[44], «БББББАХ!!» – полная ерунда, но Паю я, конечно, об этом не скажу. Тем более что нам очень весело, пусть Пай и постоянно выигрывает. В конце концов он признаётся: поведение медведя можно предсказать – генератор случайностей пока работает не очень хорошо.
– Случайность – то есть именно случайность – очень сложно запрограммировать.
И всё равно: он сделал эту игру сам. Этот парень – настоящий гений.
Минут через десять Пай поворачивается к столу в центре комнаты и случайно задевает локтем мой рюкзак. Рюкзак падает, и его содержимое высыпается на пол.
– Ой, извини, – говорит Пай и собирает вещи обратно, но внезапно останавливается. Он поднимает семейную фотографию – ту, что я схватил со своего прикроватного столика.
– Это твои мама и папа? – спрашивает он, вглядываясь в фото. У меня пересохло во рту. – Они очень милые. Как их зовут?
Я много думал, что именно рассказать о себе Паю, но так ни к чему и не пришёл. Дело в том, что это сложное решение. Уже несколько дней я размышляю над вариантами:
1. Рассказать Паю, что он мой отец, а я пришёл из будущего, которое настанет через тридцать лет. Что я сделал это с помощью примитивной машины времени – творения его собственных рук, – чтобы спасти ему жизнь. Я знаю, взрыв мозга в таком случае гарантирован, точно? Больше того: если я расскажу ему это, будущее может полностью поменяться. Если он узнает, что сконструировал машину времени, то сможет осуществить это, не знаю, на десять лет раньше или позже или произойдёт ещё что-нибудь – проще говоря, это может на многое повлиять.
2. Не говорить ему. Ведь мы никогда не знаем всего о человеке, верно? Да, это всё равно что не поделиться с другом большим секретом, зато мне удастся подольше пообщаться с Паем. Тем более что вся история очень странная, и если я её расскажу, Пай всё равно не поверит. Или поверит и сильно растеряется. Могу судить по себе.
Поэтому сейчас я просто отвечаю:
– Альберт. Как меня. А мою маму зовут Сара.
Он ещё раз внимательно смотрит на фотографию и улыбается:
– Твой папа очень похож на моего. Они могли бы быть братьями.
– Как и мы.
– Слушай, а вдруг так и есть! Их разлучили в младенчестве, и родители никогда им друг о друге не рассказывали…
– Нет, – быстро отвечаю я, – этого не может быть. Да и потом, они же говорят с разными акцентами.
– Ну, один из них мог приехать в Британию раньше… Погоди, а откуда ты знаешь, как говорит мой папа?
Упс.
– Просто догадка. У него есть индийский акцент?
– Да. Но нам нельзя говорить на пенджаби дома. «Это язык другого времени и другой жизни, Пифагор. Мы теперь британцы», – Пай качает головой в точности, как дедушка Байрон. Я вспоминаю момент расставания с ним – и чувство сожаления переполняет меня.
Я знаю, что это неправильно и ставит всё под угрозу, но слова сами слетают с языка:
– А можно мне познакомиться с твоим папой? Похоже, он классный!
– Конечно, можно. Сегодня он работает допоздна, но ты можешь зайти к нам завтра. После того, как мы покатаемся на моём карте. Если захочешь, конечно. И нам ещё нужно закончить с этим, – добавляет он, показывая на большой стол: пять из шести компьютеров на нём уже соединены.
– На твоём карте?
Понятно, что я всё знаю о папиной машинке. Но кажется, мне успешно удаётся это скрывать.
– Да. Мы собрали его вместе с папой. Это не настоящий гоночный карт, а просто машинка – но она лучшая!
Я снова подхожу к холодильнику, чтобы проверить свой ноутбук. Небо за окном потемнело раньше, чем обычно: сгущаются большие чёрные тучи – грозные и зловещие.
– На твоём месте я бы оставил его здесь на ночь. Похоже, скоро будет дождь. Нам пора идти.
Пай кладёт ключ обратно под кирпич, и мы перелезаем через низкую стену. Дождь уже накрапывает. Пай поворачивается ко мне, втягивая голову в плечи:
– Тебе вроде бы туда.
– Да.
– Эй, Ал! Я очень здорово провёл сегодня время. Спасибо за… хм… – он умолкает, и я не тороплю его. Закусив губу, он смотрит вниз, словно ищет подходящие слова на земле.
– У меня… У меня не особо много… Смотри, насчёт Макки… Он не совсем друг, ты прав, но мне было не из кого выбирать, – после долгой паузы он добавляет: – Раньше.
Пай снова застенчиво улыбается и быстро отходит. Через десять метров он оборачивается:
– Встретимся здесь же завтра?
Я решаю рискнуть:
– И ты возьмёшь Маленькую быструю зелёную машину?
Он ухмыляется во весь рот:
– Откуда… Да! – и добавляет: – И я хочу познакомиться с твоим хомяком!
Я жду, пока он уйдёт, потом поворачиваюсь и бегу обратно к ржавой голубой двери. Я захожу внутрь, открыв дверь ключом, и стряхиваю капли дождя с волос.
Алан Ширер, Алан Ширер, Алан Ширер. Как же мне его забрать?
Я осматриваю техлабораторию, где мне сегодня предстоит ночевать. Полпачки печенья и яблоко подождут, уже темнеет, и меня клонит в сон, а потом…
Меня будит раскат грома, от его грохота дребезжат стёкла в школьных окнах. И мне в голову приходит мысль – я часто думаю об этом по ночам в плохую погоду, – как же хорошо быть человеком под крышей, а не животным под открытым небом. Или, например, хомяком в ящике подземного бункера.
Я глубоко вздыхаю. Я знаю: мне не уснуть, пока я не спасу Алана Ширера.
Мне придётся снова пойти в дом Макки.
Папа говорил мне, что мы слышим гром, когда тучи сталкиваются друг с другом. Потом они трескаются, и из них выливается дождь.
Я очень долго верил в это.
На самом деле, гром – это молния. То есть это звук молнии. Просто молния движется со скоростью света, поэтому вы видите её почти сразу после вспышки.
Звук молнии – гром – движется гораздо медленнее, поэтому вы слышите его позже.
Увидев молнию, медленно считайте до тех пор, пока не услышите гром. Разделите полученное число на три. Вот за столько километров от вас сейчас гроза.
Чем меньше становится это число, тем гроза ближе к вам.
Глава 58
Через десять минут я около дома Макки. Я насквозь промок и собираюсь совершить уже третий взлом за последние несколько часов.
На самом деле взламывать этот гараж мне раньше никогда не приходилось. А вот теперь он заперт. Не тот случай, когда можно просто просунуть пальцы между створками и потянуть – это станет возможным только через тридцать лет.
Я держу в руках стальную фомку, которую стащил из кладовой сторожа.
На выходе из школы я насчитал тридцать секунд между вспышкой молнии и громом. Значит, гроза была за десять километров от меня. Сейчас, стоя перед домом, я успеваю досчитать только до пяти. Гроза очень скоро будет прямо надо мной.
И вот она подходит: гром похож на рычание миллиарда злобных собак. А потом раздаётся оглушающий треск, от которого больно ушам. Я использую этот шанс: засовываю фомку между створками ворот и нажимаю. Створки скрипят и расходятся, ворота распахиваются – грохот грома постепенно стихает, но я знаю, что он заглушил все звуки. Не проходит и нескольких секунд, как я, весь дрожа, захожу в гараж. Доски сложены у стены, и я спускаюсь к двери со штурвалом. Почему-то у меня нехорошее предчувствие: что-то тут не так.
Алана Ширера нет в ящике, хотя высота его стенок где-то сантиметров пятнадцать, а значит, хомяку не вылезти. И всё равно я в отчаянии брожу по бункеру и тихо зову его:
– Алан Ширер! Алан? Выходи…
Но его здесь нет. Я с размаху сажусь на офисный стул и едва сдерживаю слёзы: мне ясно, что хомяка взял Макка, и ясно, что Макка может с ним сделать. Искать его бесполезно. Я плачу горькими злыми слезами по своему питомцу, по самому себе, застрявшему в чужом году, по своему папе, который умер слишком рано, и по Паю, чей новый друг – я – вовсе не тот, кем кажется. Начав плакать, я уже не могу остановиться: я вспоминаю взгляд дедушки Байрона с лестницы, когда единственный внук исчезал у него на глазах. И думаю о своей маме, которая сильно, очень сильно волнуется.
И возвращаться в более раннее время тоже нет смысла, потому что случившегося этим не отменишь. Я мог бы попробовать как-то остановить папу, чтобы он не ввязался в игры с пространством-временем; тогда я бы не получил от него письмо и не путешествовал бы на его машине, и не было бы ни кражи мопеда, ни серии взломов. Но всё это уже случилось – где-то на просторах бесконечной вселенной. Это случилось со мной. И где-то в этой бесконечной вселенной мальчик Ал уже пропал – и разбил сердце дедушке Байрону и маме. Он – то есть я – однажды просто исчез.
О чём я вообще думал? Как я мог пойти на такой безумный риск?
Слёзы и рыдания опустошили меня – я падаю на кровать и засыпаю. И в эту ночь мне ничего не снится. Совсем ничего.
Глава 59
Высунув голову из гаража на следующее утро, я могу только сказать, что ещё очень рано. Гроза прошла: на улице тепло и ветрено, небо затянуто белыми облаками.
На Честертон-роуд ни души – только маленький открытый фургончик тихо шуршит по дороге, позвякивая стеклянными бутылками.
Через несколько минут я захожу в школьную лабораторию. У меня колотится сердце – я так сильно нервничаю, что с трудом дышу.
Сегодня первое августа. Тот день, когда папа упадёт с гоночной машинки и переломает зубы, а в носу у него застрянет маленький металлический осколок. Годами этот осколок будет напоминать о себе лишь приступами головной боли, а спустя двадцать семь лет убьёт папу. Я должен это предотвратить, постаравшись не изменить всего остального. Итак. Мой План на Сегодня – спасти жизнь папы и вернуться в своё время с Аланом Ширером, которого ещё предстоит найти. Что ж, я не буду сидеть без дела.
Трясущимися руками я ставлю аккумулятор ноутбука на место и завинчиваю крышку отсека. Я не могу решиться нажать кнопку включения – просто никак не могу. Я обхожу комнату один раз. Второй. Я собираюсь пойти на третий круг, но вместо этого – неожиданно для самого себя – протягиваю руку и жму на кнопку.