Образ воды в сочетании с крестным знамением возвращает нас к ассоциациям ряда «мытищинские колодцы-монастырь» (чистота молодости) в начале поездки Анны. Такой ассоциативный путь проходят и чувства Анны:
Привычный жест крестного знамения вызвал в душе ее целый ряд девичьих и детских воспоминаний […] и жизнь предстала ей на мгновение со всеми ее светлыми прошедшими радостями (с. 388).
Крестное знамение действует как жест возвращения к невинности, к непорочной молодости[40]. Вода – крещение – смерть, – культурно насыщенный нерасчленимый символ жажды очищения. Выбирая смерть, Анна тем самым избавляется от своей испачканной телесной оболочки, сбрасывает ее как нечто ненужное, – как она только что отбросила свой красный дорожный мешочек, символическое вместилище ее жизни.
«Медвежий» брак, заключенный на небе
После зазимье, свадебник месяц,
В медвежьем тулупе едет невеста,
Свадьбы справляешь,
Глухарями украсив
Тройки дугу.
О промысл пчельных хоботков!
В то время как любовная история Анны с Вронским воплощается в символах железа и огня, а их быт оформляется искусственно и на чужом языке, сватовство Левина и его брак с Кити Щербацкой получают совершенно иное образное развитие. Ассоциативно богатый мотив, который можно назвать «медвежьим», сопутствует всему трудному пути сватовства и брака Левина. Этот мотив втягивает в свое семантическое поле также и другие сложные образные комплексы, такие, как метафорическая символика небесных светил и пчелиной «охоты». «Медвежья» метафора восходит корнями в глубокие фольклорные представления, но в процессе символизации преобразуется, меняет свой облик, хотя и сохраняет смысловую определенность.
Левина мы встречаем в первый раз, когда он из деревни приехал в Москву с намерением сделать предложение младшей сестре в семье Щербацких. Читатель узнает, что во время студенчества «Левин часто бывал в доме Щербацких и влюбился в дом Щербацких. Как это ни странно может показаться, но Константин Левин был влюблен именно в дом, в семью, в особенности в женскую половину семьи Щербацких» (ч. 1, гл. 6, т. 8: 31).
Левин лишился матери в раннем возрасте, и только у Щербацких он «увидал среду старого дворянского, образованного и честного семейства», которое он и сам мечтает создать в своем браке. Но женщины для него еще живут «покрытыми какою-то таинственною, поэтическою завесой, и он не только не видел в них никаких недостатков, но под этою поэтическою, покрывавшею их завесой предполагал самые возвышенные чувства и всевозможные совершенства» (с. 31).
Узнав, что Кити Щербацкая находится на катке «в Зоологическом саду», Левин спешит туда, чтобы встретиться с ней. На дорожке, ведущей к катку, Левина встречают деревья в снегу, образ которых как будто воплощает его мечту о невесте под фатой: «кудрявые березы сада, обвисшие всеми ветвями от снега, казалось, были разубраны в новые торжественные ризы» (ч. 1, гл. 9, т. 9: 38). Однако праздничное настроение Левина упало, после того как он, поддавшись воодушевлению, проговорился о своих чувствах. Катаясь вместе с Кити, он от радости произносит фразу «я уверен в себе, когда вы опираетесь на меня». Это вызывает недовольство Кити, которая в его словах слышит намек на их близость. Она морщит лоб и посылает Левина к гувернантке, Mlle Linon. Гувернантка начинает разговор о том, как быстро дети растут, и говорит о Кити:
Tiny bear уже стал большой! (ч. 1, гл. 9, т. 8: 41).
Этими словами (tiny bear) она напоминает Левину, как он когда-то в шутку сравнивал сестер Щербацких с тремя медведями из «английской сказки»[41]. Но тут на катке Левин не может вспомнить, что он так называл сестер Щербацких («Он решительно не помнил этого»), сказочный образ выскочил из его головы. Так же выскальзывает из его рук Кити. Она отвергает его предложение в этот вечер словами «этого не может быть… простите меня…». Левин возвращается в свое имение.
Однако сравнение Кити с «медведицей» продолжает жить в романе. Этот образ появляется снова, когда к Левину в деревню приезжает Стива Облонский, муж сестры Кити. О судьбе Кити после их расставания Левин ничего не знает: ни того, что Вронский не сделал ей предложения, ни того, что Кити заболела. Левин и Облонский едут на охоту. Когда вечереет, они все еще в лесу:
Стало темнеть. Ясная серебряная Венера низко на западе уже сияла из-за березок своим нежным блеском, и высоко на востоке уже переливался своими красными огнями мрачный Арктурус. Над головой у себя Левин ловил и терял звезды Медведицы. Вальдшнепы уже перестали летать; но Левин решил подождать еще, пока видная ему ниже сучка березы Венера перейдет выше его и когда ясны будут звезды Медведицы. Венера перешла уже выше сучка, колесница Медведицы с своим дышлом была уже вся видна на темно-синем небе, но он все еще ждал (ч. 2, гл. 15, т. 8: 195).
Левин смотрит на небо и ловит глазами звезды «колесницы Медведицы», Большой Медведицы, Ursa Major. Знаменательны глаголы ловш и терял. Левин как будто охотится за созвездием. Толстой позволяет нам вникнуть в подсознание Левина: оживает связь слов «tiny bear уже стал большой» с Большой Медведицей; актуализируется охота, подсказанная той реальной охотой, в которой он участвует. На звездном небе Левина Медведица к тому же связывается с двумя звездами: с одной стороны – это Арктурус, т. е. Арктур, страж Большой Медведицы в созвездии Волопаса, с другой – Венера, богиня любви. Эти звезды, таким образом, представляют собой как бы космические ипостаси Левина и его состояния: сам Левин – Арктур (еще «мрачный», но полон «красным огнем», к тому же он и «медведь», греч. ’άρκτος), Кити – Медведица (которая уже стала большой), наконец, любовь Левина к Кити ипостасируется в образе Венеры.
Процитированный отрывок, который на поверхностном уровне воспринимается как описание наступающей ночи, на глубинном уровне дает нам ключ к пониманию душевного состояния Левина и его чувства к Кити, которое он загнал в подсознание. Оттуда оно вырывается, когда Левину предстает картина звездного неба:
– Не пора ли? – сказал Степан Аркадьич.
В лесу было тихо, и ни одна птичка не шевелилась.
– Постоим еще, – отвечал Левин.
– Как хочешь.
Они стояли теперь шагах в пятнадцати друг от друга.
– Стива! – вдруг неожиданно сказал Левин, – что ж ты мне не скажешь, вышла твоя свояченица замуж или когда выходит? (ч. 2, гл. 15, т. 8: 195–196).
Вопрос Левина неожидан только для сознательного Левина. В глубине же его подсознания вопрос уже предварен видом звездного неба. Значение Медведицы (Кити) на небосводе внушено читателю троекратным повторением слова Медведица (в последний раз в сочетании со словом колесница).
Через эту колесницу, форму созвездия, проходит связь к следующему звену в цепи «медвежьих» образов, в которых развивается история Левина и Кити. Медведица превращается теперь в колесницу, и появляется эта колесница-коляска именно тогда, когда Левин опять находится в смятении и неведении, что ему делать в жизни. Происходит это утром после ночи, проведенной на сенокосе:
Но третий ряд мыслей вертелся на вопросе о том, как сделать этот переход от старой жизни к новой. И тут ничего ясного ему не представлялось. «Иметь жену? Иметь работу и необходимость работы? Оставить Покровское? Купить землю? Приписаться в общество? Жениться на крестьянке? Как же я сделаю это?» – опять спрашивал он себя и не находил ответа (ч. 3, гл. 12, т. 8: 324–325).
При этих мыслях Левин вдруг поднимает голову и смотрит на небо. Там он видит облачко в форме «перламутровой раковины». Он удивляется тому, как быстро образовалась раковина: «Да, вот так-то незаметно изменились и мои взгляды на жизнь!» (с. 325). Однако раковина на небе не случайна. Она вызывает в памяти сцену охоты в лесу, когда на звездном небе появилась Венера. Как известно, богиня любви Венера родилась из раковины, и в этом эпизоде небесная раковина играет роль трансформированной Венеры. Появляется и ее спутница – Медведица в форме колесницы, но уже превращенной во вполне земную карету:
Пожимаясь от холода, Левин быстро шел, глядя на землю. «Это что? кто-то едет», – подумал он, услыхав бубенцы, и поднял голову. В сорока шагах от него, ему навстречу, по той большой дороге-муравке, по которой он шел, ехала четверней карета с важами. Дышловые лошади жались от колей на дышло, но ловкий ямщик, боком сидевший на козлах, держал дышлом по колее, так что колеса бежали по гладкому (ч. 3, гл. 12, т. 8: 325).
Примечательно настойчивое повторение слова дышло (три раза в одном предложении), – детали коляски, используемой для сцепления лошадей при парной запряжке. Слово дышло возвращает нас к тому видению колесницы Медведицы («колесница Медведицы со своим дышлом) на звездном небе, которое побудило Левина задать вопрос о судьбе Кити. И хотя тут появляется слово карета (что соответствует реальному плану повествования), однако и колесница присутствует в ключевой фразе: «от колей… по колее… колеса бежали». Но теперь реальны как коляска, так и «медведица», сидящая внутри нее. В карете находится Кити.
В карете дремала в углу старушка, а у окна, видимо только что проснувшись, сидела молодая девушка, держась обеими руками за ленточки белого чепчика. Светлая и задумчивая, вся исполненная изящной и сложной внутренней, чуждой Левину жизни, она смотрела через него на зарю восхода.