Меня часто огорчало то обстоятельство, что люди, не жалевшие никаких средств на приобретение чего-либо, совершенно не заботились о том, чтобы извлечь пользу из приобретенного, и даже проявляли явную скупость, отказываясь затратить еще немного средств, чтобы сохранить это. Богатство может позволить себе многое: стимулирует собирателей, снаряжает в дальние странствия путешественников, однако все добытое столь дорогой ценой, собранное с такими трудами, потом легкомысленно обрекается на уничтожение. Богатство, дающее возможность организовывать путешествия, иногда позволяет даже выпустить книгу. Каждый может предъявлять требования в соответствии с потраченными на него средствами, но не обращать никакого внимания на то, что предлагается задаром. Однажды мне довелось слышать, как одна молодая берлинка сказала, что искусственные розы гораздо красивее натуральных, поскольку они стоят намного дороже. Видно, такой подход немало значил в истории человечества.
Но я начал говорить об алеутском языке. Сразу же после нашего прибытия в Петербург того парня вместе с другими алеутами передали Российско-Американской торговой компании, и о славном труде Эшшольца, который благодаря экспедиции Румянцева мог бы прославить науку, речь больше ни разу не заходила.
Может быть, во многих отношениях показательно, что я выучил и запомнил только одно слово из алеутского языка: китунг (pediculus — ножка). И теперь на прощание, в последний раз окидывая взором мрачный Север, замечу для полноты картины, что во время наших плаваний туда в 1816 и 1817 годах это слово можно было часто слышать на «Рюрике», когда Иван Иванович тайком наливал спиртное в рюмочку, что неизменно оказывало благотворное действие.
18 августа мы в третий и последний раз покинули Уналашку.
От Уналашки к Сандвичевым островам
Выйдя 18 августа 1817 года из гавани Уналашки, мы опять хотели пройти по проливу между Унимаком и Акуном [Акутаном], этому самому удобному проходу, ведущему из Камчатского [Берингова] моря к югу через цепь Алеутских островов в Великий [Тихий] океан. Штили и встречные ветры задержали нас, и пройти удалось только 20-го. Два кита появились совсем рядом с кораблем. 21-го утром был штиль, и мы в последний раз смотрели на север, на вулканическую горную цепь, образующую Алеутские острова. Высоко в чистом небе взметнулись два пика полуострова Аляска, которые казались нам намного выше, чем пик Унимак, находившийся гораздо ближе. К вечеру подул свежий ветер и понес нас к югу; печальное дождливое небо сомкнулось над нами.
Мы очень устали. Надежды нашей экспедиции отошли в область воспоминаний. Нас уже ничто не ждало впереди, и оставалось лишь вновь перелистывать страницы прочитанного. Теперь родина была целью нашего затянувшегося странствия. Болезнь капитана и раздражительность, в которой он пребывал, часто лишали радостей жизни наш маленький мирок.
С 23 августа по 10 сентября было пасмурно, мы боролись с господствующими, нередко штормовыми южными ветрами. Температура постепенно повышалась — теперь уже не надо было топить, чем приходилось постоянно заниматься на Уналашке. На 44° сев. широты загарпунили дельфина особого вида, не встречавшегося до сих пор, но хорошо известного нашим алеутам, по еловым которых он широко распространен в здешних морях. Его череп, как и черепа других пойманных нами дельфинов, передан Зоологическому музею в Берлине; рисунок сохранил у себя Хорис, а мои заметки так и остались неиспользованными. Немного южнее при сильном ветре и неспокойном море на воде были заметны зеркально-гладкие места, находившиеся как бы под воздействием штиля. По мнению нашего многоопытного алеута, это связано с проникновением жира от гниющей на морском дне туши кита, что совпадало и с моим предположением.
10 сентября ветер принял северное направление, и погода прояснилась. Мы находились в полдень на 40°10' сев. широты и 147° зап. долготы, за восемнадцать дней течение отнесло нас на 5° восточнее от нашего курса. До 23-го, когда начался пассат (широта 26°41' и долгота 152°32'), сменялись и часто возвращались штили. За два дня до этого, примерно на 1° севернее, судно несколько раз облетали бекасовидные веретенники.
25 сентября мы рассчитывали увидеть Оваи [Гавайи], но мешала густая дымка. Утром 26-го сначала сквозь облака, а потом и над ними показался Мауна-Кеа. Лишь ночью мы подошли к острову. Толстый слой облаков покоился на вершинах гор и на самом Мауна-Пуо-раи. На всем протяжении от Пуораи до Мауна-Кеа горели сигнальные огни. Ночью мы обогнули северо-западную оконечность острова. Облака исчезли, утром 27-го нас встретила чудесная погода со штилями и слабыми ветрами. Навстречу нам поплыли только две лодки. В первой сидела женщина, с которой мы не стали вступать в переговоры, во второй — несколько мужчин-островитян. От них мы узнали, что Тамеамеа находится на Оваи. Капитан несколько раз определял высоту гор.
Утром 28-го мы проплыли вдоль подножия горы Ворораи, а в 10 часов в лодке к нам подъехал Эллиот де Кастро. Мы уже миновали Поваруа, где король в то время занимался ловлей бонит. Г-н Эллиот взял капитана и нас, пассажиров «Рюрика», в том числе и Каду, в свою лодку, и мы направились к берегу.
Каду, чье любопытство было доведено до крайности всем виденным и слышанным, впервые здесь и вообще за все время пребывания у нас увидел, как мы выказываем почтение лицу более могущественному, и им оказался его соплеменник, человек одного с ним цвета кожи. Каду был представлен королю, оказавшему ему внимание и пожелавшему выслушать его рассказ об островах, откуда началось его путешествие с нами. При этом наш друг держался скромно, демонстрируя достоинство и хорошие манеры. Жители Оваи были настроены к нему дружелюбно, и Каду охотно общался с ними.
Поваруа находится у подножия Ворораи посреди застывшего потока извергнутой вулканом лавы. Стекловидный мерцающий грунт гол и лишен растительности. Лишь на побережье растет несколько кроваво-красных кустов кордии (Cordia sebestena). Все необходимое для поддержания жизни доставляется издалека. Странное место выбрал король для лова бонит. Он сам, его жены, могущественные вожди, которых он охотно собирает вокруг себя, живут здесь очень скромно, под низкими соломенными навесами.
Когда мы высадились на берег, король еще не вернулся с ловли бонит. Ловля этой рыбы, как и охота у наших знатных особ, является королевским развлечением. Оно уже неоднократно описано в литературе. Гребцы разгоняют лодку на полную скорость. На корме сидит рыбак и держит перламутровый крючок, рыба выскакивает из воды, хватая крючок, кажущийся ей какой-то живностью.
Мы посетили королев, сидевших под полотняным навесом; они разделили с нами несколько арбузов. Табу, относящиеся к еде, не распространяют на фрукты, которые приравниваются к питью.
Прибыл король, облаченный лишь в набедренную повязку — маро. Он сердечно приветствовал нас, как старых знакомых. Недавние события на Отуаи [Кауаи] и Ваху [Оаху], о которых нам много рассказывали на последнем острове, изменили положение дел в нашу пользу.
Вслед за королем появились его приближенные с двумя бонитами. Он весьма учтиво преподнес капитану этих собственноручно пойманных рыб совсем так же, как у нас охотник дарит гостю подстреленную им дичь. Он надел красный жилет, как и в прошлом году, а потом сел завтракать с нашим капитаном. При беседе в роли переводчика выступил Эллиот. (Кук к этому времени уже не пользовался расположением короля.) Как и в прошлом году, Тамеамеа выделил нам в сопровождающие одного из своих приближенных по имени Каремоку. Не следует смешивать его с могущественным Каремоку, наместником короля на Ваху. В этой стране, правда, учитывалось родство, и вполне можно говорить о семьях, но фамилий как таковых еще не существовало. Ведь и у нас тоже имена появились позднее на гербах, и полные имена более позднего происхождения, чем сами семьи. Каремоку передавал королевские приказы; нас подобало, как и в прошлом году, принимать и снабжать продуктами. Для себя король попросил лишь железо, необходимое для постройки судов.
Вечером 28 сентября мы вернулись на корабль и, как и в прошлый раз, взяли курс на Ваху, южнее цепи живописных островов. У Ранаи нас застал штиль. С наступлением дня, 1 октября мы увидели Ваху. С севера между Воротаи и Ваху прибыл американский бриг и вместе с нами направился к гавани. Навстречу устремились лодки островитян. В 5 часов пополудни мы бросили якорь, и капитан поехал на берег, куда еще раньше отправился наш спутник.
В гавани находилось семь судов, восьмое прибыло вместе с нами; все — американские. На берегу стоял «Кадьяк», вытащенный из воды старый корабль Российско-Американской компании. Ожидалось прибытие судна от Каремоку — красивой шхуны, которая по приказу начальника здешней крепости Бекли доставляла из Отуаи сандаловое дерево, ожидаемое большинством судов. Чтобы вести эту торговлю, вожди обрекли своих подчиненных на подневольный труд, а это шло во вред земледелию и ремеслам. В Хана-руру царило оживление.
Шеффер покинул Отуаи и снова присягнул в верности правителю Тамари. Я слышал несколько разных объяснений этого события. То, что приводится здесь, заимствовано мною у капитана Коцебу. Каремоку рассказал ему, что король и народ Отуаи изгнали Шеффера, прибывшего в Хана-руру на «Кадьяке» с отрядом. Судно дало течь, и беглецы стали бы свидетелями его гибели, если бы не удалось с трудом довести корабль до гавани. Король не помнил зла. Попавшим в беду алеутам и русским был оказан дружеский прием, а самому Шефферу разрешено беспрепятственно покинуть Хана-руру на американском корабле, который несколько дней назад отбыл в Кантон. «Тараканов, агент Российско-Американской компании,— добавляет капитан Коцебу,— прибыл вместе с несколькими чиновниками на борт. Тараканов, который в соответствии с приказами Баранова полностью подчинялся Шефферу, выразил свое неудовольствие ходом событий на Отуаи, из-за чего жизни всех угрожала величайшая опасность. Он считает настоящим чудом, что при бегстве из Отуаи было убито только три алеута, поскольку Тамари, считающий их всех своими злейшими врагами, легко мог многих из них лишить жизни. Он упомянул об опасном путешествии, которое проделал сюда, и теперь вместе с командой очутился в самом плачевном положении, поскольку, естественно, никто не хочет безвозмездно давать им продукты. К счастью, я запасся на Уналашке таким количеством сушеной рыбы, что мог теперь снабдить этих несчастных людей провизией на целый месяц. Тараканов, показавшийся мне весьма благоразумным человеком, заключил с Хебетом, владельцем находящихся здесь двух судов, контракт, по которому тот обязался целый год кормить и одевать алеутов при условии, что получит право отвезти их в Калифорнию, где они будут заниматься ловлей каланов у тамошних островов. По истечении года Хебет доставит их обратно в Ситху и отдаст компании половину добытых мехов. Этот контракт был выгоден компании, которая часто подобным образом отдает алеутов внаймы» («Reise». II, с. 173).