– Я знаю, о чем ты хотел со мной говорить. Ты спросишь, что случилось в Мазовии. Ты ведь для этого меня искал. Патрик уже спрашивал. В ту ночь мы ночевали на берегу. Дед хотел вести корабли до города, но люди устали, и он уступил. Когда настала ночь, я почувствовала, что они близко. Но дед сказал «не бойся», и я уснула. Я проснулась, когда они уже начали убивать. Я видела черные лица и великана с топором. Самый свирепый и страшный. Они убивали молча, но перед тем, как я спрыгнула из ладьи в воду, он заговорил со мной на ятвяжском или каком-то похожем языке. Мне и сейчас страшно вспоминать.
– Не пройдет и двух седмиц[121], – пообещал Тит, – мы будем в Берестье.
– Я мечтала вернуться. Но сейчас поняла, что дома у меня никого не было, кроме деда. Скоро зима. Чтобы не умереть, мне придется продать себя на невольничьем рынке. Может, лучше мне было остаться в Ятвягии?
Тит положил ладони на ее плечи.
– Твой дед был зажиточным человеком. Твое имение сберегается у князя. Владимир позаботится о тебе и твоем приданом. А многие из боярских детей захотят на тебе жениться.
– Князья не отдают то, что взяли, а боярские дети теперь побоятся взять меня.
– Не все.
Судислава подняла голову.
– И урвутся корни сердца моего…
– Что ты сказала? – не понял Тит.
– Я хочу видеть твои глаза, – прошептала она.
Тит не ответил. Она сделала усилие, высвободилась из его рук и, двигаясь на отблески ночного костра, не оборачиваясь, направилась к стану.
В одну из следующих ночей Тит проснулся от вскрика. Он открыл глаза и слушал, пытаясь понять, приснилось это ему или было на самом деле. Потом приподнялся и осмотрелся. Патрик, Стегинт и четверо из пяти витингов спали. Пятый был в ночном дозоре. Лежанка Судиславы пустовала.
Тит препоясался мечом и быстро направился в глубь леса в сторону, противоположную ручью, на берегу которого остановились путники. Несущиеся по небу тучи то открывали, то заслоняли луну – мрак ненадолго отступал, словно прячась в укромные места, и снова все поглощал. Тит достиг поляны и различил очертания человека. Бледный свет ложился на девичий стан с тонкой, перехваченной поясом талией. Судислава держала в руке деревянный нож. У ее ног что-то лежало.
– Это я, не бойся, – предупредил Тит.
Судислава выдохнула и опустила руку с ножом. Тит приблизился и увидел на земле тушу большого волка.
– Это ты его убила? – спросил охотник.
– Нет.
Тит присел и провел ладонью по жесткой шкуре. Брюхо было вспорото, и из него вывалились потроха. Но не было ни мух, ни запаха протухшего мяса. Туша даже не остыла.
– Его убили этой ночью, – сказал охотник.
– Кто-то гадал по его внутренностям. Я видела, как делали это вайделоты Ромова.
– Зачем ты ушла так далеко одна?
– Мне стало страшно.
– Испуганный человек не идет в темный лес.
– Однажды я спаслась в лесу.
Судислава обхватила свободной ладонью локоть другой руки и приподняла плечи, Тит слышал ее прерывистое дыхание.
– Этой ночью я проснулась и испытала то же самое, что тогда. Будто что-то черное затаилось и хочет меня убить.
– Ты под защитой семи вооруженных мужчин.
– Я видела, как легко они убили больше, чем семерых мужчин. Я чувствую, они где-то рядом.
Послышался хруст. Кто-то приближался. Тит обнажил меч. Глаза охотника различили большого человека, и он узнал одного из струтеров.
– Это Конрад, – сказал Тит, возвращая клинок в ножны, – он в дозоре этой ночью. Скажи ему, что это мы.
– Это мы… – повторила Судислава по-ятвяжски.
– Кайлес-кайлес, – отозвался Конрад.
Тит направился к стану, но Судислава не сдвинулась с места.
– Пойдем… – позвал охотник.
Тит взял ее за руку у запястья и почувствовал, как она напряжена. Они ушли, а огромный витинг продолжал стоять посреди поляны, освещенный бледной луной. На его плече лежала двуручная секира.
Когда занялась заря, путники начали просыпаться и собираться в дорогу.
Слово 27: Кудар
– Холодная ночь, – поежился Кудар, водя ладонями над утренним пепелищем.
– А ты чего ждал? – сказал Накам. – И так возблагодари Бога за теплую осень. Солнце низко, а дни теплые, как летом. Обычно в эту пору мы греем ноги у огня в корчме, пьем брагу и вспоминаем молодость.
Кудар поднялся, попрыгал и помахал руками, как мельница, чтобы согреться. Тит седлал своего коня для Патрика. Судислава подошла к кострищу, опустилась на колени, подложила веточек, разгребла уголья и, склонившись, дула на них. Конрад сидел на земле и водил камнем по лезвию секиры. Монах отошел от стоянки и читал утренние молитвы. Тит позвал его:
– Отец, иди, я придержу поводья.
Он помог Патрику сесть в седло. Накам тоже поднялся на своего жеребца. Мартин и Кудар забросили мешки на спину тяглового коня.
– Получилось, – сказала вдруг Судислава, когда на веточках замерцал огненный язычок.
– Вот же умница! – воскликнул Кудар.
Он припал на колени, подложил мелкий хворост, помогая Судиславе раздувать огонь. Оба тут же грели ладони.
– А нам со святым отцом, что же, слазить теперь? – посетовал Накам.
– Толковая девочка, – признал Мартин.
Судислава смущенно заправила волосы за уши и почувствовала на себе взгляд Конрада.
– Да, – согласился раздумчиво Конрад, щупая пальцем, как остро наточено лезвие, – дай ей лук в руки, она, наверно, и зверя убить сможет. И к мужской одежде ей привыкать не надо… И нас она не первый раз видит…
Судислава поднялась и попятилась. Конрад стал во весь рост. Он приподнял свое страшное оружие и двинулся в ее сторону. Отступая, она споткнулась и чуть не упала.
Тит схватил Патрика за одежду и сбросил на землю, вскочил в седло и направил коня на Конрада. Тот закричал и ринулся навстречу. Перед столкновением витинг с бокового замаха рубанул жеребца по шее. Лезвие вошло глубоко в плоть, едва не отделив конскую голову от туловища.
От столкновения Конрада развернуло и повалило. Берестянин вылетел из седла и покатился по траве. Меч выпал. На левой руке остался малый круглый щит, пристегнутый ремнями у локтя.
Конрад тяжело прорычал, встал на ноги, подобрал секиру и пошел на берестянина. Тит поднялся, но его повело в сторону. Он припал на колено, переводя дух, поднял над головой малый щит, опустил правую кисть, коснувшись пальцами земли, и так ждал противника. На лице Конрада мелькнула кривая ухмылка.
– Будь осторожен с этим русином, – предупредил Мартин.
Конрад надвинулся, поднял секиру над головой и опустил, прямым рубящим ударом обрушивая ее на противника. Тит поднырнул, в его руке блеснул нож, и витинг, громко прохрипев, повалился ничком.
– Проклятие, Конрад! – вскричал с досадой Кудар. – Какой же русин без засапожного ножа!
Тит переложил нож в другую руку и подхватил оброненный меч. Мартин, Стовемел и Кудар обнажили клинки и окружили его с трех сторон, но не торопились сойтись. Стегинт очнулся после первого оцепенения и бросился туда, где после ночи оставил сулицу, взятую в Ромове.
– Задержи его, – крикнул Мартин Накаму.
Накам заехал сбоку, спрыгнул наскоку на спину ятвягу и повалил его на землю. Стегинт попытался бороться, но силы были неравными.
– Быстрее кончайте! – закричал Накам, удерживая подростка.
Он попытался приподнять голову, чтобы трава не мешала ему видеть происходящее. Стегинт извернулся и ударил струтера по больной ноге. Накам взвыл и выпустил пленника. Ятвяг схватил копье. Кудару пришлось взять отрока на себя.
– Брат, я не хочу тебя убивать, – сказал он, уклоняясь и пытаясь перехватить рукой древко сулицы, которой Стегинт усердно в него тыкал, – но мой друг умирает, а другие в опасности. Отдай копье.
Титу стало немного легче. Противники топтались друг перед другом. Витинги старались зайти с противоположных сторон, а берестянин, как мог, избегал этого. Четыре клинка ходили в воздухе, почти не соприкасаясь, словно нащупывая друг друга. Один-два хороших удара могли все решить.
Накам, хромая и превозмогая боль, поспешил к коню, на боку которого висела баллиста, но Судислава опередила раненого струтера, взяла поводья и повела жеребца в сторону. Накам страшно ругался, но ничего не мог поделать.
– Стойте все! – прозвучал голос пришедшего в себя Патрика. – Вы можете отдохнуть и переговорить, а потом, если иначе никак нельзя, продолжите дальше.
Старика никто не послушал. Тогда Патрик возвысил голос:
– Именем святой церкви, прекратите! Анафема, кто не покорится!
Все приостановились, не опуская клинков и не сводя глаз с противников. Только Стегинт, не слишком боявшийся анафемы, попытался еще раз ткнуть копьем в Кудара, и тот, изловчившись, наконец перехватил древко, выдернул из его рук и в сердцах переломил о колено. Обезоруженный Стегинт отступил, выискивая глазами какой-нибудь камень.
– Стегинт, уймись! – прикрикнул Патрик.
Стовемел отступил и склонился над Конрадом. Большой витинг лежал с открытыми глазами, стиснув зубы. Он был в сознании.
– Надо стянуть с него доспехи и перевязать рану, – сказал Стовемел, – Кудар, помоги.
Накам простонал и опустился на землю. Судислава крепко сжимала узду не особо слушавшегося ее жеребца и поглаживала его морду, пытаясь успокоить. Тит и Мартин продолжали стоять друг против друга.
Над лесом поднялся гул, как будто бесчисленные пчелы одновременно покинули тысячи ульев. Над кронами взлетели и закричали испуганные лесные птицы. Люди подняли головы и оглядывались по сторонам, не понимая, что это может быть.
– Что за чертовщина? – спросил Накам.
Странный звук стих, и все погрузилось в тишину, но спустя несколько мгновений гудение повторилось громче прежнего.
– Рога, – сказал Кудар, – много боевых и охотничьих рогов. Может, несколько тысяч.
– Разворошили улей, – сказал Стовемел.
– Как далеко они? – спросил Мартин.
– Поллье, – оценил Кудар, – скоро они будут здесь.