– Нет, у меня нет такого человека, – подумав, ответил Кантегерд.
Патрик проспал до конца дня, а в начале ночи его растолкал Стегинт.
– Ты мой ночной кошмар, не дающий спать, – сказал учитель.
– Нам надо уходить – тайком и как можно скорее.
– Сын Кантегерда умер?
– Нет, ему лучше.
– Тогда не мешай мне спать.
– Кантегерд не отпустит тебя.
Патрик привстал и, разлепив веки, вперил в послушника замутненный недобрый взгляд.
Во дворе было темно. Ни один факел не горел. Из лесу доносилось уханье филина. У калитки кто-то стоял. Патрик остановился, но Стегинт решительно подался вперед. Веля подала ему мешочек.
– Здесь еды на три дня. Только если вас поймают, не говорите, что я вам помогала.
Миновав калитку, беглецы направились к задним воротам. Проходя через площадь, Патрик вдруг остановился и замер. На лице проповедника отразилась досада.
– Они вернули своего бога на прежнее место, – показал он жестом руки, – ну, конечно. Они же думают, что теперь, когда их болван более не мешает христианскому друиду совершать свои заклинания, его опять можно водрузить. Практичный подход.
– Некоторые люди были против, – шепотом пояснил Стегинт, – но вождь уступил другим, чтобы не было раздора.
– …вождь уступил, чтобы не было раздора, – повторил Патрик, – когда ты научился так ладно складывать слова?
Стегинт потупился, а Патрик снова посмотрел на идола.
– Вам надо спешить, – испуганно сказала ятвяжка.
– Да, – раздумчиво согласился Патрик, – но знаешь, Веля, сначала нам понадобится сноп сухого сена…
На следующий день в ятвяжском селе только и говорили о чудесной силе христианского Бога. Сын вождя шел на поправку. Христианский вайделот со своим послушником прошел через запертые ворота. А идол, поставленный на прежнее место, сгорел в ту же ночь.
Слово 19: Скуманд
В широкой излучине реки раскинулась ясеневая роща с поляной посередине. Под деревьями стояли шатры, а на поляне – грубые дубовые столы со столешницами из толстых, рассеченных надвое бревен. Вдоль столов тянулись скамьи и колоды, на которых сидели пирующие. Горели костры, кипели котлы, и жарилась на длинных вертелах добытая утром дичина.
На пир прибыли около трехсот ятвяжских вождей и знатных владельцев в сопровождении воинов и слуг. Чужаку трудно было различить, где нобиль[104], где простой воин, а где слуга. Некоторые были облачены в немецкие шерстяные плащи. Другие – в льняные одежды. Иные, несмотря на жаркий день, сидели в шкурах, небрежно наброшенных на голые тела и приоткрывавших мускулистые руки, покрытые рисунками змей и прочих тварей. У каждого на боку висела секира, меч или нож. Некоторые были гладко выбриты, другие носили густые бороды, и почти все – длинные косматые волосы. Бледные от природы лица покрылись румянцем от первого загара и выпитого меда.
Старый долговязый князь с культей вместо левой руки поднялся и протрубил в рожок.
– Доринт! – раздалось несколько голосов. – Замолчите все! Пусть говорит Доринт!
Ятвяг положил на стол медноустый рожок и взял из рук слуги рог для питья.
– По праву хранителя этой земли приветствую вас, братья! Да будет Патримп добр ко всем нам – пусть дарует удачу и силу мужам, плодородие – нашим женщинам, земле, лесам и скоту в наших загонах!
– Да! – проревели хором собравшиеся.
– Только пусть он дарует плодородие моей жене не раньше моего возвращения! – выкрикнул один из вождей.
Многие захохотали и долго не могли уняться.
На поляну вывели жертвенного коня – он был загнан и еле переставлял ноги. Подошел воин с тяжелым молотом и мощным ударом свалил жертвенное животное на землю. Коню перерезали шею и наполнили кровью большую чашу. Потом вспороли брюхо и вывернули внутренности.
– Гадание сулит Ятвягии счастливый год! – объявил прорицатель.
Собравшиеся радостно заголосили. Чашу с кровью поднесли Доринту, он зачерпнул из нее своим рогом и сделал глоток.
– Хорошая кровь, – сказал Доринт, – горячая и густая. Пустим по кругу жертвенную чашу.
– Да будет так! – поддержали пирующие.
– Пей первым, Гедет, вождь Покимы!
Из-за западного стола поднялся немолодой, но еще крепкий вождь, высокий, с длинной светло-рыжей бородой, расходившейся тремя клиньями. Слуги поднесли ему чашу с кровью, он легко поднял ее двумя руками, произнес негромко заклинание и немного отпил.
– Да здравствует Гедет, вождь Покимы! – закричали многие.
– Теперь ты, Скурдо, вождь Меруниски!
Из-за полночного стола поднялся молодой, высокий, одетый в рысью шкуру воин, гладко бритый и светловолосый. Он произнес свое заклинание и отхлебнул.
– Теперь ты, Юндил, вождь Злины!
Лысый вождь с окладистой темной бородой и могучими руками, которые, казалось, могут переломить древко копья или секиры, как тростинку, поднялся и жестом поторопил слуг, которые несли чашу. Рисунки покрывали не только его руки, но и часть лица. Вместо заклинания он гаркнул что-то и начал пить так, что кровь потекла по усам и бороде.
– Оставь другим, Юндил! – усмехнулся ятвяг за соседним столом.
Воин, стоявший за спиной у Юндила, такой же лысый и бородатый, поднял секиру и, опустив лезвие на стол, рассек надвое рог шутника. Оскорбленный нобиль вскочил на ноги.
Юндил напился, отдал чашу, утер усы и сказал с довольной улыбкой:
– Не шути с моим братом, Шюрпа, Стега этого не любит.
Окружавшие Юндила воины и слуги засмеялись, а Шюрпа, взвесив трезво силы, сел на место, смахнув рукой со стола половинки разрубленного рога.
– Теперь Скуманд, вождь Красимы!
Все осмотрелись. Никто не поднялся. Над столами пронесся ропот. Скуманда еще не было.
Тишину нарушило гудение рога. Показалась дюжина всадников и несколько колымаг. Вождь Красимы ехал впереди – высокий, плечистый, статный. Лицо побрито так, что один ус был длиннее другого. Жесткие волосы зачесаны назад. Сверху – шерстяная серая свита. В чехле за спиной – несколько сулиц[105]. Следом, рядом с воинами, верхом на белом коне ехала молодая девица. Она раскраснелась от езды и, возможно, утомилась больше мужчин, но не подавала виду. Когда колонна остановилась, она спрыгнула на землю одна из первых, не дожидаясь ничьей помощи. Несколько воинов повели коней к коновязям на окраине рощи. Скуманд сам подошел к чаше, взял в руки, отхлебнул и направился со своими людьми к восточному столу.
Чаша пошла по кругу. Загудели бубны, завыли сопели, весело зашумели пирующие. Человек в темно-зеленом плаще не стал пить, а только передал чашу дальше. Кто-то вскочил с места и крикнул, указывая перстом:
– Среди нас чужой!
Ятвяги заволновались. Кантегерд встал и поднял руки, призывая к тишине.
– Я знаю этого человека. Он сильный христианский вайделот – ходит через закрытые двери и поражает деревянных богов. Ему нельзя причинять вред, если вы боитесь навлечь на нас беду.
– А я бы отважился! – крикнул один из воинов, и многие поддержали его.
Тогда поднялся Скуманд.
– Это правда? – спросил он гостя. – Как твое имя, кто ты и что здесь делаешь?
– Я проповедник и пришел в Ятвягию ради проповеди. Мое имя – Патрик, хотя я не достоин этого имени.
– Почему?
– Его носил великий священник моего народа, который мог разговаривать со своим ангелом, как я говорю с тобой. Он был храбр, как медведь. И он умел творить настоящие чудеса.
– В моем плену знатный христианин. Я взял его зимой, когда убил своего главного врага – комтура Ульриха. Мой пленник говорит, что нуждается в исповеди по вашему обычаю. Ты мог бы совершить над ним такой обряд?
– Да.
– Садись поближе к моему столу, – сказал вождь и обратился к собранию, – никто не тронет этого человека – он мне нужен.
– Это никуда не годится, братья! – громко воскликнул Юндил. – Мы собрались для священного действа по завету наших дедов. Это великий праздник ятвяжских мужей! Или я не туда пришел? В прежние времена, когда нога чужеземца переступала межу священной земли, его голова отделялась от туловища. А теперь они будут приходить на наш пир и совершать свои обряды на наших головах!
Многие одобрительно загудели. Скуманд нахмурился. Он обратился как бы к Патрику, но говорил громко, и пока он говорил, все молчали.
– Я хочу, чтобы пополудни ты пришел в мой шатер, отец. А пока сядь там, где я сказал, – наешься и напейся вволю. Тебя никто не посмеет тронуть. Ты говоришь, тебя назвали по имени древнего вайделота. Меня тоже назвали в честь деда. Он был вождем, вайделотом и воином. Я не знаю, достоин ли носить его имя. Я никогда не думал об этом. Он был могучий воин. Он ходил по лесу пешком быстрее, чем другие ездили на конях. Он обошел многие земли Руси и Польши, истребляя своих врагов. Он был великий вайделот и гадатель по птицам. Он лишь раз ошибся в своем гадании, и через два дня его отрубленную голову насадили на кол.
Скуманд осмотрел собрание, потом поднялся, взял сулицу и направился к середине поляны. Все настороженно следили за ним, не зная, что он собирается делать.
– Многие иноземцы приписывают его качества мне по незнанию и сходству имен. А может, потому что его кровь живет во мне. Или потому что его дух живет во мне вместе с именем. Он был великий гадатель. Он гадал по внутренностям птиц – я гадаю по внутренностям моих врагов.
Скуманд начал ловко крутить и перекидывать сулицу в руках. На середине поляны он остановился.
– Мой дед лишь раз ошибся в гадании и погиб. Я ошибаюсь чаще, но я пока еще жив, и, кажется, я все так же крепко держу сулицу в моей руке. А если кто-то хочет проверить это, пусть проверит. Может ты, Скурдо?
Молодой вождь Меруниски скрестил руки на груди. Он не отвел взгляда и ничего не ответил.
– Гедет?
– Нет, – отозвался вождь Покимы, – если я захочу убиться, я удушусь на веревке.
– Тогда, может, ты Юндил?