заговорил по-французски какие-то странные слова. Да, больше ничего не было во сне, – сказал он себе. – Но отчего же это было так ужасно?» Он живо вспомнил опять мужика и те непонятные французские слова, которые произносил этот мужик, и ужас пробежал холодом по его спине.
«Что за вздор!» – подумал Вронский и взглянул на часы (ч. 4, гл. 2, т. 8: 417).
Безобразие (по всей видимости, не без разврата), которому отдавалась компания принца, связывается в уме Вронского с Анной и с обкладчиком на медвежьей охоте. Именно роль обкладчика – а не какая-нибудь другая в охотничьей «игре» – может читаться как параллель роли Вронского в жизни Анны: он обходит «свою медведицу», обкладывает ее со всех сторон, но ему не удастся «убить» ее. Но отождествление мужика из сна с медвежьим обкладчиком – это толкование Вронского.
Однако черты его мужика совпадают с обликом мужика во сне Анны («маленький, грязный, со взъерошенною бородой, что-то делал, нагнувшись, вдруг заговорил по-французски странные слова»). Вронский и Анна видят одно и то же, хотя сон Вронского более фрагментарный, он как бы отражение сновидения Анны. Но похожесть этих снов говорит о том, что тут затронуты какие-то глубинные пласты психики, может быть, какие-то археобразы.
Вронский, как человек современный, не придает никакого значения сну, несмотря на его кошмарный характер. Но, приезжая к Анне, он опять сталкивается со своим «вздором» – со сном Анны. При этом у Анны уже было и готовое его толкование:
[Анна] – Я умру, и очень рада, что умру и избавлю себя и вас.
[Вронский] – Что за вздор! Что за бессмысленный вздор ты говоришь!
[А.] – Нет, это правда.
[В.] – Что, что правда?
[А.] – Что я умру. Я видела сон.
[В.] – Сон? – повторил Вронский и мгновенно вспомнил своего мужика во сне (ч. 4, гл. 3, т. 8: 423).
Троекратно повторенное умру в толковании Анны перекликается с троекратно повторенным словом родами в том объяснении сна, которое дается в нем самом. Анна говорит, что она «давно уж видела этот сон». В конце романа, когда Анна видит свой кошмар в последний раз (ч. 7, гл. 26), мы узнаем, что он «повторялся ей еще до связи с Вронским» (т. 9: 370). Сон, таким образом, выступает как лейтмотив ее подсознательной жизни, связывается с ее жизненным путем, с ее судьбой. Мы узнаем о сне со слов самой Анны, т. е. на ее языке:
Я видела, что я вбежала в свою спальню, что мне нужно там взять что-то, узнать что-то; ты знаешь, как это бывает во сне, – говорила она, с ужасом широко открывая глаза, – ив спальне, в углу, стоит что-то. […] И это что-то повернулось, и я вижу, что это мужик с взъерошенною бородой, маленький и страшный. Я хотела бежать, но он нагнулся над мешком и руками что-то копошится там… […] Он копошится и приговаривает по-французски, скоро-скоро и, знаешь, грассирует: «Il faut le battre le fer, le broyer, le pétrir…» И я от страха захотела проснуться, проснулась… но я проснулась во сне. И стала спрашивать себя, что это значит. И Корней мне говорит: «Родами, родами умрете, родами матушка…» И я проснулась… (ч. 4, гл. 3, т. 8: 423–424).
Кошмар Анны повторяет сон Вронского, но с большими подробностями. Персонаж обоих сновидений – мужик, но у Анны он находится в определенном пространстве, в ее спальне. Спальня вызывает ассоциации с интимной, «ночной» жизнью Анны. На сексуальную жизнь намекает и действие Анны: она вбегает в спальню, чтобы взять что-то, узнать что-то (как Ева взяла плод с древа райского и узнала, что она нагая). Но там Анна встречает страшное существо «со взъерошенною бородой». Это существо – мужик – нагибается над мешком и копошится в нем руками. Это не дает Анне покинуть спальню, как будто бы мешок – часть ее самой! Мужик к тому же сопровождает свою возню какими-то словами по-французски.
И эти слова оказываются вполне осмысленными: «Надо ковать железо, толочь его, месить его». Что это значит? Как видим, Анна сама уже имеет свое толкование: «я умру». В описании сна дается еще одно объяснение: «простой человек из народа», Корней, объясняет Анне: «родами умрете», – то есть предсказывает не просто смерть, а смерть в связи с деторождением.
Но какую роль играет сон в композиции всего романа? Какое «окно в душу» Анны он открывает, что он объясняет в ее сложной внутренней жизни? Повторение сна в конце романа с новыми деталями делает его важнейшим компонентом всей композиционной конструкции романа. Так как сон собирает в клубок разные мотивные ниточки, проходящие через текст, он обладает огромной интегрирующей силой. Благодаря появлению элементов этих разных мотивов во сне события реальной жизни героев осмысляются по-новому, один смысл налагается на другой, и получается некая калейдоскопическая картина. Попробую ее разъяснить.
Мешок
В темноту брошены два снопа света,
из окна наклоняется истопник в шубе и,
протягивая руку, кричит – «туда»
и бросает на песок сумку.
В течение всего романа Анну в путешествиях сопровождает дорожный мешок. Он появляется в первый раз, когда Анна укладывает свои вещи в доме Облонских, чтобы вернуться в Петербург. Она помирила свою невестку Долли с провинившимся мужем и считает свою миссию выполненной. Но настоящая причина ее поспешного отъезда из Москвы – это волнение после встречи с Вронским, особенно после рокового бала. Долли видит знаки беспокойства у Анны:
– Какая ты нынче странная! – сказала ей Долли.
– Я? Ты находишь? Я не странная, но я дурная. Это бывает со мной. Мне все хочется плакать. Это очень глупо, но это проходит, – сказала быстро Анна и нагнула покрасневшее лицо к игрушечному мешочку, в который она укладывала ночной чепчик и батистовые платки. Глаза ее особенно блестели и беспрестанно подергивались слезами (ч. 1, гл. 28, т. 8: 118).
Анна говорит о себе как о дурной. Она нагибается над дорожным мешком, будто бы прячет в нем свой стыд (выражавшийся в покрасневшем лице). В мешок она укладывает свои интимные, ночные вещи (ночной чепчик и батистовые платки). Мешок, таким образом, связывается с ночной жизнью Анны и с возникшим чувством к Вронскому (покраснение, блестящие глаза), – чувством, в котором смешивается радость со стыдом. Радость Анны выражается и в некой игривости. Анна признает, что в ее душе есть что-то спрятанное («У каждого есть в душе свои skeletons»), но тайна вызывает у нее «хитрую, смешливую улыбку». И мешок, в который Анна засовывает свое «тайное», – пока «игрушечный», не мешок даже, а «мешочек», т. е. нечто вполне домашнее, управляемое. То, что Анна покраснела, подчеркивается в течение всей сцены. Анна признается Долли, какова причина ее поспешного отъезда:
И, к удивлению своему, Долли увидала, что Анна покраснела до ушей, до вьющихся черных колец волос на шее (с. 119).
Анна старается приуменьшить случившееся, но краска на лице выдает ее:
Ты не можешь себе представить, как это смешно вышло. Я только думала сватать, и вдруг совсем другое. Может быть, я против воли…
Она покраснела и остановилась (с. 119).
Лицо Анны покрывается краской и в третий раз. Долли говорит, что было бы лучше для Кити, если не будет брака с Вронским, «если он мог влюбиться в тебя в один день» (с. 120). Анна отмахивается, но краснеет еще сильнее:
– Ах, боже мой, это было бы так глупо! – сказала Анна, и густая краска удовольствия выступила на ее лице, когда она услыхала занимавшую ее мысль, выговоренную словами (с. 120).
Долли раскрыла тайну Анны, ту тайну, которой она радуется, но которой она и стыдится.
Сложное сочетание стыда и радости, выражаемое в румянце на лице, бросает отсвет на дорожный мешок Анны. Когда он появляется в следующий раз, то назван красным (и таким он остается в романе). Тогда Анна уже в поезде и едет в Петербург:
Анна с удовольствием и отчетливостью устроилась в дорогу; своими маленькими ловкими руками она отперла и заперла красный мешочек, достала подушечку, положила на колени и, аккуратно закутав ноги, спокойно уселась. […] попросила Аннушку достать фонарик, прицепила его к ручке кресла и взяла из своей сумочки разрезной ножик и английский роман (ч. 1, гл. 29, т. 8: 121).
Подушечка входит в одно семантическое поле с ночным чепчиком и батистовыми платками (постель, белье), но из мешочка / сумочки Анна берет еще два предмета, чреватых богатыми ассоциациями. Разрезной ножик ей нужен, чтобы открыть свой английский роман. Английский роман, в свою очередь, предвосхищает ее будущий роман с Вронским, а ножик входит в тот круг металлических объектов, который можно связать с новой жизнью Анны в имении Воздвиженское. Итак, мешок не только содержит символы «постельной» жизни, но в нем лежит и «английская книга», символ будущей жизни Анны.
Перед тем как толковать появление мешка во сне Анны, посмотрим, в каком другом важном контексте фигурирует ее дорожный мешок. В последний свой день Анна выезжает два раза из московского дома, который уже вызывает у нее «отвращение и злобу» и давит ее «какою-то тяжестью». Первое ее бегство – к Облонским. Не найдя там никакого утешения, Анна возвращается домой и решает поехать на станцию железной дороги.
Она велела заложить других лошадей и занялась укладкой в дорожную сумку необходимых на несколько дней вещей. Она знала, что не вернется более сюда (ч. 7, гл. 29, т. 9: 381).
Приехав на вокзал, она автоматически отвечает на вопрос прислуги, куда ехать:
– Прикажете до Обираловки? – сказал Петр[10].
Она совсем забыла, куда и зачем она ехала, и только с большим усилием могла понять вопрос.