(Latix japoniea), которая изредка попадается в Зауссурийском крае и отличается от обыкновенной изогнутым стволом и курчавыми ветвями. Все нижние ветви этой лиственицы, под которою стоит капличка, были увешаны различными ленточками, пожертвованием одиноко сидящему здесь китайскому богу.
Первая ночь захватила нас на несколько вёрст ниже перевала в тайге, где даже не было воды. Однако нечего делать, надо было останавливаться ночевать. Прежде всего разгребли снег, который лежал везде на два фута [60 см] и развели костёр, чтобы сначала немного отогреться. Потом развьючили лошадей, которых отпускать кормиться было некуда (в тайге нет и клочка травы), поэтому я велел дать им ячменя и привязать на ночь к деревьям.
Холод был страшный (термометр показывал - 20° Р) и ещё счастье, что здесь в лесу не хватал нас ветер, который дул целый день, но не стих и к вечеру. За неимением воды мы натаяли сначала снегу, а потом сварили чай и ужин. Ни до одной железной вещи нельзя было дотронуться, чтобы не пристали к ней руки, а спина, не согреваемая костром, до того мёрзла, что часто приходилось поворачиваться задом к огню.
Около полуночи я улегся вместе со своим товарищем и собакою возле самого костра на нарубленных еловых ветках и велел закрыть нас сложенною палаткою. Скоро сон отогнал мрачные думы; но этот сон на морозе какой-то особенный, тяжелый и не успокаивающий человека. Беспрестанно просыпаешься, потому что холод со стороны, противоположной костру, сильно напоминает, что спишь не в постели. От дыхания обыкновенно намерзают сосульки на усах и бороде и, часто, опять растаяв, мокрыми, страшно неприятными каплями катятся через рубашку на тело. Иногда снится родина и всё хорошее прошлое, но пробудишься… и мгновенно сладкие мечты уступают место не совсем-то приятной действительности…
На следующий день путь наш лежал большей частью по самой реке Лифудин, которая вскоре после истока имеет 15-20 сажен ширины. Дремучая тайга сопровождает всё верхнее течение этой реки и несёт дикий, первобытный характер. Сплошною стеной теснятся столетние деревья к самому берегу, на который часто выходят то справа, то слева высокие утёсы окрестных гор.
Редко эти утёсы стоят голыми: могучая растительность даже здесь не хочет оставить пустого места, и по ним, прицепившись в расселинах своими корнями, растут ели, кедры и густой кустарник. Только уж слишком отвесные и нависшие над рекой утёсы лишены деревьев и отливают желтоватым или сероватым цветом от покрывающих камень лишаев.
Мёртвая тишина царит везде кругом, и только изредка слышится крик дятла или ореховки. Эти звуки и множество звериных следов напоминают путнику, что он не одинок в пустынной тайге…
Вообще в здешних лесах очень много всяких зверей и в особенности соболей, так что здесь главное место промысла для тазов, живущих на реках Тазуши и Лифудин.
Тигров также довольно, и я несколько раз видел, как рядом шли следы этого зверя, жителя тропиков, и соболя, обитателя лесов крайнего севера. Тот и другой сходятся вместе в Уссурийской стране, представляющей такое замечательное смешение и северных и южных форм.
Другая и третья ночь были проведены так же, как и первая, на снегу и морозе, который не только не уменьшился, но даже ещё увеличился на несколько градусов. Только на четвёртые сутки, в самый день Рождества, добрались мы до фанзы, которую каждый из нас увидал с особенною радостью, зная, что в ней можно будет, по крайней мере, отдохнуть на тёплых нарах.
Дикий характер берегов Лифудина не изменяется до самого принятия слева реки, по которой идёт другая тропа из гавани Св. Ольги [153]. Только отсюда долина его, расширяясь версты на полторы или на две, делается удобною для обработки, и по ней, так же как и по Тазуши, встречаются довольно часто фанзы китайцев и тазов.
Последние живут или отдельными семействами или большей частью вместе с манзами. Число фанз как тех, так и других в долине Лифудина простирается до 25.
Пробежав вёрст около семидесяти, если считать по прямому направлению, Лифудин сливается с рекою Сандогу, которая отсюда несёт уже название Ула-хэ, сохраняя его до впадения Дауби-хэ, откуда соединённая река принимает имя Уссури.
Таким образом, начало последней есть собственно Сандогу, истоки которой лежат в Сихотэ-Алине, верстах в семидесяти от берега Японского моря.
По долине этой еще малоизвестной реки также живут китайцы, занимающиеся земледелием. Что же касается до плавания, то Сандогу для этого решительно не годна по причине быстроты, мелей и наносного леса.
Вследствие тех же самых неудобств плавание не может производиться и по Ула-хэ, несмотря на то, что ширина этой реки простирается от 30 до 40 сажен [60-80 м]. Её долина, имеющая сначала версты три в поперечнике, значительно расширяется к устью Дауби-хэ и так же, как долина нижнего течения Лифудина, покрыта высокой травой, с редкими деревьями или небольшими рощами. Боковые горы этой долины гораздо ниже тех, которые сопровождают течение Лифудина. Притом же они имеют более мягкие очертания, так что утёсов и обрывистых скатов здесь вовсе нет. Наконец, от устья Лифудина опять начинают преобладать лиственные леса.
Китайцев также довольно много живёт по долине Ула-хэ, и первое поселение, встреченное мною здесь, была деревня Нота-Хуза, состоящая из пятнадцати фанз. Эти фанзы довольно большие и хорошо обстроенные, так что, судя по наружному виду, здешние китайцы живут зажиточно.
От деревни Нота-Хуза оставалось уже недалеко до устья реки Дауби-хэ, где расположена наша телеграфная станция и куда я всеми силами торопился поскорее добраться, рассчитывая притти накануне нового года. Однако в здешних местах, более чем где-либо, применима пословица «человек предполагает, а бог располагает», и метель, бывшая 30 декабря, до того занесла тропинку, что на следующий день к вечеру мы были еще за 25 верст от желанного места.
И вот что писалось тогда в моём дневнике: «Незавидно пришлось мне встретить нынешний новый год в грязной фанзе, не имея никакой провизии, кроме нескольких фунтов проса, так как все мои запасы и даже сухари, взятые из гавани Св. Ольги, вышли уже несколько дней тому назад, а ружьём при глубоком снеге ничего не удалось добыть.
Теперь, когда я пишу эти строки, возле меня десятка полтора манз, которые обступили кругом и смотрят, как я пишу. Между собой они говорят, сколько можно понять, что, вероятно, я купец и записываю свои покупки или продажи.
Во многих местах вспомнят сегодня обо мне на родине и ни одно гадание, даже самое верное, не скажет, где я теперь нахожусь.
Сам же я только мысленно могу понестись к своим друзьям, родным и матери, которая десятки раз вспомнит сегодня о том, где её Николай.
Мир вам, мои добрые родные и друзья! Придёт время, когда мы опять повеселимся вместе в этот день! Сегодня же, через полчаса, окончив свой дневник, я поем каши из последнего проса и крепким сном засну в дымной, холодной фанзе…»
Целый следующий день тащились мы целиком по снегу и к вечеру добрались до телеграфной станции «Бельцовой», которая лежит на реке Дауби-хэ, в четырёх верстах выше её устья. Девятнадцать дней сряду шли мы сюда из гавани Св. Ольги и сделали около трёхсот вёрст. Во всё это время я даже ни разу не умывался, так что читатель может себе представить, насколько было приятно вымыться в бане и заснуть в тёплой комнате.
Река Дауби-хэ, которая в четырёх верстах ниже Бельцовой сливается с Ула-хэ и образует Уссури, вытекает из главного хребта Сихотэ-Алиня и, имея в общем направление от юга к северу, тянется на 250 вёрст.
Как и большая часть рек нашего Уссурийского края, Дауби-хэ характеризуется весьма малою глубиной во время засухи и быстрым разлитием после дождей. В это время вода прибывает в ней сажени на две против обыкновенного уровня, так что затопляет всю долину. Эта последняя имеет при устье реки не более трёх вёрст в поперечнике, но в среднем течении, где горы правого и левого берега отходят в стороны, достигает ширины от 5 до 10 вёрст. В нижних своих частях долина Дауби-хэ имеет болотистый характер, но в средних и верхних - луговой, так что представляла бы превосходные места для земледелия, если бы не подвергалась периодическим наводнениям, которые оставляют незатопляемыми только немногие и небольшие оазисы, где расположены большею частью китайские фанзы.
Однако, несмотря на всё это, по Дауби-хэ есть много мест, удобных для обработки и заселения на широких (2-4 версты) пологих скатах, которые идут от боковых гор к самой долине, в особенности на левой её стороне. Эти скаты покрыты редким лиственным лесом и, имея наклон в несколько градусов, вовсе не подвержены наводнениям, так что здесь именно должны заводить свои пашни будущие поселенцы.
Хотя при своём устье Дауби-хэ имеет сажен 70 ширины [150 м] и в обыкновенную воду не слишком быстрое течение, но всё-таки эта река неудобна для плавания пароходов по причине мелей. По долине её идёт телеграфная линия, которая, как я уже говорил во II главе, соединяет город Николаевск с Новгородскою гаванью. Кроме того, здесь же пытались завести и почтовое сообщение, но оно вскоре прекратилось по причине крайне плохого состояния дороги, устроенной наскоро, в одно лето.
Миновав небольшую крестьянскую деревню Романовку[154], которая в то время лежала на берегу Уссури, верстах в тридцати ниже устья Дауби-хэ, мы прибыли 7 января в станицу Буссе, чем и кончилась зимняя экспедиция, продолжавшаяся почти три месяца, в течение которых я обошёл более тысячи вёрст [155].
Не узнал я теперь свои знакомые места на Уссури, по которой снег везде лежал на три фута [90 см] глубины и намело такие сугробы, какие можно видеть только на далёком севере. Вся могучая растительность здешних лесов и лугов покрылась этим снегом, как саваном, и в тех местах, где летом не было возможности пробраться по травянистым зарослям, теперь только кое-где торчали засохшие стебли. Даже виноград, переплетавшийся такою густою стеною, теперь казался чем-то вроде верёвок, безобразно обвившихся вокруг кустарников и деревьев. На островах реки густые, непроход