Как рассказала Мария, святилище лежало на острове, окруженном со всех сторон болотной топью. Очертание его берегов походило на вытянутый треугольник, на концах которого стояли мосты с воротами. В середине острова ближе к вытянутому углу поднимался великий дуб, затеняя дальнюю часть острова. Каждое из трех дупел было посвящено одному из верховных богов, словно приделы в христианском храме. Дупло, напротив которого горел негасимый огонь, принадлежало Перкуну-громовержцу. Дупло, в котором жили змеи, – Патримпу – богу плодородия, которому Судислава теперь служила. Третье дупло, в стороне, где висели трупы принесенных в жертву людей и зверей, – Патолсу, богу смерти. Три стороны острова и три моста назывались именами трех богов.
В стороне Перкуна стоял храм. Он был украшен звериными рогами и обвит толстой медной цепью. Перед храмом, на границе уделов Перкуна и Патримпа, лежал жертвенный камень. В стороне, на которую смотрел Патримп, стояли жилые и хозяйственные постройки служителей святилища. Здесь же, ближе к дубу, находился источник – глубокий колодец с красноватой водой. От него тек ручеек, отделявший удел Патримпа от удела Патолса. От берега у ворот Перкуна и Патримпа до храма, жертвенника и жилищ протянулась площадка, на которой собирались паломники.
Судислава остерегалась заходить в область Патолса, затененную дубом и усеянную костями. Здесь не было построек. Если другие двое врат днем и ночью стерегли стражи, то врата Патолса не охранялись, и через них никто не ходил. Мост уходил под воду.
Однажды утром Судислава увидела, что врата открыты, и решилась приблизиться к ним. Лучи солнца, поднимающегося из-за вершин дальнего леса, пронизывали дымящийся над водой туман. Дуб-исполин так высоко вздымал густую крону, что тень от нее достигала дальнего берега, погружая его в сумрак. По воде шел старец в белом платье с длинным посохом. Достигнув того берега, он исчез в лесу.
Судислава огляделась по сторонам, подняла с земли палку, ступила на мост и, простукивая скрытый ряской под водой деревянный настил, прошла несколько шагов. Вдруг палка провалилась в болотную жижу – мост обрывался. Судислава отпрянула, боясь соскользнуть.
– Хочешь пройти? – услышала она из-за спины хриплый голос черной старухи, и по коже пробежала дрожь. – Два моста предназначены для всех приходящих. Между ними нет различия. По ним ходят мужи и жены, простые и знатные. Но этот третий мост – не такой. По нему в святилище ходят мертвые. Они приходят и уходят ночью, ибо как день принадлежит живым, так ночь – мертвым. Ты хочешь пройти по этому мосту?
– Нет.
– Ты видела в день своего посвящения девушку, принесенную в жертву? – спросила старуха, приближаясь. – В тайне она молилась своему богу. Мы знали, но ждали этого дня. Я заколола ее на жертвенном столе. Прежде она носила твое имя. Криве испил ее душу до дна и вдохнул в тебя вместе с именем. Тебе ясно?
– Ясно, – ответила Судислава.
– Сегодня ночь звезд. Новая луна не будет давать света. Вас пробудят в полночь и выведут к храму. Вайделоты погасят все огни, кроме костра у дуба, но даже этот огонь едва будет теплиться. В этом великом мраке ты узнаешь бездонность ночного неба. Ты должна смотреть, слушать, чувствовать и вдыхать.
Судиславе дали настойку с запахом полыни, чтобы растереть по телу. Покинув избу, она вдохнула сырой воздух ночи. Было прохладно, но не холодно. В небе сияли россыпи звезд. Криве стоял перед храмом. Он поднял посох над головой и говорил с небом. Вайделоты и девы-служительницы повторяли его певучие завывания. Судислава молчала. Но потом присоединилась к этому хору – сначала тихо, потом громче. Она почувствовала легкое головокружение и прибывающую силу, ощутила себя частью ночного неба, словно растворилась в нем и летела сквозь мрак. «Ты Бирута. Это твое новое имя. Забудь другие имена – они уже не принадлежат тебе. Забудь людей, которых ты знала. Ты уже не увидишь их. Забудь богов, которым молилась. Они больше не твои боги», – звучал в ее голове голос Криве.
Прошло много дней. И опять наступила ночь звезд. Вайделоты погасили огни. Судислава облилась настойкой полыни и вышла на площадь, где уже собирались служительницы. Она подняла голову в небо. Криве стоял перед храмом, но молчал. Что-то было не так. Словно почувствовав прикосновение, Судислава обернулась и увидела на другом берегу костер. Кто-то нарушил священный запрет. Скоро огонь заметили другие, и все замолкли, пораженные увиденным. Послышались гневные возгласы вайделотов, рев стражей, но в ту ночь никто так и не узнал, кто осмелился на такую дерзость.
Наутро ворота открылись. По мостам на остров двинулись люди – прибывшие на праздник из Пруссии и Ятвягии нобили, воины, простые охотники и селяне. Вайделоты перед храмом возносили молитвы. И опять что-то пошло не так. Многие обернулись и слушали какого-то чужака. Судислава протиснулась поближе, чтобы рассмотреть человека в истертом темно-зеленом плаще. Он был не молод, высок, плотного сложения с рыжеватой бородой на округлом лице. Судиславе показалось, что она уже видела его прежде, но не могла вспомнить.
Вайделоты и черноликие стражи смотрели на пришельца, как охотничьи собаки на загнанного лося, к которому боятся подойти ближе из-за его рогов. В одной руке он держал крест, в другой – посох, к навершию которого был примотан оберег.
– …когда я отправился в это путешествие, я был не один. Со мной вышел в путь один мальчик. Его отец умер, а сам он был шестым или седьмым ребенком у своей матери. Она не могла его прокормить и отдала в наш монастырь. Его звали Эрк. Он был худ, слаб здоровьем, не имел способности к чтению книг и другим наукам, так что просто беда была с ним. Но он был добрый мальчик, и еще он умел смотреть. Смотреть, говорю я. Старинные дома нашего монастыря, сложенные из светлосерых камней, стояли недалеко от обрыва, за которым начиналось море. В разную погоду он любил подолгу сидеть над берегом и просто наблюдал, как движутся волны. Однажды я нашел его сидящим так на камне во время сильного дождя и ветра. «Простудишься!» – закричал я ему тогда и накрыл плащом. А он спросил громко: «Что находится на той стороне моря?» и «Какие люди там живут?» И тогда я вспомнил… – человек ненадолго замолк, – тогда я первый раз вспомнил, что есть такая страна Ятвягия, и я должен туда вернуться, чтобы спасти ее мир. Когда я собрался в путь, я выбрал его идти со мной. Все равно, думал я, здесь он никому не нужен. Когда мы первый раз плыли на корабле, ему стало плохо. А когда мы переплыли второе море и пошли пешком по дорогам и городам Франции, он захворал и, пролежав недолго в горячке, умер. Его лицо было покрыто веснушками, как небо звездами. Я до сих пор не могу забыть, как быстро оно побледнело, словно погас огарок свечи.
Он опять замолчал и обвел всех глазами.
– Обернитесь! Посмотрите! Кто из вас не задумывался, что произошло с этим миром? Почему он такой жестокий? Такой жестокий, говорю я! Такой несовершенный…
Люди, собравшиеся вокруг, не знали, что такое «книга», «науки», «Франция», оборачивались, когда проповедник говорил «обернитесь», но, многого не понимая, продолжали с любопытством слушать рыжебородого странника.
– Младенцы рождаются в муках. Половина их умирает, едва родившись. И все мы умираем, хотя в детстве часто думаем, что никогда не умрем, а в молодости думаем, что умрем, прожив сотни лет – так чувствует наша душа, но она ошибается. Наше тело приговорено к смерти еще до нашего рождения. Что произошло с этим миром, спрашиваю я. Мы болеем, стареем, слабеем. Мужи, сильные, как звери, в старости едва волочат ноги. Девы, красивые, как ангелы, становятся безобразными беззубыми старухами. Для того чтобы поддержать свою короткую жизнь, пропитать свое слабое тело, мы тоже проливаем кровь. Повсюду сильный поражает слабого. Каждая пядь этого мира пропитана смертью – каждая пядь, говорю я. Когда я шел через великую пущу, отделяющую вашу страну от Руси, я видел на поляне мать-олениху с маленьким олененком. Они объедали свежую листву с кустарника, такие легкие и изящные, что я поневоле залюбовался. Думаю, и охотник, увидев их, не спустил бы тетивы. А потом на поляне появился медведь. Он пришел с подветренной стороны, и олени заметили его только тогда, когда он был уже близко. Олененок, видно, совсем недавно стал на ноги. Он бежал своими тонкими неуклюжими ногами, как только мог. Он наверняка слышал, как трясется земля под лапами медведя и как тяжело тот храпит все ближе и ближе. Он поскользнулся на мокрой траве, поднялся, попытался опять бежать, и я слышал, как он закричал – почти, как человеческий ребенок, – в этом крике был и ужас, и плач, и мольба о помощи. Но никто не мог помочь. В следующее мгновение медведь навалился и заломал его, чтобы утолить свой голод. Говорю вам, и охотнику на моем месте стало бы грустно. Я спрашиваю себя, неужели этот мир всегда был и будет таким? И навсегда ли гаснут огоньки всех этих жизней? Моя вера говорит мне – нет. И только она дает мне силы жить в этом мире. Без нее ничто не имеет смысла. Без нее ничто – ничто, говорю я, не мешает пойти и удавиться с тоски. Вы спросите, во что я верю? Я верю, что душа Эрка пребывает в райском саду, потому что он был добрым мальчиком и не причинил никому весомого зла. И я верю, что он слышит меня теперь, если только не занят тем, что сидит на берегу и смотрит на море с каким-нибудь ангелом. Я верю, что также будет с другими близкими мне людьми, но сильно молюсь о них Богу, потому что не все они были так чисты в этой жизни. Я верю, что даже жизнь того олененка будет восстановлена в конце времен, как и всякой живой твари, как написано об этом в Книге, но и об этом на всякий случай я молюсь Богу. Что это за Бог? Знайте – я верю в единого всемогущего Бога, создавшего этот мир – и землю, и небо – совершенным, пока греховное падение ангелов и людей не сделало мир таким, какой он есть. Я верю, что Бог есть истина, потому что Он сотворил все и, значит, Он начало всякого бытия. Я верю, Бог есть свет, потому что он источник света, пронизывающего этот мир. Я верю, что Бог есть жизнь, потому что Он живой и Он вдохнул ее в нас. Я верю, что Бог есть любовь, потому что ради нас – ради нас всех, говорю я, Он стал человеком во времена Иудейского царя Ирода, принял страдание от людей и был казнен на кресте…