сверху укрывшись какой-нибудь шкурой, в которую закутаешься герметически. Но при всём том, несмотря даже на усталость, спишь далеко не спокойно, потому что со стороны, противоположной огню, ночной мороз сильно холодит бок и заставляет беспрестанно поворачиваться. Мои солдаты очень метко говорили, что в это время «с одной стороны - петровки [147], а с другой - рождество»…
Наконец, все уснули и кругом водворилась тишина… Только изредка трещит костёр, фантастически освещающий своим пламенем окрестные деревья, да звенят бубенчики пасущихся невдалеке лошадей. Широким пологом раскинулось над нами небо, усеянное звёздами, а луна сквозь ветви деревьев украдкою бросает свои бледные лучи и ещё более дополняет впечатление оригинальной картины…
Часа за два до рассвета встают солдаты, собирают лошадей, дают им овёс или ячмень, затем варят для себя и для нас завтрак. Когда последний готов, тогда поднимаемся и мы, часто дрожа от холода, как в лихорадке, но горячий чай хорошо и скоро согревает. Позавтракали, а еще только что начинает светать. Тогда я велю вьючить лошадей; сам же, по обыкновению, отправляюсь вперёд, и только в полдень останавливаемся мы на полчаса, чтобы немного закусить и произвести метеорологические наблюдения.
К вечеру 7 декабря мы пришли в гавань Св. Ольги, где я расположился в доме начальника поста. После ночёвок под открытым небом, на снегу и морозе, невыразимо отрадно было заснуть в тёплой уютной комнате, предложенной мне радушным хозяином. Сильная усталость, в лохмотья изношенные сапоги, сбитые спины у четырёх лошадей - всё это красноречиво говорило в пользу того, чтобы прожить здесь хотя с неделю, отдохнуть и починиться, променять сбитых лошадей на здоровых, словом, снарядиться как следует к дальнейшему пути. Кроме того, я должен был переписать крестьян в окрестных деревнях и исполнить некоторые служебные поручения в самом посту.
Этот последний, состоящий из церкви, двенадцати жилых домов и двух казённых магазинов, расположен в вершине бухты Тихая Пристань, составляющей часть гавани Св. Ольги. Сама по себе гавань не представляет особенной выгоды для стоянки судов, потому что имеет открытое положение и подвержена сильному волнению. Но зато бухта Тихая Пристань, которая глубоко (более версты в длину и около четырёхсот сажен в ширину) вдаётся в северо-восточном направлении внутрь твёрдой земли, составляет отличное место для якорной стоянки, так как здесь всегда спокойно, даже в сильную бурю.
Хотя эта бухта была теперь уже покрыта льдом, но самая гавань, несмотря на позднее время года, ещё не замёрзла и на ней держались стада уток и лебедей. По рассказам местных жителей, гавань покрывается льдом не более как месяца на полтора - с начала января до половины февраля, - между тем, как бухта Тихая Пристань замерзает в половине ноября и расходится не ближе конца марта.
Замечательно, что на следующие сутки после моего прибытия в гавань Св. Ольги выдался такой тёплый день, какого никак уже нельзя было ожидать в декабре. В полдень термометр в тени показывал почти 4° тепла, а на солнце поднимался до 11° и снег таял, как весной. Вообще в течение всего ноября погода на побережье стояла большей частью ясная, и хотя по утрам бывали морозы [148], но в полдень термометр обыкновенно поднимался выше нуля и делалось довольно тепло. Впрочем, теплота бывает здесь только во время безветрия; когда же поднимается ветер, преимущественно северный или северо-западный в это время года, то и при небольшом морозе всегда делается холодно.
В окрестностях гавани Св. Ольги расположены четыре наших деревни: Новинки, Фудин, Арзамазовка и Пермская. В них поселены в 1864 году крестьяне, первоначально жившие на нижнем Амуре, поселенцы с острова Сахалина, наконец, отставные матросы и солдаты. Общая цифра всего этого населения доходит до 257 человек обоего пола.
По обширности и благосостоянию жителей из всех четырёх деревень самая лучшая есть Новинки, лежащая в одной версте от поста при устье небольшой речки, называемой Ольга.
В этой деревне 25 дворов, довольно чистых и выстроенных по обе стороны широкой улицы, так что Новинки имеют довольно приличный наружный вид. Только избы поселенцев, за исключением двух-трёх, не подходят под общий строй и стоят какие-то ободранные, грязные.
Так как река Ольга часто разливается и затопляет свою долину, то почти все пашни крестьян находятся в пятидесяти верстах к северо-востоку от деревни в прекрасной и плодородной местности.
Остальные три деревни, Фудин, Арзамазовка и Пермская, расположены в долине реки Вай-Фудин[149], в расстоянии - первая 15 вёрст от нашего поста, а две другие ближе к нему, каждая версты на две. Эти деревни несравненно хуже Новинок; избы большею частью не обстроены, некоторые стоят даже без крыш и, кроме того, пашни расположены в долине Вай-Фудин, где вода их затопляет. Последнее неудобство принуждает крестьян искать себе поблизости другое место для селитьбы, безопасное от наводнения.
Прожив шесть дней в гавани Св. Ольги, отдохнув и заменив сбитых лошадей свежими, вымененными у крестьян, я вышел оттуда 14 декабря с намерением итти уже на Уссури. К этой реке отсюда ведут два пути: один по долине реки Вай-Фудин и перевалом через горы на реку Лифудин, правый приток Ула-хэ; другой направляется попрежнему берегом моря до реки Тазуши и вверх по этой реке, откуда переваливает также в долину Лифудина. Хотя последний путь длиннее, но я избрал его потому, что здесь, по крайней мере, сначала, вьючная тропа несравненно лучше, а, во-вторых, я хотел видеть