— Как мило, — сказала я. — Как поживает Жермен?
— О, замечательно. Она вернулась в Париж. Ей не нравится в Лондоне.
— За городом, должно быть, хорошо.
— Да, — согласился он, — там свежий воздух.
— Ты писал мне об этом, — напомнила я, — в своем письме.
— В каком письме? Ах, да, да, припоминаю.
— Только не проси меня его отдать, — сказала я, — я его выбросила.
— Послушай, не надо унывать, — сказал он, — все в конце концов уладится. Я не вижу оснований для беспокойства.
Когда вернулась Лори, я плакала. Она сказала:
— Господи, ну что ты ревешь? Какой в этом смысл? Ты обо всем договорилась?
— Да, — ответила я.
— Тогда о чем же плакать?
С ней пришел д'Адгемар. Он сказал: «T'en fais pas, mon petit. C'est une vaste blague»[55].
7
Спальня в квартире миссис Робинсон была очень чистенькой, на столе в вазе стояла мимоза.
Она вошла с улыбкой. Она была швейцарка — французская швейцарка.
Улыбнувшись ей, я сказала:
— Elle sont jolies, ces bleurs[56].
Я хотела показать ей, что знаю французский, хотела ей понравиться.
Она сказала:
— Vous trouves? On me les a donnes. Mais moi, j'ai horreur des fleurs dans la maison, surtout de ces fleursla[57].
Она была высокой, полной и довольно красивой и вся так и светилась здоровьем. На ней было красное облегающее платье, несколько безвкусное, если принять во внимание ее полноту. Я подумала: «Она не очень-то похожа на француженку». Я подала ей небольшой холщовый мешочек с деньгами. Я и не подозревала, что золото такое тяжелое.
Она улыбнулась, кивнула и, жестикулируя, стала говорить мне о том, что я должна делать после. Это было единственное, чем она походила на француженку, — привычка жестикулировать.
Она налила мне немного бренди.
— А я думала, дают ром.
— Comment?[58]
Я выпила его очень быстро, но совсем не опьянела. И мысленно твердила: «Она ужасно опытная. Лори говорит, что она страшно опытная».
Она вышла, и я закрыла глаза. Я не хотела видеть, что она будет делать. Почувствовав, что она стоит рядом, я проговорила:
— Если я не смогу терпеть и попрошу вас остановиться, вы сделаете это?
Она сказала таким тоном, как будто разговаривала с ребенком:
— Да, да, конечно, конечно.
…Земля уходила у меня из-под ног. Очень медленно. Так медленно…
— Хватит, — взмолилась я, — прекратите.
Она не ответила. Я не могла пошевелиться. Слишком поздно, уже слишком поздно.
Она сказала: «Всё», — и шумно вздохнула.
Я открыла глаза. Я продолжала плакать. Она отошла от меня. Я села и почувствовала, что все теперь стало другим. Она подала мне мою сумочку. Я вытащила оттуда носовой платок и вытерла лицо.
Я подумала: «Все кончено. Кончено?»
Она сказала:
— Все будет хорошо. Через две-три недели все пройдет.
— Все пройдет?
— Будьте уверены.
Она улыбнулась и вежливо произнесла:
— Vous etes tres courageuse[59].
Она похлопала меня по плечу и вышла, а я стала одеваться. Потом она вернулась и проводила меня до двери. На пороге она пожала мне руку и сказала:
— Alors, bonne chance[60].
Я вышла наружу. Мне было страшно переходить дорогу, а потом я почувствовала еще больший страх, потому что мне показалось, что дома по обеим сторонам улицы вот-вот опрокинутся на меня, а мостовая выскользнет из-под ног. Но больше всего я боялась людей, которые шли по улице, потому что я умирала; и именно поэтому любой из этих людей мог подойти и сбить меня с ног или показать мне язык. Как тогда, дома, когда был маскарад и одна девчонка подкралась ко мне сзади, а когда я оглянулась, высунула длинный язык через прорезь в маске.
Мимо проезжало такси. Я подняла руку, и оно остановилось. У меня не было сил открыть дверь, и шофер вышел из машины и помог мне.
Лори ждала меня в квартире на Лэнгем-стрит. Когда я вошла, она спросила:
— Ну как, первая часть операции прошла нормально?
— Да, — ответила я, — она говорит, мне надо просто ждать и все пройдет как надо. Она говорит, я должна как можно больше ходить и просто ждать, ничего не делать — только ждать, и все пройдет как надо.
— Значит надо делать то, что она велела. Она очень опытная.
— Я немного подожду, — сказала я, — но надеюсь, это будет недолго, иначе я не выдержу. А ты бы смогла? Она еще спросила, одна я ночую или нет, но лучше этого не делать.
— Слушай, а позови ты эту поденщицу, миссис Как-ее-там, пусть с тобой побудет…
— Миссис Поло.
— Ну и имечко! Почему бы тебе не попросить эту миссис Поло побыть с тобой?
— Она не может. У нее маленький ребенок. И мне кажется, ее лучше не вмешивать в это дело.
— Тоже верно, — согласилась Лори, — лучше вообще никого больше не вмешивать в это дело. С тобой все будет в порядке. Эта женщина очень опытная.
— Да, я знаю. И мне нужно только приготовиться и ждать.
— В любом случае, я бы поменьше налегала на джин на твоем месте. Ты недавно опять перебрала.
В комнате было много мебели, и розовые шторы, и подушки, и коврики с бахромой. Очень шикарно, как сказала бы Моди.
Всё всегда было такое одинаковое — вот к чему я никогда не смогла бы привыкнуть. И еще холод; и унылые дома, все совершенно одинаковые, и улицы, ведущие на север, на юг, на запад, на восток, неотличимые одна от другой.
Часть четвертая
1
В комнате было почти темно, но из-под двери выбивался длинный желтый луч из освещенного коридора. Я лежала и смотрела на него. Я думала: «Как хорошо, что все это случилось, когда здесь никого не было, потому что я ненавижу людей».
Я подумала: «Боль…», но это было так давно, что я забыла, на что это было похоже. Все было довольно терпимо, только иногда мне казалось, что я начинаю куда-то проваливаться.
Миссис Поло сказала:
— Я заметила это, когда пришла сегодня вечером. Я не знала, что делать, поэтому и позвонила вам, мисс. Я не хочу быть замешана в такое дело.
— При чем тут я? Какое это имеет отношение ко мне? — сказала Лори. — Нужно было вызвать доктора.
Миссис Поло сказала:
— Я подумала, что она не захочет, чтобы пришел доктор, который станет задавать вопросы. Она сказала, что плод вышел в два часа, а сейчас около восьми. Если с ней что-нибудь случится, то могут быть неприятности.
— Ох, не будьте дурой, — сказала Лори, — с ней все будет в порядке. Это скоро закончится.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.
— Голова кружится, — ответила я, — жутко кружится голова. Мне бы выпить немного. Там есть джин в буфете.
— Ей сейчас лучше не пить, — сказала миссис Поло.
Лори возразила:
— Вы ничего в этом не понимаете. Выпивка не причинит ей вреда. Им всегда дают шампанское, ей бы сейчас шампанского.
Я пила джин, слушая, как они шепчутся. Потом я закрыла глаза, и кровать понеслась по воздуху, а я вместе с ней. Она взлетела очень высоко и осталась висеть — немного покосившись на один бок, так что мне пришлось уцепиться за простыни, чтобы не упасть. Громко тикали часы, как тогда, когда я лежала и то смотрела на собаку на картинке «Верное сердце», то на его торс, ритмично опускавшийся и поднимавшийся надо мной. Я говорила: «Перестань, не надо», — но так тихо, чтобы Этель не слышала. «Я слишком стар для таких вещей, — сказал он, — это плохо для сердца». Он рассмеялся, и это прозвучало странно. «Les emotions fortes»[61], — сказал он. Я проговорила: «Перестань, пожалуйста, перестань». «Я знал, что ты это скажешь», — сказал он. Его лицо было белым.
Весьма нужная маска такая вот белая а еще видишь слюнявый язык как у идиота — почему как сказал отец под ней идиот и есть думаю примерно так все происходит — Эстер сказала Джеральд ребенок слушает — нет она не слышит сказал папа она смотрит из окна — совершенно верно — все хватит сказал кто-то это же неприлично порядочные люди себя так не ведут — тетя Джейн сказала я не вижу с какой стати им прекращать этот маскарад они каждые три дня устраивают маскарад с тех пор как я себя помню почему им надо прекратить это только потому что некоторым вечно все не по вкусу.
Я смотрела на них сквозь щели жалюзи — они шли под окном и пели — там были все цвета радуги если смотреть на них сверху и небо над ними такое синее — три музыканта впереди мужчина с концертино еще один с треугольником[62] и один с чак-чаком[63] они играли «Черную девушку на арене» а за музыкантами много маленьких мальчиков одни кружились и извивались в танце а другие тащили жестянки из-под керосина и били по ним палками — маски у мужчин были кричащего розового цвета с косыми прорезями для глаз почти сходящимися вместе а у женщин маски были сделаны из мелкой проволочной сетки и закрывали все лицо закреплялись они на затылке — платок на голове скрывал тесемки снаружи видны были прорези для глаз и ниже прорезь чтобы можно было высовывать язык — я слышала как они колотят в жестянки из-под керосина.
— Надо срочно что-то делать, как-то это остановить, — сказала миссис Поло.
— Кружится, — сказала я, — ужасно кружится голова.
Я смотрела на них через щели жалюзи как они танцуют в красном и синем и желтом женщины с темными шеями и руками покрытыми белой пудрой — танцуют под звуки концертино одетые во все цвета радуги и небо такое синее — нельзя требовать от ниггеров чтобы они вели себя как белые говорил дядя Бо это значит слишком много спрашивать с человеческой природы — посмотрите на ту толстуху сказала Эстер только посмотрите на нее — о да она тоже хочет попытать счастья сказал дядя Бо они все хотят попытать счастья они не возражают — их голоса становились то громче то тише — я смотрела из окна и знала почему маски смеялись и слышала музыку концертино.