Патрик едва успел попросить одного из монахов, чтобы те присмотрели за Стегинтом. Его усадили в седло, и скоро Холм остался позади. Впереди опять была Польша.
Стегинт в сопровождении Раха уже не застал Патрика. Монахи рассказали, что произошло. Ятвяг сел на скамью, где обычно сидел учитель. В миске лежала так и не тронутая еда. Стегинт понурился. Рах стоял в дверях.
– Если хочешь, пойдем со мной, – предложил дружинник.
– Я буду ждать его здесь, – ответил отрок.
– Как знаешь. Но там мы скорее его найдем.
Стегинт поднял глаза:
– Ты уверен?
– Судя по тому, что сказали эти почтенные люди, Патрик должен будет вернуться ко Льву, чтобы донести до него ответ ляхов.
– Тогда я согласен идти.
– Только тебе придется сменить эту нелепую одежду на кольчугу и меч. Иначе как мне объяснить князю и моим товарищам нужду делить с тобою пищу и место у огня?
– А ты научишь меня владеть мечом?
– Научу.
– Я согласен.
– Добро. Тогда пойдем. Интересно, каким колдовством владеет твой ирландец, что дикий ятвяг стал таким покладистым…
Краков лежал на левом берегу Вислы в долине, с трех сторон окруженной невысокими горами. Почти сорок лет прошло, как его взяли и сожгли татары. Даже спустя столько времени он еще не восстановился до конца. Но все равно оставался одним из самых значительных городов в королевствах Средней Европы. Много улиц, больше тысячи домов, несколько красивых каменных храмов, которым было по двести-триста лет. Базилики с прямыми стенами и ротонды. Храмы из кирпича и из массивных тесаных блоков. Над городом поднимался холм Вавель, увенчанный замком польских королей. Патрик впервые видел Краков и сильно сожалел, что с ним нет его послушника.
У брамы Вавельского замка его остановил привратник. Патрик передал грамоту Льва и сказал, что должен встретиться с новым князем Кракова наедине. Спустя время он получил ответ, что князь не примет его сразу, потому что заседает на совете с боярами, но встретится с ним в городе в храме Святого Франциска после двенадцатого часа[62].
У Патрика было полдня свободного времени. Поглощенный поиском ответов на загадку, поставленную Владимиром, он решил посетить человека, о котором слышал от холмских миноритов и которого он остерегся бы посещать при других обстоятельствах.
Дом, который искал Патрик, был велик и принадлежал богатому человеку. Монах представился, и слуга впустил его. Внутри было несколько помещений, расположенных в два уровня. Широкие застекленные окна даже зимой пропускали много света. У стен стояли высокие медные подсвечники. На стене против входа висел гобелен. По всей его длине была изображена процессия – люди дудели в длинные трубы и несли на плечах носилки с ящичком, а над их головами поднимались высокие крепостные стены. Образы были исполнены весьма искусно и почти в человеческий рост – если прищуриться, они казались и вовсе живыми. Ветхозаветная история оживала перед монахом, и он почти телесно страдал, что его послушника не было рядом.
Увлеченный Патрик не сразу заметил, как в помещение мягкой поступью вошел худощавый старик – хозяин дома. Волосы черные, кудрявые, борода густая, с редкой проседью, глаза желто-карие, лицо смуглое, с густыми сведенными бровями, орлиным носом, глубокими носогубными складками. Он был в темно-коричневом плаще из хорошего фламандского сукна, спадающем до самого пола. Мгновение старик молча рассматривал гостя, не в силах скрыть удивления, потом приподнял открытые ладони и широко улыбнулся:
– Приветствую тебя в моем доме, добрый странник, – сказал он сиплым голосом.
– Твое ли имя мар-Иаков Бен Эзра? – спросил Патрик.
– Пусть иссохнет яблоня в моем саду, если не так нарекли меня в день обрезания. Прошу тебя, проходи.
– Красивый ковер…
– Благодарю тебя. Садись вот здесь. Не побрезгуй угоститься моим хлебом. Итак, скажи, чем моя худость может помочь твоему милосердию?
– Мне рассказали о тебе, как о мудром и искушенном человеке в торговых делах. Я пришел посоветоваться.
– О, добрый странник, если бы Бог даровал мне хоть десятую долю той мудрости, о которой ты говоришь, разве был бы я так беден? Но я выслушаю тебя и буду безмерно рад, если смогу дать дельный совет.
– Я хотел спросить тебя вот о чем. Если в одном месте пропадет много товара, а в другом месте появится много товара, можно ли как-то узнать об этом?
– Да. Это просто, если только товара, и правда, много, как ты говоришь об этом. Там, где товар пропал, он станет дороже обычного. Там, где товар появился, он будет дешевле.
– А будет ли об этом известно тебе, если это произойдет, скажем, в пределах Польского королевства?
– Возможно.
– Товар, о котором я говорю, зерно.
– В этом году плохой урожай. Зерно везде дорогое. Были дни в конце августа, когда пшеница заметно упала в цене на рынке Торуня.
– Ты говоришь о Торуне на Висле?
– Да, я говорю о Торуне на Висле, городе в земле тевтонов. Я отправил туда на корабле моего человека, и он купил у перекупщиков три мешка. Хлеб, которым ты угощаешься, из этого зерна.
Патрик закашлялся. Еврейская девушка, видимо, дочь хозяина, худенькая, невысокая, узколицая, с большими глазами и высоко очерченными дугами бровей, вышла из полумрака соседней залы и поднесла гостю воды в медном кубке. Ее поступь была бесшумной и легкой, словно она едва касалась ногами пола.
– Лаума! – сказал Патрик.
– Что ты хочешь сказать этим? – не понял Иаков.
– Так сказал бы мой послушник, будь он здесь, – пояснил ирландец, – на языке его народа это значит: «Прекрасная, как Рахиль».
Юная еврейка опустила глаза и удалилась.
– Услада глаз моих, – промолвил польщенный отец.
– Благодарю тебя, Иаков, – сказал Патрик, поднимаясь, – ты сильно помог мне.
– О, постой, добрый странник, – воскликнул хозяин, – прошу тебя, не спеши покинуть мой дом. Скажи, правду ли сказал мне мой слуга, что ты прибыл из Англии?
– Я прибыл из Скоттии. Это остров к западу от Англии. Но часть моего острова принадлежит Английской короне, и путь мой также лежал через Англию.
– Это богатое и сильное королевство.
– Так и есть.
– Скажи, не видел ли ты, как живется там моим братьям?
– Видел, – сказал Патрик, помолчав и опустив взгляд, – последние годы – неважно.
– Что ты имеешь в виду? Их убивают?
– Нет, про убийства я не слышал. Но их обложили многими податями. В порту мне сказали, что король хочет и вовсе изгнать их из королевства[63].
– О, кары Господни… – на лице Иакова отразилась глубокая скорбь, – тянутся времена, а чуда не видно…
– Возможно, это лишь слух.
– Нет-нет, добрый странник. То, о чем ты говоришь, только уверяет меня в том, что я слышал от других людей. Прошу тебя, если тебе доведется вернуться в то королевство, говори всем сынам Авраама, которых ты встретишь, что польские князья благосклонно относятся к нашему племени. Передай им эти слова! Скажи – так сказал мар-Иаков Бен Эзра из Кракова.
Базилика Святого Франциска была невысокой и стояла на одной из улиц в середине города. Нефы[64] пересекались, образуя равноконечный греческий крест. Окна были украшены римскими стеклами, но с наступлением ночи их невозможно было рассмотреть.
Патрик пришел заранее, но к его великому смущению князь уже ждал его. Несколько свечей в глубине храма освещали гробницу Болеслава Стыдливого, у которой вполоборота ко входу стоял Лешек. Новый князь Польши, облаченный с ног до головы в черные одежды, с большим золотым крестом на груди, был средних лет, худой и маленького роста, темноволосый и бледный. Лицо было выбрито. Патрик приблизился и поклонился.
– Что же ты молчишь, святой отец? – не оборачиваясь спросил князь высоким хрипловатым голосом. – Ты искал встречи со мной – я здесь.
– Преславный князь, мне жаль, что я прибыл в единоверную страну говорить с тобой от имени иноверца и твоего врага. Помни, что слова, которые я произнесу, не мои, а того, кто послал меня.
– Я вижу, что ты достойный сын своей матери-церкви, и заранее готов простить тебе многое из того, что ты скажешь, – ответил с достоинством Лешек.
– Князь Лев собрал под Холмом великое войско татар и русинов. С этим войском он намерен перейти межу и воевать польские города. Он говорит тебе, что если ты уступишь ему Сандомирскую землю, он оставит тебе Краков.
Лешек опустил веки, закрыл глаза ладонью и долго молчал.
– Я хотел бы, чтобы о моем правлении осталась такая же память, как о правлении этого князя, – сказал Лешек тихо, указывая на гроб, – он был храбрый и справедливый ко всем.
– И к племяннику тоже? – осмелился спросить монах.
– Болеслав был самый набожный князь, какого знала Польша. Если Конрад не заслужил его благосклонности, значит, в том была вина Конрада.
Лешек повернулся к монаху и пристально посмотрел на него:
– Князь Лев понимает, что польские бояре никогда не согласятся на такое унижение своей страны и скорее умрут за Отчизну?
– Понимает. Иначе он не просил бы, чтобы я встретился с тобою с глазу на глаз.
– Значит, он думает, что князь Польши хуже своих бояр? Посмотри на меня, святой отец. Здесь никого нет, и я буду говорить с тобой так, как говорил бы с Богом. Я худ и малого роста. Во мне не много силы. Мое здоровье слабо. Моя жена обвинила меня перед людьми, что я не могу взять ее. Мой лекарь заставляет меня есть лягушек и говорит, что я не доживу до старости.
Патрик потупил взгляд.
– Да, таким сделал меня Бог. Но я лехит! – продолжил князь, и внезапно его слабый дребезжащий голос обрел силу. – Во мне течет древняя кровь Пястов! И если мои бояре готовы умереть за свою родину, то я первым стану среди них. А если князь Лев не понимает этого, я покажу ему это на деле!
В Кракове зазвонили все колоко