.
– Что же случилось с этим городом, если даже татары его не взяли?
– Был великий пожар. Никто не знает, с чего началось. Некоторые говорят, виновата была бесноватая баба. Когда огонь стал расходиться, многие видели, как она рвала на себе волосы и одежду, хохотала и кричала, что это татары подожгли город. Люди испугались и побежали. Пламя разошлось такое, что по всей земле было видно зарево. Даже из Львова глядя, было видно по Белзским степям, как поднялось сильное пламя. Сгорело все. Вежа, храмы, дворы. В церкви Святого Иоанна Златоуста погорели колокола, все чудесные иконы, кроме образа Михаила. Медь таяла от огня, как смола. В то лето и в самом деле приходили татары. Люди, боясь их, разбежались в страхе по лесам и долго не могли потом собраться. Король Даниил приехал в город после пожара. Увидев такую погибель и разорение, он едва не плакал.
– Ты говоришь, город отстроили заново?
– Да. И храм возвели даже выше прежнего. Но всей прежней красоты уже не было. И вежу ту Даниил не смог восстановить. У него больше не было ни людей, ни серебра. Он строил другие города против татар. Был он князь добрый, храбрый и мудрый. И жил в любви с братом своим Василько. Поэтому и память о нем добрая в народе.
– Ты сказал, что давно не был здесь и сейчас идешь мимо. Кто же ты? Где твой дом?
– Я зодчий. У меня нет дома. Где нужны мои руки, там и живу.
– Ты строишь храмы?
– Я строю крепости. Холмскую вежу мы с братом возвели. После смерти Даниила строительство в этой земле прекратилось. Я ушел в Венгрию. Много видел, много строил. Даже до Австрии доходил. Теперь решил вернуться, но Льву мое мастерство не нужно. Он строит из дерева, а я – из камня. Хочу податься в Польшу. Может, пригожусь Болеславу или его племяннику.
Странник поднялся, закинул на плечо тяжелую суму, взял палку.
– Дивное дело, – сказал он раздумчиво, – прежнего города больше нет. А в моей памяти он, как настоящий. Улицы, дома – закрываю глаза и вижу, как наяву. Годы идут, а память не слабеет. Если правда, что душа бессмертна, значит, и город тот вместе с ней останется навечно?
– Видно, у тебя много связано с этим местом? – сказал Патрик.
Старый зодчий разгладил усы.
– Пора мне. Не помяните лихом.
– Постой, – окликнул Патрик, – я слышал, князь Владимир, сын Василько, хочет строить города и ищет зодчих. Может, ему твои умения пригодятся?
Странник остановился и, не оборачиваясь, спросил:
– Ты наверняка это знаешь?
– Мы вышли из той земли.
– Что ж, спасибо за совет.
Когда зодчий скрылся за поворотом дороги, Стегинт тоскливо опустил голову.
– Ты чего приуныл? – спросил Патрик
– Слышал, как он говорил про свой город? Я тоже помню свое село, каждый дом, каждое дерево в лесу, кусты, тропинки. Мое село тоже сожгли. Но лес остался!
– Когда-нибудь мы придем туда.
– Ты обещал!
– Да.
– И когда мы придем, я скину этот дурацкий плащ и буду жить, как захочу!
– Конечно.
Не встречая сопротивления, Стегинт немного успокоился, но все еще сопел:
– Почему не жить в месте, в котором родился? Зачем вы, христиане, так много ходите?
– Мы верим, что этот длинный и трудный путь незримо ведет в Рай. И когда я понимаю это, мне радостно идти по этой дороге, какой бы длинной она не была.
– Ты хочешь попасть в Рай?
– Конечно.
– Попроси меня. Я покажу тебе дорогу.
– Ты?
– Да, я бывал там, и не раз. Я знаю это место.
– Оно в Ятвягии?
– Да. От моего села надо идти несколько поприщ через Бобриное болото, потом – Черный бор, потом – по тропе вдоль озера…
– Ты, наверно, говоришь об одном из ятвяжских городов?
– Конечно!
Патрик улыбнулся, потрепал послушника по голове и продолжил путь. Ятвяг, обиженно щурясь, проводил глазами спину проповедника. Потом вздохнул, как старичок, поднялся и поплелся следом, бубня под нос ятвяжские ругательства. Выйдя из рощи, они увидели широкое пожухлое поле. На другой его стороне возвышался среди равнины высокий холм, а на нем – город, утопающий в зелени садов, выше которой поднимался купол церкви Святого Иоанна Златоуста.
Придя в город, они зашли в эту церковь, и ирландец попросил, чтобы ему показали уцелевший в пожаре образ архистратига Михаила. Икона потемнела. По краям виднелись следы пламени, которое не коснулось лика.
Выйдя из храма, Патрик стал расспрашивать горожан, нет ли в городе монахов ордена проповедников или других католических орденов. Ему ответили утвердительно и объяснили, как найти их миссию. Маленький храм-ротонда и дворик с огородом и жилой постройкой располагались почти в середине города. Три монаха-латинянина с выбритыми макушками, живущие здесь, приняли путников радушно и оставили на ночлег. Перед сном Патрик вспомнил о странной встрече, произошедшей минувшим днем, и прочитал короткую молитву о страннике, возводившем этот город, имя которого он забыл узнать. И уже засыпая, обратился к ангелу.
– Кроткий белый воин Михаил, стратиг лучезарных ангелов, будь рядом со мной этой ночью и всегда, да покроет меня твоя десница, да покроет меня твоя десница…
Слово 9: Лев
Утром после службы Патрик выдал братьям проповедникам цель своего путешествия и попросил рассказать все, что им было известно о главном наследнике короля Даниила, его делах, словах и нраве. И монахи рассказали все, что им было известно.
Князю Льву было около пятидесяти. Он был одним из трех сыновей, переживших отца, и главным его наследником. Даниил любил сына, построил и назвал в его честь город Львов, который со временем стал новой столицей княжества вместо древнего Галича и погоревшего Холма.
Лев был храбрым воином. На войне с ятвягами он сам сразился с их могучим диким вождем. Он вонзил копье в его щит, и когда тот уже не мог прикрываться, поразил его мечом.
Воинственный, честолюбивый, властный, ревнивый – о его нраве многое мог поведать один случай десятилетней давности. Это произошло после гибели литовского короля Миндовга. Сын короля Войшелк покинул монастырские стены и занял трон, чтобы отомстить убийцам отца, но дал обет, что через три года снова облачится в монашеские ризы. Выполнив задуманное, он уступил трон сыну Даниила Шварну. Лев позавидовал младшему брату. Войшелк боялся Льва, потому что знал, что тот завистлив и обидчив. Когда Лев предложил встретиться, он не хотел ехать и согласился только по поруке старого волынского князя Василько, отца Владимира и дяди Льва. Была Страстная седмица. Они обедали, пили и веселились. Напившись, Василько поехал к себе, а Войшелк – в монастырь. И тут приехал к нему Лев и стал говорить Войшелку: «Кум, напьемся!» Они опять сели за стол, но во Льве уже пробудилась зависть и обида. Он достал меч и зарубил Войшелка.
Монахи рассказывали про Льва охотно, но о гибели людей князя Владимира под Пултуском и о возможной причастности галицкого князя к этому убийству они ничего не знали.
– Братья, вы давно живете в этой земле. Научите меня, как лучше исполнить дело, с которым я иду, – попросил Патрик.
– Во Львове и Галиче ты сможешь найти братьев нашего и цистерцианского ордена, – ответил один из монахов, – но, насколько нам известно, Лев не подпускает их ко двору. Поэтому не рассчитывай узнать от них что-то новое. При дворе Льва есть один латинянин, немец. Его зовут… – монах потер лоб, припоминая имя, – Маркольт. Он доверенное лицо князя. Лев часто советуется с ним и держит его при себе. Если бы тебе удалось с ним встретиться и поговорить, возможно, ты смог бы что-то узнать. Но для этого тебе надо искать самого Льва – где будет Лев, там и Маркольт.
– Где можно его найти?
– В Галиче. Или во Львове. Когда достигнете той земли, будьте осторожны. Горцы, которых вы встретите в деревнях и селах, обычно гостеприимны. Но в лесах можно наткнуться на разбойников.
Еще день странники провели в монастыре. Покинув Холм, через три дня достигли города Нервен. Еще через день дошли до Белза. Выйдя из Белза, до позднего вечера шли холмистыми полями, не встречая на пути ни городов, ни деревень. В середине дня осеннее солнце пекло не слабее, чем летом, и путники переждали полдень в тени березовой рощицы. На ночлег устроились прямо в поле на останках разбитой повозки, настелив на нее травы и молясь, чтобы Бог не послал этой ночью дождь.
Небо казалось ясным. Лишь вдали на западе, там, где раскрасневшийся солнечный круг уже касался земли, тянулась рваная цепочка горящих облаков. Патрик лег, укутавшись в плащ, а Стегинт сидел на краю повозки и смотрел вдаль. Родившийся в лесной стране, он впервые видел, как солнце, изменившее цвет и не режущее глаз, уходит за далекий край земли, словно тонет. Когда оно исчезло, облака еще продолжали полыхать. Но сумерки прошли быстро. Стегинт лег на спину и задумался. Он не хотел спать. На душе была непонятная радость. Дул ветер, но теплый и какой-то легкий. Из травы доносилась несмолкаемая трескотня. Луна еще не взошла. Ночь была темной, но в небе зажглось бесчисленное множество звезд – ятвяг и не подозревал раньше, что их так много. Он не заметил, как уснул. Проснулся от того, что озяб. Звезды поблекли. Дальний край ночного неба бесшумно и зловеще озаряли молнии, словно по степи шел великий многолапый зверь.
– Патрик-Патрик, – толкнул ятвяг в плечо старого монаха.
Тот пробурчал что-то на своем языке и повернулся на другой бок. Ятвяг достал из сумы ирландца крест и начал с его помощью молиться богам, имена которых помнил с детства.
Когда молнии прошли стороной, ятвяг осторожно положил крест на место и, зарывшись в травяную постель, попытался еще поспать, наполненный чувствами, как рог брагой. Утром ему предстояло пережить еще одно маленькое потрясение.
– Что застыл, как соляной столп? – спросил Патрик.
Стегинт не ответил. Проповедник приблизился и заглянул ему в лицо.
– Это горы? – спросил Стегинт.
Далеко впереди высились смутные силуэты одного цвета с далекими облаками.