Мы долго ехали той же пышной зеленой равниной; нам во множестве попадались разнообразные стада, там и сям виднелись одинокие эстансии с их единственным деревом омбу[139]. Вечером шел сильный дождь; когда мы подъехали к почтовой станции, ее содержатель заявил нам, что если у нас нет паспортов по всей форме, то нам придется ехать своей дорогой, потому что теперь много разбойников и он никому не верит. Но когда он прочел мой паспорт, начинавшийся словами «натуралист дон Карлос», его почтительность и любезность стали столь же безграничны, сколь была его подозрительность перед тем. Что бы такое могло означать «натуралист», ни он, ни его земляки, как я подозреваю, не имели никакого понятия; но, вероятно, это ничуть не уронило моего титула в их глазах.
20 сентября. К середине дня мы прибыли в Буэнос-Айрес. Предместье города и изгородями из агав и рощами оливковых и персиковых деревьев и ив, только что распустивших свои свежие листки, выглядело весьма привлекательно. Я направился к дому м-ра Ламба, английского купца, которому я за проявленные им во время моего пребывания в этой стране любезность и гостеприимство премного обязан.
Сам Буэнос-Айрес – большой город[140] и, я думаю, один из наиболее правильно выстроенных городов в мире. Каждая улица идет под прямым углом к той, которую она пересекает, а параллельные улицы расположены через одинаковые промежутки, и дома образуют сплошные прямоугольные кварталы одинаковых размеров, так называемые куадры. Со своей стороны сами дома представляют собой пустые посредине прямоугольники, и все окна их открываются в чистенький дворик. Дома большей частою одноэтажные, с плоскими крышами, на которых устроены места для сидения; летом обитатели дома часто проводят там время.
В центре города находится Пласа, где расположены государственные учреждения, крепость, собор и т. д. До революции здесь стояли и дворцы прежних вице-королей. Ансамбль зданий в целом весьма красив по свой архитектуре, хотя само по себе ни одно из зданий не могло бы этим похвастать.
Большой корраль, где содержат животных, идущих на убой – на пищу этому народу пожирателей говядины, – одно из тех зрелищ, на которые особенно стоит поглядеть. Сила лошади по сравнению с силой вола совершенно удивительна; человек верхом на лошади, набросив лассо волу на рога, может тащить его куда угодно. Животное обыкновенно роет землю ногами, тщетно пытаясь воспротивиться силе, и с размаху бросается в сторону; но лошадь, тотчас же повернувшись так, чтобы воспринять рывок, стоит до того твердо, что вола почти швыряет наземь, и удивительно, как он не ломает себе шеи.
Впрочем, здесь в борьбе играет роль не только сила: подпругу лошади выбирают с таким расчетом, чтобы она выдержала сопротивление, оказываемое волом. Подобным же образом человек может удержать самую дикую лошадь, если только он поймал ее своим лассо, накинув его как раз за ушами. Когда вола притащат к месту, где его должны зарезать, матадор с большой осторожностью перерезает ему подколенные сухожилия. Тогда раздается предсмертный рев – он выражает мучительно страдание сильнее, чем все то, что я слыхал когда-либо; часто, расслышав этот рев издалека, я узнавал тем самым, что борьба подходит к концу. Все зрелище ужасно и возмутительно: земля почти сплошь устлана костями, лошади и всадники залиты кровью.
Глава VII. От Буэнос-Айреса до Санта-Фе
Поездка в Санта-Фе. – Заросли чертополоха. – Нравы вискаши. – Маленькая сова. – Соленые ручьи. – Плоские равнины. – Мастодонт. – Санта-Фе. – Перемена ландшафта. – Геология. – Зуб вымершей лошади. – Связь между ископаемыми и современными четвероногими Северной и Южной Америки. – Последствия великой засухи. – Парана. – Повадки ягуара. – Ножеклюв. – Зимородок, попугай и ножехвост. – Революция. – Буэнос-Айрес. – Состояние управления.
27сентября. Вечером я выехал в Санта-Фе, который расположен на берегу Параны, на расстоянии около 300 английских миль от Буэнос-Айреса. Дороги в окрестностях Буэнос-Айреса после дождей были в очень плохом состоянии. Я не мог себе представить, чтобы здесь мог пробраться запряженный волами фургон; и в самом деле, фургоны двигались со скоростью не больше мили в час, а впереди шел человек, высматривавший, где бы лучше проехать. Волы были совершенно измучены; было бы большой ошибкой предполагать, что с улучшением дорог и ускорением передвижения соответственно возрастают и страдания животных.
Мы обогнали обоз из фургонов и стадо скота, державшие путь в Мендосу. Расстояние туда составляет около 580 географических миль, а путешествие совершается обыкновенно за 50 дней. Фургоны очень длинные, узкие и крыты тростником; у них только два колеса, диаметр которых в иных случаях доходит до 10 футов. Каждый из фургонов тащат шесть волов, которых подгоняют остроконечной палкой длиной не менее 20 футов, подвешенной под крышей; для коренных волов употребляют палку покороче, а промежуточную пару подгоняют острым выступом, отходящим под прямым углом от середины длинной палки. Весь инструмент в целом выглядит точно какое-то военное орудие.
28 сентября. Мы проехали городок Лухан, где через реку переброшен деревянный мост – самое необыкновенное в этой стране проявление прогресса. Потом мы миновали Ареко. Равнины казались плоскими, но в действительности дело обстояло иначе, ибо в некоторых местах горизонт отступал очень далеко. Эстансии отстоят далеко друг от друга, потому что здесь мало хороших пастбищ: местность покрывают заросли горького клевера или огромного чертополоха. Последний, хорошо известный по живому описанию сэра Ф. Хеда, вырос в эту пору года лишь на две трети; в одних местах он доходил лошади до спины, в других же еще не взошел, и земля 6ыла голая и пыльная, как на большой дороге.
Поросль сверкала яркой зеленью и представляла в миниатюре прекрасное подобие разбросанного островками леса. Когда чертополох полностью вырастает, громадные заросли его непроходимы; в них вьются только редкие тропки, запутанные, как в лабиринте. Они знакомы лишь разбойникам, которые живут там в это время года и по ночам выходят грабить и резать безнаказанно. Когда я спросил в одном доме, много ли теперь разбойников, мне ответили: «Чертополох еще вырос», – ответ, смысл которого был не сразу понятен. В прогулке по этим зарослям мало интересного, так как там водится немного зверей и птиц; исключение представляет лишь вискаша[141] и ее друг – маленькая сова.
Всем известно, что вискаша составляет характерную особенность фауны пампасов. К югу она встречается до Рио-Негро под 41° широты, но не дальше. Она не может, подобно агути, жить на пустынных, покрытых гравием равнинах Патагонии, но предпочитает глинистую или песчаную почву, производящую более обильную, и притом иную, растительность. Близ Мендосы, у подножия Кордильер, она встречается в близком соседстве с родственным ей альпийским видом. В ее географическом распределении весьма любопытно то обстоятельство, что, к счастью для жителей Банды Орьенталь, она никогда не встречается к востоку от реки Уругвай, а ведь в этой провинции есть равнины, которые, казалось бы, удивительно подходят для ее образа жизни.
Уругвай составил непреодолимое препятствие на пути ее переселения, несмотря на то, что через более широкую преграду – Парану – вискаша перебралась и теперь распространена в Энтре-Риос, провинции, лежащей между этими двумя большими реками. Близ Буэнос-Айреса вискаши чрезвычайно много. Излюбленным ее местопребыванием служат, по-видимому, те части равнины, которые в течение полугода зарастают гигантским чертополохом, вытесняющим тут все другие растения. Гаучосы заявляют, что эти животные питаются кореньями, и это представляется вероятным, если учесть большую силу их резцов и характер мест, где они водятся.
По вечерам вискаши во множестве выходят из нор и тихо сидят на задних лапках у входа. В эти миниуты они совсем доверчивы, и, если проехать мимо верхом, они только степенно разглядывают всадника. Ходят они очень неуклюже, а когда бегут, спасаясь от опасности, то своими торчащими хвостами и короткими ногами очень напоминают больших крыс. Мясо их, если его изжарить, очень белое и вкусное, но в пищу употребляется редко. У вискаши есть одна очень странная привычка, а именно тащить любой твердый предмет ко входу в свою нору: множество костей скота, камни, стебли чертополоха, твердые комья земли, сухой навоз и т. п. громоздятся вокруг каждой группы нор неправильной кучей, которая зачастую так велика, что могла бы наполнить целую тачку.
Мне передавали заслуживающий доверия рассказ о том, как один человек, ехавший темной ночью верхом, обронил часы, а утром вернулся и, осматривая каждую нору вискаши вдоль дороги, вскоре, как и ожидал, отыскал их. Эта привычка вискаши подхватывать всё, что бы нилежало на земле где-нибудь поблизости от ее жилища, доставляет ей, должно быть, немало хлопот. Я не могу даже построить самого маловероятного предположения, чтобы объяснить, для чего она это делает; это не может иметь своей целью защиту, потому что весь хлам кладется главным образом над входом в нору, уходящую в землю под очень маленьким уклоном. Несомненно, тут должна быть какая-то реальная причина, но местные жители ничего о ней не знают.
Я знаю только один аналогичный факт: это привычка той необыкновенной австралийской птицы, Calodera maculata, которая устраивает из веток изящный сводчатый коридор, где занимается игрой, и собирает около этого места раковины наземных и морских моллюсков, кости и птичьи перья, в особенности ярко окрашенные. М-р Гульд, описавший эти факты, сообщает мне, что туземцы, потеряв какой-нибудь твердый предмет, осматривают эти беседки, и ему известно, что таким образом была разыскана курительная трубка.
Маленькая сова (Athene cunicularia), о которой я уже не раз упоминал, на равнинах вокруг Буэнос-Айреса живет исключительно в норах вискаши, но в Банда-Орьенталь сама устраивает себе жилище. В ясные дни и в особенности по вечерам со всех сторон видны эти птицы, сидящие в одиночку, а нередко и парами на бугорке у своих нор. Если их потревожить, они уходят в нору или же, испустив резкий пронзительный крик и описав какую-то особенную волнообразную линию, отлетают на короткое расстояние, а затем, обернувшись, пристально смотрят на своего преследователя. Иногда по вечерам слышен крик этой совы.