– Да, – равнодушно подтвердил ирландец.
– Мы дойдем до них сегодня? – спросил Стегинт.
– Может, к вечеру…
Около полудня степь закончилась, и путников окружил хвойный лес, такой густой, что от свежести кружилась голова. Двигаясь его тропами, Патрик и Стегинт потеряли из виду горы и не были уверены, что идут в верном направлении. Солнце спряталось за пеленой серых туч и вершинами высоких разлапистых сосен. Вспомнилось предупреждение холмских монахов. Патрик начал читать на ходу молитвы, но делал это бодро и весело, словно забавляясь. А иногда напевал песни на своем языке, хотя Стегинт подозревал, что это тоже какие-то молитвы.
– Не боишься, что нас услышат? – недовольно спросил ятвяг.
– Нет, нас не увидят и не услышат, – весело ответил ирландец.
– Почему ты так в этом уверен?
– Я творю оленью молитву! Всякий недруг увидит вместо нас двух оленей – взрослого оленя, говорю я, и олененка.
Стегинт покосился на Патрика:
– Нет такого сильного заклинания!
До конца дня они одолели около десяти поприщ. Вечером солнце ненадолго выглянуло из-за туч, пробиваясь яркими лучами через стволы и густые ветви, но скоро утонуло где-то в лесных глубинах. На сереющем небе показался дым. Вскоре собачий лай подтвердил, что они набрели на деревню. Местные обитатели вышли навстречу с рогатинами. Убедившись, что это всего лишь два странствующих монаха, они опустили оружие и согласились дать путникам ночлег.
Гостей накормили горячей похлебкой и уложили спать в хлеву. На лавке около порога сидел, презрительно жмурясь, откормленный рыжий кот. Закопавшись в пахучее сено, Стегинт долго о чем-то думал, потом спросил:
– Ты видел зверя на ступеньке?
Патрик прервал молитву.
– Да.
– Это кот?
– Кот.
– Почему он не боится нас? – спросил ятвяг.
– Потому что это кот. Он приручен.
– Разве можно приручить кота? Это же не собака. Коты прячутся от людей в глубине леса[56]. А этот смотрел на нас, будто мы и не люди.
– В христианских странах коты живут у людей во дворах. Их держат, чтобы они ловили мышей и крыс. Ты не знал об этом?
– Нет.
– Один ученый монах родом с моего острова, переписчик книг, сочинил песню про кота, который жил вместе с ним триста лет назад. У того кота было имя. Его звали Пангур Бан – Белый Валяльщик. А диких котов, признаюсь тебе, я не видел.
– Конечно! Они не хотят, чтобы мы их видели. Только опытный зверолов может увидеть кота. Я сам только два раза видел.
Ирландец попытался продолжить молитву.
– Патрик.
– Да?
– Что тот монах сочинил про Белого Валяльщика?
– Стих. Если я переложу на твой или русский язык, будет нескладно.
– Расскажи, как получится.
Патрик почесал голову.
– Я и Белый Валяльщик – каждый занят своим ремеслом. Он увлечен охотой. Я увлечен моим искусством. Больше славы я люблю заниматься книгами. Белый Валяльщик не завидует мне, довольный собственным занятием. И всякий раз происходит одно и то же, когда вдвоем мы в келье. У каждого своя бесконечная игра, и лучшей доли нам не надо. Обычно после сопротивления мышь попадает в сети. Я в моем собственном множестве смыслов в сети ловлю трудное понимание закона. Он высматривает стену кельи круглым и острым глазом охотника. Я высматриваю глубины знаний глазами охотника, хоть они и ослабли. Он радуется, когда мышь оказывается в его лапах. Если я разобрал что-то сложное, я так же рад. И так всегда. Мы не мешаем друг другу. Каждый занят своим делом и наслаждается им. Он хозяин себе. Делает свою работу каждый день. Делать темное ясным – такова моя работа…[57]
На следующий день пополудни бор остался позади. Стегинт ломал шею, рассматривая горы, окружавшие город Льва. «Андай», – раз за разом произносил он шепотом со сдавленным восхищением имя ятвяжского божка, не стесняясь присутствия христианского вайделота.
Издали можно было заметить на вершине одной из гор деревянный замок. С приближением взору путников открывался еще один – под горой. Между замками разместилась большая часть городских построек. При въезде в город у реки стояла покосившаяся кузница. Из нее валил густой дым, раздавался бодрый перестук молотков и негодующее шипение раскаленного металла, опущенного в холодную воду. В поле паслись коровы. Женщины стирали в реке белье и одежды.
Дорога, покрытая лужами от недавно прошедших дождей, извиваясь, поднималась и вела к городскому рынку. По ней навстречу путникам неспешно съезжали три всадника. Лошади у них были приземистые, худые. Хотя погода стояла еще нехолодная, на всадниках были полушубки из волчьего меха. На ногах – широкие кожаные порты, от чего их ноги казались совсем короткими. Лица скуластые, глаза маленькие, как щелки. Волосы на макушке и затылке выбриты, только надо лбом оставлен пучок волос, спадающий до бровей, и от ушей за спину спускались по две косы. Бородки черные, маленькие, усы редкие, но длинные. Осанка у всех троих – горделивая, лица – высокомерные.
Патрик понял, что это татары, но не успел предупредить спутника. Один из всадников, видя, что молодой монах не отводит взгляда, закричал что-то отвратительно визгливым голосом, направил на него коня и замахнулся плетью. Подоспевший Патрик оттащил послушника за одежду на край дороги и низко поклонился вместе со Стегинтом, на шею которого легла его тяжелая рука. Страх, который испытал опытный и всегда уверенный в себе проповедник, передался ятвягу, и он подчинился, несмотря на свой дикарский нрав. Татары проехали мимо. Слышно было, как они посмеиваются, обмениваясь шутками на грубом наречии.
– Пойдем, – тихо сказал Патрик, позволив Стегинту выпрямить спину.
Взгляд ятвяга упал на камень, лежавший на краю дороги.
– Даже не думай, – предупредил ирландец.
– Мордатые, как рыси, – заметил Стегинт, пытаясь унять дрожь в поджилках.
– Прошу тебя еще раз, не смотри так людям в глаза, – попросил Патрик.
– Почему ты не поднял крест, как перед русским князем?
– На них это не подействует.
– Тогда твори оленью молитву…
Через пару сотен шагов на дороге стояли бородатые стражи в блестящих кольчугах с кривыми саблями. Показав им грамоту Владимира и получив разрешение на проход, Патрик спросил, где в городе он сможет найти латинских монахов.
Львов был меньше Холма, но на его улицах разместилось немало ремесленных и купеческих дворов. На рыночной площади звучала речь на многих диковинных языках – татарском, армянском, венгерском. Стегинт хотел рассмотреть этих людей, но от греха подальше он не поднимал глаз, лишь изредка постреливая по сторонам косым взглядом.
– Это торговцы, их можно не бояться, – успокоил Патрик, – хотя, с другой стороны, так ты больше похож на христианского монаха.
Ирландец остановился у одной из лавок и купил свежей выпечки. Одну лепешку разломил пополам и поделился со Стегинтом, две положил в суму. Подкрепив силы, путники подняли себе настроение. Добравшись до латинского подворья, Патрик постучал в ворота подвешенным на них железным молоточком.
– Льва нет в городе, – ответил странникам высокий мрачный фламандец, человек не то сдержанный, не то жесткий, – в Галиче вы его тоже не найдете.
– Где же нам искать его?
– Уже два или три месяца его нет по эту сторону гор. Если сможете перейти горы, возможно, найдете его в крепости Мукачево. Но я бы не советовал вам идти туда. Венгерский король считает эту землю своей. К тому же погода скоро начнет меняться. Сегодня в горах лето, завтра начнется осень, а послезавтра может выпасть снег.
– Как скоро князь может снова появиться во Львове?
– Может, через месяц. Может, через полгода.
Проведя остаток дня и ночь в городе Льва, ранним утром странники покинули это место. Поначалу дорога поднималась в гору. Лес, покрывавший возвышенность, был такой густой, что если бы не широкий наезженный путь, через его заросли трудно было бы пробраться. Местами обвалившиеся склоны обнажали белесую породу. Однако вскоре, совершив несколько изгибов, дорога пошла вниз и путники неожиданно для себя опять вышли на равнину.
– Мы перешли Угорские горы? – спросил Стегинт.
– Не думаю, – ответил Патрик.
На второй день вышли в долину широкой реки. Местный рыбак согласился перевезти их на правый берег, не взяв платы, и лишь попросил латинского монаха, чтобы тот помянул его в молитвах. Патрик не запомнил его имя и потом сокрушался об этом.
Утром четвертого дня странники снова вышли к подножию горной гряды, и Стегинт понял, что взгорки в окрестностях Львова не идут в сравнение с этими горами. И чем дальше, тем выше вздымались над ними поросшие елями крутые вершины. В низинах росли дубравы. Потом они уступили место темным хвоям. Берега ручьев и мелководных рек были усеяны крупными колотыми камнями серого цвета. Вода в них была быстрой, мутной и холодной.
Когда леса отступали, взору открывались склоны и долины с луговыми пастбищами. Вдали виднелись маленькие, словно игрушечные, деревеньки с трехглавыми деревянными церквушками. Над избами курился дым очагов. Было облачно, но тепло. Иногда солнце показывалось в разрывах облаков. Сидя на пригорке и отдыхая после очередного перехода, путешественники видели, как неподалеку от стада несколько пастушков бегали по лугу и боролись, играя в какую-то игру.
В поселениях удавалось найти ночлег. Туземцы были гостеприимны. В одной из деревень путников накормили творогом, а наутро дали лепешек в дорогу и объяснили, как идти.
Когда Патрик со Стегинтом достигли самых высоких гор, погода ухудшилась. Низкие тучи серым туманом ползли по склонам, скрывая от глаз горные вершины. Было холодно и сыро. Странники вспомнили предостережение львовского монаха. Эта часть гор была дикой и безлюдной, и неизвестно, как бы они пережили ночь, если бы пришлось ночевать под открытым небом, но ближе к сумеркам им посчастливилось набрести на маленькое селение.