– Вождь прядет лен?
– Ну и что? Его топорик – знак его власти.
Когда гости приблизились, Кантегерд посмотрел на Стегинта и спросил:
– Ты ятвяг?
– Да. Я Стегинт, сын Тайса из Лыловичей в Злине, возвращаюсь из русского плена.
Кантегерд удовлетворенно кивнул.
– Добро пожаловать, Стегинт. Я знал твоего отца. Знатный человек, храбрый воин, достойный вождь. Твое село сожгли. Никого не осталось. Тебе не стоит туда возвращаться. Если пожелаешь, оставайся у нас. Скажи, откуда этот чужеземец и зачем он идет с тобой?
Стегинт не отвечал.
– Князь, – вмешался Патрик, – я знаю ваш язык. Я христианский проповедник. Я иду из страны Ирландия, которую крестил святой Патрик, и я ношу его имя, хотя не достоин этого.
– Редко кому удается пройти великую пущу с той стороны.
– В пути нас едва не задрал медведь. Два раза мы могли утонуть в болоте. Я бы не прошел этот путь один.
– Ясное дело. Почему ты сказал, что не достоин носить имени… того человека?
– Святой Патрик мог разговаривать со своим ангелом, как я говорю с тобой. Он был храбр, как лев. И он умел творить чудеса.
– А ты?
– Я – нет.
– Тогда зачем взялся за такое дело?
Прежде чем Патрик нашелся с мыслями, двери терема распахнулись – в залу внесли носилки и осторожно опустили на пол. На них лежал юноша. Он был в забытьи. Худое лицо было бледно и покрылось испариной. Прикрытые веки дрожали. Он пробормотал что-то и повернул голову в другую сторону.
– Мне нужна твоя помощь, чужеземец, – сказал Кантегерд, – это мой сын. Его душа второй день стоит на пороге сумеречного мира. Старые люди сказали, он уйдет этой ночью. Исцели его.
– Я не лекарь.
– Мои люди обидели тебя?
– Нет.
– Тогда почему ты жалеешь для меня своей силы?
– У меня нет силы, о которой ты просишь.
– Не лги мне! – повысил голос вождь. – Я знаю, христианские вайделоты владеют тайными заклинаниями для творения чудес.
– Кто сказал тебе такую нелепость, вождь?
Кантегерд оставил веретено, поднялся со скамьи и вплотную приблизился к монаху. Патрик увидел, что верхняя половина его лица была сильно исполосована старыми рубцами. Кантегерд пристально смотрел на проповедника единственным глазом.
– Много лет назад, когда я был еще ребенком, меня изранил дикий зверь. Молитва христианина из далекой страны спасла меня.
Патрик окинул хозяина коротким взглядом.
– Ты помнишь того проповедника?
– Нет. Я был мал и сильно ранен. Помоги моему сыну. Вас будут кормить хлебом и мясом, поить молоком и медом. Если тебе нужна помощь людей, сведущих в заклятиях, или какие-нибудь колдовские вещи – травы, оружие, вода, огонь, – скажи, и ты все получишь.
Монах подошел к носилкам и склонился над больным ятвягом.
– Ты сказал «все»? – переспросил Патрик.
– Да.
– Дай мне это, – Патрик указал на топорик, висевший за поясом Кантегерда.
Стегинт удивленно посмотрел на учителя. Кантегерд нахмурился, но достал оружие и бросил к ногам проповедника. Патрик вышел на улицу. Накрапывал мелкий дождь. Сумерки еще не наступили, но во дворах уже горели факелы. Из домов выходили люди, наблюдая на отдалении за христианским вайделотом. Патрик остановился посередине площади, осмотрел окруживших его людей, запрокинул голову, подставляя лицо свежим каплям. Потом посмотрел на идола и сказал громко:
– Предаю тебя анафеме! – и с размаха вонзил топор в старую древесину.
Раздался крик. Гнев и испуг поразили жителей. Воины схватились за оружие, многие посмотрели на вождя, ожидая знака. Но Кантегерд стоял на крыльце терема, скрестив руки на груди, и не давал знака. Проповедник с усилием вытащил застрявшее топорище и ударил второй раз.
Охотник с перебитым носом схватил копье и направился к нему.
– Небрис! – громко отозвал вождь.
Ятвяг прорычал, как раненый зверь, ударил копьем в землю и побежал прочь из села. За ним последовали еще несколько воинов.
Следующий удар топора сопровождала только мертвая тишина. Работа заняла у монаха немало времени, пока идол с хрустом не надломился и не шлепнулся на утоптанную землю.
Патрик поднялся на крыльцо и вернул топор вождю.
– Ни один вайделот, ни одна женщина и ни один кузнец не должны переступить порога, пока я буду молиться за твоего сына. Со мной будет мой ученик. Еды нам не надо – только воды.
Когда двери закрылись, Патрик достал книгу, четки и закрепил крест на одном из столбов.
– Стегинт. Я мало спал в прошлую ночь. Если увидишь, что я засыпаю, буди меня.
– Ты сможешь спасти этого мальчика?
– Не знаю, я не лекарь. И меня сильно угнетают развешенные кругом черепа.
– Тогда зачем ты срубил их идола? Теперь они разорвут тебя, если у тебя не получится.
– Вот именно. Теперь мне придется молиться за его жизнь, как за свою.
В наступившую ночь Патрик не спал. Он молился по-разному – молча и шепотом, а иногда во весь голос, стоя в полный рост и на коленях, иногда – распластавшись крестом на земле. Стегинт поддерживал огонь в очаге, подносил воду, смотрел за больным. Сын Кантегерда неподвижно лежал на медвежьей шкуре, временами стонал, просил пить, говорил что-то в полубреду и опять засыпал.
Патрик молился на своем языке. Стегинт не слышал ни слова на латыни. Время от времени в череде непонятных слов повторялось: Айдан-Колумба-Колумбиан-Бригитта-Диармайд-Ниннид-Мэл… Стегинт догадывался, что это имена неких христианских духов, которых Патрик призывает и просит о помощи в этом далеком краю.
В середине ночи Стегинт прилег отдохнуть, свернувшись в клубок прямо на полу у огня, и не заметил, как уснул. Открыв глаза, он увидел, что очаг погас и только дымится, а через узкие окна пробивается утренний свет. Патрик неподвижно стоял на коленях. Осмотрев отрока, Стегинт испуганно сказал, что он не дышит. Патрик даже не посмотрел, только зажмурился и стал быстрее произносить слова. Его голос задрожал, и Стегинт ощутил вдруг, как слаба вера этого человека, до сих пор казавшегося ятвягу удивительно сильным. Он еще ни разу не видел наставника в состоянии такого страха – на грани отчаяния.
Стегинт приложил ухо к груди отрока.
– Нет, он дышит, дышит! Просто тихо. Да! Я слышу, слышу его сердце.
Утром, ближе к полудню, изнуренный Патрик задремал, лежа на полу. Стегинт попытался его разбудить. Учитель приподнял голову и приоткрыл веки, пробормотал, что уже не спит, но через миг его глаза вновь закрылись и затылок ударился о пол. Стегинт взял в обе руки крест и пробормотал по памяти несколько молитв и псалмов на латыни, которые помнил наизусть. Он почувствовал, что все это не то, что нужно. Тогда он с чувством заговорил по-ятвяжски:
– Слушай меня Ты, Христос, Бог христиан! Если это правда, что Ты всемогущий Бог, тогда Ты должен видеть нас и слышать наши слова. Если правда, что Ты добрый Бог, как говорит о Тебе Патрик, тогда Ты не должен оставить без помощи Твоего вайделота, потому что он погибнет, если Ты не поможешь ему исцелить этого отрока. И я могу погибнуть, потому что пришел вместе с ним. Значит, умрет не один, а три. А люди, живущие здесь, никогда уже не поверят Тебе…
– Кто ты? – услышал вдруг Стегинт за спиной слабый, но ясный голос.
Обернувшись, он увидел, что мальчик открыл глаза, и, повернув голову, смотрит на него.
– Позови кого-нибудь. Я хочу пить и есть.
Стегинт толкнул крепко спящего учителя:
– Патрик, у нас получилось!
Патрик пробормотал что-то, и Стегинт бросился к дверям.
Стегинт проснулся ближе к вечеру. Голова болела. Над лежанкой навязчиво жужжала муха. Патрик негромко похрапывал. Это была изба, в которую их отвели в первый день. Стегинт сел, свесил ноги, стал разминать рукой шею.
Дверь скрипнула и приоткрылась. Щель вдоль дверного проема озарилась слепящим светом, и в покой заглянула Веля. Увидев, что один из гостей не спит, она зашла и, бесшумно двигаясь босыми ступнями по деревянному полу, подошла к Стегинту. У нее в руках был горшочек с молоком. Когда Стегинт напился, она посмотрела на Патрика. Тот перестал храпеть, но не открывал глаз. Стегинт покачал головой, чтобы она не будила учителя.
– Как тот мальчик? – спросил он шепотом.
– Слабый, но ему лучше. Кантегерд доволен.
Стегинт испытал прилив гордости за силу своего вайделота. Пока Патрик спал, он решил выйти на воздух. Здесь он вспомнил, что четки Патрика остались в большом тереме, и направился туда. Двери терема были открыты. Два стража играли в кости на крыльце. Стегинт сказал, что зайдет внутрь, один из них отмахнулся. Отрок поднялся по ступенькам и зашел в большую залу.
Вечерний свет проникал через узкие окна. Внутри никого не было. Очаг умер и покрылся белым пеплом. Стегинт быстро нашел и подобрал четки, но не спешил уходить, рассматривая круговые орнаменты, украшавшие деревянные поверхности столбов и стен. Потом подошел к скамье, на которой вчера сидел вождь. Оглядевшись по сторонам, он сел, выпрямил спину, властно вытянул руку ладонью вниз и представил, как отдает приказы воинам. Это занятие увлекло его. Он услышал приближающиеся шаги и голоса только тогда, когда люди уже зашли вовнутрь. Стегинт смутился и шмыгнул под скамью.
Они остановились неподалеку, и Стегинт видел их сапоги. Их было двое. Кантегерд и кто-то еще. Стегинт слышал, о чем они говорили.
– Скуманд желает тебе здоровья и силы, Кантегерд. Он послал меня сказать, что пир вождей совершится через восемь ночей в роще у Медвежьего ручья. Так договорились старшие.
– Что ж, это безопасное место. А мне – ближе.
– Скуманд будет рад тебе. Некоторые из вождей хотят его головы. Скуманду нужно, чтобы рядом были верные друзья.
– Скуманд мне – как брат. Я приду.
– Спасибо, Кантегерд. Я передам ему твои слова.
– Ты можешь остаться до утра.
– Благодарю тебя, вождь. Не могу. Хочу до конца дня успеть наведать Скураля.
Вождь и посол Скуманда направились к дверям, но вдруг остановились.
– Скуманд велел спросить тебя еще об одном. В его плену – немецкий рыцарь по имени Людвиг. Это благородный человек. Он страдает от того, что не может встретиться с христианским вайделотом и провести свои обряды. Нет ли у тебя такого человека?