– Как тебе нравится имя Изяслава? – спросил он.
– Это родовое имя.
– Да.
Глаза Ольги заблестели влагой. Она обняла мужа, и он почувствовал, как она плачет.
Слово 17: Алекса
На берегу горели высокие костры. В котлах дымилась смола. Десяток охотников-берестян подтаскивали к реке челны, переносили мешки и весла.
Узкие и длинные, выдолбленные из цельных стволов больших деревьев лодки-одно-древки могли нести на себе каждая по три-четыре человека. На таких лодках туземные славяне плавали по лесным рекам задолго до того, как на них появились варяжские ладьи и впервые прозвучало имя «Русь». Об этих лодках писал, рассказывая о нравах славян, император Константин Багрянородный[98], называя их «моноксилы». Это было самое верное средство передвижения по полночновосточному краю Европы. Кони не могли пройти там, где не было твердого пути. Ладьи не могли проплыть там, где не было широкой реки. На челнах можно было путешествовать везде и добраться как внутрь страны до самых глубоких болотно-лесных дебрей, так и за ее пределы – до греческого моря, и даже до самых стен Константинополя.
– Посмотри-посмотри, Патрик, – воскликнул Стегинт, когда они спускались к воде по высокому берегу, – это тот человек, которого мы видели около Холма в роще с двухголовой птицей!
Патрик не ответил.
– Ну что ты все сердишься? Я же никого не убил!
– Зачем тогда ходил?
Стегинт насупился, отошел и смотрел, как челны спускают на воду.
Отплыв от пристани, пять челнов пошли вниз по Бугу. Алекса, Патрик, Стегинт и два старых проводника разместились в разных челнах, чтобы в каждом было достаточно сильных гребцов.
Около полудня стена леса по правую сторону расступилась, и глазам путников открылось устье Лосны. Берестяне вошли в ее течение. Дно было песчаное, вода чистая. Пройдя несколько поприщ, путники пристали к твердому, поросшему ракитами берегу. Тит и еще два охотника ушли в глубь леса. Стегинт отпросился у Патрика и пошел искупаться. Вода была студеная, и многие смотрели на ятвяга, как на сумасшедшего. Алекса подсел к Патрику.
– Князь, видно, доверяет тебе, раз дозволил идти с нами, хоть ты и иноземец.
– Пожалуй, – согласился Патрик.
– Я хочу поблагодарить тебя. Это ты указал мне путь до Владимира.
– Я рад, что ты не напрасно прошел этот путь.
– Не напрасно. Помнишь, я рассказывал про белую вежу в Холме? Все эти годы, когда я ходил по чужим дорогам, я вспоминал о ней и думал, как бы построить такую же высокую, но чтобы она вся от основания и до самого верха была из камня. Чтобы ни огонь, ни враг, ни время не могли ее разрушить. Чтобы она и через тысячу лет возносилась над пущей выше самых высоких деревьев. Под самое небо.
– Нет ли в твоих словах дерзости, за которую Господь разделил строителей Вавилонской вежи? – задумался Патрик.
Алекса наклонил голову, потыкал палкой в костер.
– Своей души никто не ведает. Но вот о чем я думаю. Кто, если не Бог, послал тебя мне под Холмом? Кто, если не Он, положил мою мысль на сердце князя? Мне иногда кажется, что это Его замысел обо мне – построить каменную вежу. Как будто вся моя жизнь – дорога к ней. И вот я почти пришел. Что это – гордость или, наоборот, – смирение? Не знаю. Мне думается, Бог имеет замысел о каждом из нас, а мы уже свободны – следовать ему или нет. Был у Него свой замысел о князе Данииле, и обо мне, и об этом вот отроке, который ходит за тобой, и о тебе – что-то главное, что ты мог бы сделать в этой жизни, соучаствуя Богу в Его творении в седьмой день?
Патрик посмотрел на собеседника с удивлением, граничившим с испугом.
– Я тоже почти пришел, брат, – сказал монах.
Алекса широко улыбнулся. До слуха донеслись голоса. Тит и охотники вернулись с добычей. Всю ночь горели костры и бодрствовали ночные стражи.
На заре берестяне продолжили путь. Над рекою дымился утренний туман, и были хорошо слышны звуки. Когда солнце рассеяло марево, по обеим сторонам реки раскинулась широкая долина, поросшая высокой травой, кустарниками и одиночными деревьями. Зайцы и рыжие косули скакали прочь при появлении людей. Вдали виднелась лесная опушка – кроны разных оттенков зелени высились друг над другом. Изогнувшееся русло уводило путников обратно на восток, мимо окрестностей Берестья. Охотники узнавали эти места. В излучине паслось стадо зубров. Мохнатые исполины замерли и всматривались в чужаков. Один из охотников присвистнул, другой облизал губы. Но в этот день люди и звери не представляли угрозы друг другу.
После обеда русло ушло на полночь. К одному из берегов подступил сосновый бор. Вечернее солнце неровно освещало стройные хвои. Здесь путники остановились для ночлега. Одни остались рубить осек, другие разошлись собирать хворост и дрова. Стегинт поплелся за Патриком.
– Патрик, посмотри-посмотри, – вдруг окликнул учителя Стегинт.
Меж стволов и корней вековых сосен пролегли скрытые от первого взгляда игольным настилом, мхом, травой и папоротниками прямые борозды – след от вспаханных нив. Несколько больших камней были уложены рядом. Маленький ручей сохранил следы рукотворной запруды. Этот лес был старый, но не девственный. Когда-то здесь жили люди. Они освоили окрестности, вырубили и выжгли сосновый бор, построили избы. Далеко протянулись засеянные поля. Но когда ятвяги начали выходить из леса и нападать, опасные места были покинуты. Поля заросли – сначала диким зельем, потом – мелколистыми березами и осинами, потом – хвоями, поднявшими свои кроны под самое небо. Заброшенные избы почернели, обветшали и обвалились, покрылись мхом и грибами. В кругу лет их останки истлели. По ним прошли стада оленей и стаи волков. Лес вернулся.
На третий день пути берега приподнялись. Показались холмы. Алекса подал знак, и челны пристали к берегу. Он приказал вырыть несколько ям в разных местах. Когда копатели взялись за дело, мотыги[99] то и дело натыкались на камни. Тит и Алекса направились осматривать местность. Любопытный ятвяг следовал за ними на отдалении. Взойдя на высокий холм, зодчий и охотник что-то обсуждали. Тит показывал рукой в сторону реки. Алекса отвечал, поглаживая бороду. Потом они спустились с крутого склона и поднялись на другой холм пониже и ближе к реке. Зодчий осмотрелся, кивнул, притопнул сапогом.
– Это место назовется Каменец, – сказал он и, указав перстом в землю, добавил, – здесь.
После обеда берестяне направились на охоту. У лодок остался Алекса и несколько сторожей.
– Мы с моим послушником должны идти дальше, – сказал Патрик, – наш путь – в Ятвягию.
– Подождите до завтра, – предложил Алекса, – вечером охотники вернутся с добычей. Здесь лучшие следопыты княжества, а этот лес, наверно, самый обильный на свете. С утра на сытый желудок и путь легче.
– Благодарю тебя, брат, – ответил Патрик, – но солнце еще высоко.
– Воля твоя, – развел руками Алекса, – возьми челн. На нем вы сможете дойти до истока. Еще я дам вам жита на неделю. Ятвягия должна лежать в нескольких днях пути отсюда меж полуночью и закатом солнца. Отклонитесь на запад – придете в Мазовию, на полночь – во власть литовского князя.
Узкая лодка скользила по черной воде почти бесшумно. Только капли падали с весел. Вечернее солнце клонилось книзу, отбрасывая все более длинные тени на воду и правый берег. Впереди показался огромный дуб, издали похожий на выросшую из земли руку со множеством крючковатых пальцев. На одной из вершин, там, где всегда дуют ветры, виднелось пустое гнездо. Подмытое основание необхватного ствола держалось на вылезших из-под земли корнях. С двух сторон старого великана обтекала речная вода – два равных притока соединялись в этом месте в одно течение, и путники перестали грести, не зная, по какому из них продолжить свое путешествие. Стегинт посмотрел на Патрика, Патрик – в небо.
– Хочешь, поймаю птицу, выпотрошу и погадаю, куда нам плыть? – спросил Стегинт.
– Переночуем здесь, – сказал проповедник.
Челн вытащили на сушу. Устроили лежанки. Собрали хворост для костра. Вечер был теплый. Стегинт лег под дубом и смотрел, как светится в рыжем свете тающего дня резная листва.
– Это в обычае твоего народа – гадать по потрохам птиц?
– Да, прежде чем что-нибудь предпринять, мы гадаем. Так же, если хотим узнать что-то.
– А по внутренностям других существ?
– Каких?
– По потрохам какого-нибудь зверя, добытого на охоте. Оленя, например, или белки.
– У каждого племени свой обычай. Некоторые гадают по оленям и белкам. Хочешь, чтобы я добыл белку и погадал по ее потрохам?
– А ты как думаешь, хочу ли я этого? – пристально посмотрел Патрик.
Ятвяг потупился.
День угасал. Над долиной реки в небесной высоте светились паутинки серебристых облаков, захвативших свет зашедшего солнца. Древний лес медленно погружался в сонное оцепенение. Одни его обитатели еще устраивались на ночлег, иные уже притихли. Но с восходом луны просыпался другой лес, полный таинственных знаков и первобытного страха. По его залам бесшумно скользили тени ночных зверей и птиц.
Костер разгорелся. Патрик прошел вдоль берега, выбрал хорошее место и читал молитвы:
– Ты, ангел со светлыми крыльями, поставленный меня оберегать милосердным Отцом, храни мою лодку сейчас, этой ночью и всегда. Будь светлым пламенем предо мной, будь полночной звездой надо мной, будь землей и водой подо мной, будь добрым пастырем позади меня. Я утомленный путник, приведи мою лодку в страну ангелов, мне настало время идти домой ко двору Христа, к райской тишине…
Стегинт при свете костра отрешенно следил, как над поверхностью воды мелькают, появляясь и тут же исчезая, крылья нетопырей. Вдруг он услышал вскрик Патрика. Выхватив нож и горящее поленце из костра, он поспешил на голос. «Патрик», – позвал он шепотом. Ответа не последовало. Он прошел еще немного и увидел неподвижный силуэт учителя.