– Ты говоришь разумно, брат Иоганн, – согласился старый рыцарь, – приступайте. Кто пожелает, может последовать в капеллу, чтобы лично присутствовать на мессе. Всех, кто не сможет этого сделать, я прошу поминать брата Ульриха в своих вечерних молитвах последующие сорок дней. И пусть Господь пошлет такую смерть каждому из нас.
– Amen! – в один голос отозвались собравшиеся.
Все посмотрели на Стегинта. Тот потупил глаза, чувствуя, что сердце вырывается из груди.
– Что я должен делать? – спросил он сиплым голосом у Патрика.
– Возьми корзину и следуй в капеллу.
– А что в ней?
– Несчастный, душу которого мы попробуем отмолить.
Слова учителя усугубили неприятное предчувствие Стегинта. Он хотел получить более ясный ответ, но все продолжали смотреть на него, и он боялся медлить. Нетвердыми руками он поднял корзину и отправился в залу с распятием.
Служба прошла, как в тумане. На нее пришли только три рыцаря, один из которых удалился вскоре после начала. Медленно плавились свечи. Под каменными сводами негромко изливалась благозвучная, звонкая и строгая латынь. Патрик уже не был так напряжен, как в капитулярии. И было даже удивительно, как тевтон и ирландец, незнакомые и такие разные, гармонично сослужили друг другу, понимая один другого с полувзгляда, полужеста, а иногда и этого не требовалось, словно они были двумя руками одного человека.
В нужное время Стегинт не вспомнил слова молитвы, как будто они вылетели из головы. Но, казалось, этого никто не заметил. От него мало что требовалось. Подать крест, поднести воду для окропления, еще что-то. Когда наступила тишина, он оглянулся и увидел, что в капелле не осталось больше никого, кроме их троих.
– Патрик, – позвал Стегинт шепотом.
– Что тебе?
– Мне нужно во двор.
– Для чего?
– По нужде.
– В замках немецких рыцарей такие вещи не делаются во дворе. Где-то должен быть проход в данскер – это такая башня. Подожди, я спрошу.
Патрик переговорил с Иоганном, и Стегинт неуверенно отправился в путешествие по длинной галерее.
– Этот мальчик не говорит по-немецки? – спросил тевтон.
– Нет, не говорит.
– Новообращенный, значит. Их все больше.
– Да.
– Вы первый раз в нашем замке.
– Меня зовут Патрик, хоть я и не достоин этого имени…
– Воистину, все мы не достойны носить свои имена. Но ты также не достоин носить свой плащ.
– Что ты имеешь в виду, брат?
– Ты не минорит.
– Что меня выдало? Тонзура?
– Нет, капюшон долгое время скрывал ее. Но тебе неудобно в этом плаще. Ты долго ищешь четки, которые висят у тебя на поясе. Ты не так складываешь ладони…
– Ты проницателен, брат.
– Подозреваю, у тебя есть какое-то дело в нашем замке, иначе что заставило тебя притвориться? Ты не прусс, надеюсь…
При этой догадке Иоганн бросил тревожный взгляд на гостя и попятился. Патрик показал открытые ладони.
– Нет, я не прусс. И да – у меня есть дело к тебе, брат Иоганн, хотя сейчас я убедился, что лучше бы венценосный правитель, который послал меня, избрал для выполнения этого дела человека такого проницательного, как ты.
Слово 14: Иоганн
Стегинт не знал, о чем говорили два монаха в его отсутствие, но когда он вернулся, Иоганн взял фонарь и повел гостей за собой каменными коридорами замка. Когда они приблизились к лестнице, до слуха донеслись отчетливые удары плетью и сдавленные стоны.
– Кто-то из братьев занимается самобичеванием, – объяснил Иоганн, – воистину, только Тот, Который видит каждое сердце, способен узреть всю чистоту и добродетель воздержания наших братьев.
Ступив на лестницу, тевтон шаркающими шагами направился вверх и вывел монахов на третий уровень замка – под самую кровлю. Здесь их глазам открылось огромное помещение, заставленное оружием и броней, которыми можно было бы снарядить целое войско. Копья, длинные и короткие мечи, баллисты[74], щиты, кольчуги, доспехи, шлемы. Все это богатство выплывало из мрака и мерцало, отражая множеством бликов слабый свет фонаря. Стегинт замедлил шаг. Тевтон обернулся и, видимо, заметив, как загорелись глаза отрока, тоже остановился и заговорил на прусском наречии:
– Я прохожу здесь по несколько раз на день, следуя из моего покоя в капеллу и обратно, и каждый раз вижу это оружие. Оно вдохновляет меня и дает силу писать мою хронику. Воистину счастливы братья рыцарских орденов. Только они в отличие от простых монахов и простых воинов могут разить врага двумя видами оружия. Скажи, славный юноша, разве это не приводит душу в трепет? Вдумайся в слова одного из великих учителей: «Новый род воинства возник на земле, новый и неведомый веками. Оно неустанно ратует в двойной борьбе как против плоти и крови, так и против духовной неправды. Человек плоти и человек духа в одном лице мощно опоясываются, каждый своим мечом, тело облекает броней железа, а душу – бронею веры. Снабженный двойным оружием, он не боится ни беса, ни человека. И не страшится, конечно, смерти тот, кому смерть желанна»[75].
Тевтон не сводил испытующих глаз с юного монаха и медленно приближался.
– Хочешь, юноша, я открою тайные символы, которые знают только члены нашего братства? Отвори мне дверь твоей души, и я начертаю их в твоем сердце, как в книге. Под длинным щитом разумей веру. Под круглым щитом – Слово Божие. Под мечом – праведное дело. Под копьем, которое прямо, – искреннее намерение. Под броней – праведность. Луком обозначается смирение, потому что лук гнется. Под стрелами подразумевается непорочность. Колчаном обозначается нищета. Выбери пять камней, то есть пять ран Христовых, и положи их в пастушескую сумку, то есть в душу твою, и обмотай руку пращой, то есть воспоминаниями всего этого.
Проходя мимо ящика, в который были сложены шлемы, Иоганн повесил фонарь на крюк, взял один шлем и, приблизившись вплотную к мальчику, хотел возложить этот шлем ему на голову:
– Шлемом обозначается спасение, которое человек получает от Бога.
Ятвяг отстранился, словно не имел ни лука в сердце своем, ни копья в помыслах.
– Брат Иоганн! – вмешался Патрик. – Нехорошо, когда один христианин пытается обокрасть другого. Может, я и не принадлежу к ордену Святого Франциска, но я отвечаю перед отцом настоятелем за то, что после посещения замка верну в монастырь в целости и сохранности брата-минорита, а не тевтонского брата.
– Разве все мы делаем не одно дело? – улыбнулся уличенный тевтон.
Монахи продолжили путь и очутились в келье Иоганна. Она была невелика. Под ногами у входа – набитый сеном мешок – спальное место. Напротив входа под маленьким окном – стол, на котором лежала рукопись и тростниковая палочка для письма. Свет фонаря упал на открытые листы. Стегинт сделал шаг вперед и различил слова на латыни. Они были старательно выведены темными чернилами на однотонно светлых листах. Ятвяг понял, что может прочесть их. Те же буквы, что в книге Патрика, но начертание другое – более стройное и изящное и со строгой подчиненностью какому-то единому порядку. Рукопись была прекрасна, но от нее веяло холодом.
– Итак, брат, – заговорил Иоганн, – поведай мне, что за венценосный правитель послал тебя и какое поручение он тебе дал?
– Я послан узнать, кто в прошлом году напал и расхитил корабли русского князя Владимира под Пултуском в земле мазовецкого князя Конрада. Я не должен никому называть имя пославшего меня, но поскольку я все равно стал жертвой твоей проницательности, брат, и нуждаюсь в твоей помощи, знай, что меня направил новый князь Кракова и Сандомира Лешек Черный.
– Значит, у тебя нет при себе верительных писем?
– Нет, я должен действовать как частное лицо.
– Как здоровье польского князя? – тевтон бросил на Патрика пристальный взгляд.
– Говоря по правде, неважно. Лекарь заставляет его есть лягушек. Но князь крепок духом, и все мы молимся, чтобы Господь дал ему сил.
– Зачем князь желает знать о том нападении?
– Он князь, и он не говорил мне об этом, а я не смел спрашивать, полагая, что князь вправе знать все, что пожелает. Знаю только, что он стал искать ответа на этот вопрос после начала войны с Русью. Владимир – единственный русский князь, которому он еще не отомстил за разорение Сандомирской земли. Возможно, он ищет союзника.
– Что ж, брат, не знаю, смогу ли помочь тебе. По правде сказать, ты второй человек, который приходит говорить со мной об этом. Первым, как ни странно, был Ульрих Баувар. Сразу скажу, мне неизвестно, кто совершил нападение. Для такого дела потребовалась бы немалая сила. В нашем ордене такой силой обладают магистр, маршал и восемь комтуров. О каждом шаге магистра и маршала мне достоверно известно. Я точно знаю, в минувший год они не ходили в Мазовию. Про комтуров я не могу говорить с такой уверенностью. Но Ульрих тоже говорил, что это сделали не наши рыцари. Есть свидетельства, что нападавшие пришли со стороны ятвяжского леса.
– Да, – подтвердил Патрик, – я тоже об этом слышал. Поэтому подумал, что это могли сделать либо сами ятвяги, либо тевтонские рыцари, насквозь прошедшие через их лес.
– Это исключено. Все походы мы совершаем зимой от Рождества и до первой оттепели. Это время, когда леса обнажены, а воды покрыты прочным льдом. Мы не ходим в глубь прусской и ятвяжской земель летом. Их мягкая почва, бесконечные ручьи и топи не держат наших тяжелых доспехов, а густые мелкие заросли становятся значительным препятствием для движения войска. Пруссы же, пока были сильны, всегда легко прятались в них. Так же, как теперь, ятвяги.
– Значит, это нападение совершили ятвяги?
– Ульрих говорил, что это сделали не ятвяги. Вот что его удивляло в этом деле. Он не понимал, кто. Он тоже хотел разгадать эту загадку, но видимо, не успел. Ульрих смог завести себе лазутчиков в Ятвягии. Никому из наших раньше не удавалось такого. Это была одна из причин, почему магистр так ценил Ульриха, что даже хотел запретить ему ходить на войну. Со смертью Ульриха эта связь оборвалась. Именно от лазутчиков Ульрих первым узнал о том нападении. В то лето ятвяги ждали русских кораблей, как манны небесной, но Бог не терпит язычников.