Я прямо-таки застываю в дверях, потому что у меня словно ком застрял в горле. Я обвожу взглядом кухню; тут, как всегда в дедушкином хозяйстве, куча вещей и вещичек, безделушек и всякой всячины – сувенирная кружка, календарь с картинками, маленький стеклянный Будда. Но при этом всё очень аккуратно: кухня не кажется захламлённой или грязной, в ней нет беспорядка – она просто… его.
Из коридора к двери подходит крошечная девочка с большими карими глазами, смотрит на меня, а потом убегает обратно в гостиную, откуда доносится звук телевизора.
И тут дедушка поворачивается к нам, вытирая руки, и улыбается так широко, что я вижу его золотой зуб. Он точно такой же – разве что морщин на лице немного меньше (но совсем немного). Увидев его улыбку, я сдерживаюсь изо всех сил: мне так хочется подойти к нему, крепко обнять и вдохнуть его запах. Я понимаю, что это было бы странно, а потому просто улыбаюсь как ненормальный.
– О, привет, приятель! Кто тут у нас? Ты нашёл своего потерянного брата-близнеца, точно? – дедушка Байрон очень внимательно вглядывается в моё лицо, но при этом продолжает улыбаться – значит, можно немного расслабиться.
– Папа-джи, это Ал. Он недавно сюда переехал.
– Привет, Ал, как дела? – он протягивает мне правую руку, и я с радостью её пожимаю. Это почти так же приятно, как обниматься, и я трясу его руку вверх-вниз. И внезапно до меня доходит: это же правая рука дедушки Байрона. Повреждённая во время аварии рука – та, что давно не двигается. Вот только сейчас она в полном порядке: сильная, прямая и здоровая рука.
– Очень хорошо, спасибо, мистер Чаудхари, очень хорошо, – мне хочется смеяться от счастья, но это тоже было бы странно.
– Эй, парень, ты можешь называть меня Байрон. Меня все так называют. Можно… можно мне забрать свою руку? Ну и крепкое же у тебя рукопожатие, приятель!
Я неохотно отпускаю его руку, а он снова пристально смотрит на меня.
– Есть в тебе что-то индийское, сынок. Откуда твои родители?
– Мой папа из Пенджаба. Родом, – это опасная тема, но я стараюсь отвечать непринуждённо.
– Да ладно! Я тоже. Туану пенджаби аунди хэ?
Что ж, мне хватает знаний, чтобы понять этот вопрос: «Ты говоришь на пенджаби?»
– Не особо, – отвечаю я. – Дома мы говорим по-английски. Моя мама из Шотландии.
Дедушка Байрон улыбается и кивает:
– Какая у тебя фамилия?
– Сингх.
– Ясно. Ты Сингх не из сикхов, иначе бы носил тюрбан. Тогда кто ты?
Такого я не ожидал. Что он имеет в виду под «кто я»? Я стою с глупым видом, стараясь придумать ответ, и дедушка даёт мне подсказку:
– Знаешь, твой папа – он раджпут, ядав, маратхи…
Ясно, это что-то вроде индийских кланов, и я выбираю наобум:
– Эм… Маратхи?
Дедушка Байрон смотрит вверх, и я узнаю этот взгляд: сейчас он откопает что-то в своём Дворце памяти.
– Так… Так… Маратхи по фамилии Сингх – из Бахавалпура? Ты являешься потомком Дхани Рам Сингха, великого пенджабского поэта, он умер в 1924 году, у него было десять детей: Рани, Радж…
Это всё равно что слушать дедушку Байрона, когда он играет в телевикторину, и я весело смеюсь. Но Пай решил положить этому конец:
– Пап!
Вот и всё. Дедушка Байрон обрывает фразу на середине – и переводит взгляд на нас. Он немного смущён:
– Извините, – говорит он, улыбаясь уголками губ. Пай закатывает глаза, но тоже улыбается:
– Он всё время так делает – хвастается своей памятью!
– Всё в порядке, – говорю я. – Кто выиграл Уимблдон[49] в мужском одиночном разряде в 1967 году?
Он отвечает без раздумий:
– Джон Ньюкомб из Австралии выиграл у Вильгельма Бунгерта из Германии в двух сетах. А ещё на Уимблдонском турнире игроков-мужчин принято называть «джентльменами». Пай рассказывал тебе о моей памяти, да?
Пай не говорил мне ни слова о памяти дедушки Байрона, но я киваю просто потому, что дедушке будет приятно. А вот Пай смотрит на меня неодобрительно.
Упс.
Расспросы о моей фиктивной семье и странном интересе к памяти дедушки Байрона могли бы ещё продолжиться. Спасение приходит неожиданно: мы слышим пронзительный крик.
Глава 61
У меня к вам вопрос.
Допустим, вы разносите по домам газеты, и вдруг на чьём-то крыльце обнаруживаете коробку со странными масками. В этой ситуации вы:
а) Не будете трогать ни коробку, ни её содержимое. Ведь эти вещи – не ваши.
б) Посмотрите по сторонам. Примерите одну из масок, пока никто не видит. Быстро.
в) Порывшись в коробке, найдёте самую страшную маску из всех и так сильно напугаете ею пятилетнюю девочку, что она описается.
Полагаю и надеюсь, что вы выберете ответ а) или б). Я бы предпочёл для себя б), но если честно – и как раз из-за своей честности, – скорее всего поступлю, как в варианте а).
Однако это точно не будет в).
Но я же и не Макка.
Дедушка Байрон бежит на крик первым, мы с Паем – за ним. Маленькая Гипатия застыла посреди гостиной – она не отрывает взгляд от окна, на ковре около её ног темнеет лужица. Она поворачивается к своему папе и обнимает его за ноги.
– Что такое? Что случилось, Гипи? Всё в порядке? – спрашивает он, а малышка только показывает пальцем на окно. Движением головы дедушка Байрон даёт нам с Паем знак выйти и проверить, что там такое.
Открыв дверь, мы не видим ничего необычного, то есть ниче…
– РЫ-Ы-Ы-Ы-ЫК! – из кустов на нас выскакивает что-то очень страшное. Мы оба вскрикиваем и отпрыгиваем назад.
Маска действительно жуткая: раскрашенное синей, золотой, красной и белой красками уродливое лицо с большими острыми зубами и длинным языком – и снизу гирлянда из крошечных черепов. А потом маска опускается – и под ней Макка. Он зло смеётся:
– Ха! Это же два дружка! Я не знал, что ты живёшь здесь, Чау, приятель! Ух, видели бы вы свои лица. Я думал, вы намочите штаны от страха!
– Что ж, полагаю, ты можешь собой гордиться, – дедушка Байрон стоит в дверном проёме – с голым торсом и всё в тех же золотистых пижамных брюках. – С пятилетней девочкой у тебя это получилось, – он говорит очень спокойно, но смотрит на Макку ледяным взглядом. – Так что молодец, сынок. Чувствуешь себя большим и сильным, да?
Вы, или я, или любой нормальный человек на месте Макки устыдился бы и принялся, запинаясь, бормотать извинения. Но это же Макка: он расправляет плечи, склоняет голову набок и вызывающе смотрит на дедушку Байрона своими маленькими выпученными глазками. Дедушка Байрон ждёт ответа, а за его спиной маленькая Гипатия прижалась лицом к окну, и её большие испуганные глаза ещё мокры от слёз.
– Ну?
Макка ничего не говорит. Дедушка Байрон поворачивается к нам:
– Ты знаешь этого шутника, Пай? Это что, твой друг?
Пай не успевает ответить, а Макка встревает и говорит с дружеской ноткой в голосе:
– О да. Мы хорошие приятели, правда, Чау? Пай? Мы…
– Я не тебя спрашиваю. Пай?
Пай переводит взгляд с меня на своего папу, а потом на Макку. Когда их глаза встречаются, Макка прищуривается и раздувает ноздри.
– Он твой друг, Пай?
Почти неслышно Пай бормочет:
– Да.
И знаете что? Я думаю, что поступил бы так же. Инстинкт самосохранения и всё такое. Я не стану из-за этого случая хуже относиться к Паю.
– Ладно тогда. Отдай мне маску, извинись и катись отсюда.
Мне кажется, я никогда не слышал, чтобы человек извинялся настолько неискренне. Не отводя тяжёлого взгляда от дедушки Байрона, Макка сквозь зубы бросает:
– Извините, – отдаёт маску, резко поворачивается и, подхватив сумку с газетами, шагает мимо нас. Уходя, он смотрит на нас – и от того, что он делает дальше, у меня по спине бегут мурашки.
Он подмигивает нам с самодовольной ухмылкой.
Глава 62
Мы стоим на улице около дома Пая; дождь так и не пошёл – падают только редкие капли.
Макка уже свернул за угол, а дедушка Байрон провожает его взглядом, качая головой. Потом он нагибается за коробкой с масками, замечает, что я с интересом смотрю на них, и выпрямляется.
– Они для праздника Дивали[50]. Осенью мы впервые на северо-восточном побережье его отметим. Мой друг Бару оставил здесь маски, когда утром развозил молоко. Вот, – он берёт в руки маску, которую примерял Макка. – Это Кали[51]. Ты знаешь Кали?
– Несущая смерть, – говорю я, и дедушка Байрон широко улыбается:
– Очень хорошо! Твой отец рассказал тебе об этом?
Кивая, я не могу не посмотреть на Пая. Он тем временем уходит в дом.
– А он рассказал тебе, что Кали – супруга Шивы[52], высшая чистейшая сущность? Смотри, «Кал» значит «время», а «и» значит «течение», поэтому Кали – «течение времени». Та, благодаря которой мы можем постигать мир вокруг и ощущать ход времени. Шива же, её спутник, символизирует постоянство. Тебе это понятно?
Пай куда-то подевался, а я иду вслед за дедушкой Байроном обратно на кухню. Там он снова берёт в руки маску и мечтательно на неё смотрит.
Я не уверен, что действительно целиком и полностью понял, о чём он, но всё равно киваю. Так здорово снова слушать дедушку! Он улыбается мне, демонстрируя блестящий золотой зуб.
– Ты умный мальчик, сынок. Слишком многие в таком возрасте ничего не знают о своих корнях, – он делает глоток из большой кружки, опираясь на столешницу. – Забудешь о прошлом – не увидишь и будущего, я всегда говорю об этом Паю.
– Это масала-чай? – спрашиваю я. Я подошёл чуть ближе к дедушке Байрону и делаю вид, что хочу понюхать напиток в его кружке, хотя на самом деле пытаюсь вдохнуть запах дедушки. Ничего не получается: я чувствую только слабый аромат сладкого молочного чая.
– А как же, конечно – налить тебе? – он поворачивается, чтобы достать ещё одну кружку, и тянется к кувшину. – Как чудесно, что ты любишь