Элли отметила, как удивлен и даже потрясен Энтони.
— Откуда это у вас? — спросил он, стараясь справиться с волнением.
Элли внезапно почувствовала себя воришкой. Ей захотелось сунуть блокнот ему в руки, а потом сбежать стремглав вниз по лестнице и броситься в жаровню улицы. Остановило ее только желание очистить себя от подозрений.
— Вы прислали это мне, — сказала она и тут же сообразила, что сморозила глупость.
— Я — вам? — Энтони, судя по его виду, был сбит с толку.
— Ну вроде того…
Они уставились друг на друга. Он в недоумении смотрел на Элли и думал, уж не сестра ли она, о существовании которой он не знал. Потом решил, что она слишком молода.
— Вам лучше войти, — сказал он. — Если вы, конечно, не возражаете.
У Элли в горле пересохло. Впрочем, она не видела в его приглашении никакого подвоха. Ей казалось, она немного знает этого человека, и у нее не было сомнений в том, что от него не надо ждать ничего плохого.
— Спасибо, — пробормотала она.
— Да, кстати, меня зовут Энтони, — добавил он. — Ах да, вы же знаете… А вас?..
— Элли, — ответила она. — Элли Томас.
Элли последовала за Энтони. Она оказалась в большом, просторном помещении, увидела низкую современную мебель — всего несколько предметов — да книжные стеллажи вдоль стен. Краем глаза Элли заметила вход в кухню в дальнем конце комнаты. Они вышли на террасу, открыв раздвижную дверь. Здесь в горшках росли уже хорошо укоренившиеся оливковые деревья, а в тени перголы были поставлены стол и стулья. На столешнице лежало несколько больших раскрытых томов рядом с ноутбуком.
— Присядем здесь, — предложил Энтони, указывая на удобный, кремового цвета диван, перед которым стоял стеклянный столик.
Элли села.
— Что вам принести? — спросил у нее хозяин. — Кофе? Сок? Травяной чай?
— Спасибо. Я бы выпила воды, — ответила Элли.
Энтони исчез и вскоре появился с бутылкой воды и стаканами.
— Странно видеть его снова, — сказал он, усаживаясь напротив Элли и показывая на блокнот, лежащий у нее на коленях. — Он был моим спутником…
— И моим в некотором роде, — прошептала Элли и положила блокнот на столик.
— Я и представить себе не мог, что когда-нибудь снова увижу его, — произнес Энтони и взял блокнот. — Но я рад, что он не исчез бесследно. — Несколько секунд он с преувеличенной нежностью вертел его в руках. Потом принялся медленно листать страницы. — С Сарой что-то случилось? — церемонно поинтересовался он.
Элли почувствовала, как вспыхнули ее щеки. Сара. Вероятно, это С. Ибботсон. Странно было услышать ее имя.
— Нет, — ответила она и отпила воды. — То есть насколько я могу судить… но, откровенно говоря, понятия не имею. Я не знаю, кто она…
Несколько секунд Энтони смотрел на нее с большим удивлением.
Элли продолжила:
— Посылку доставили мне домой. Как и почтовые открытки. И я прочла их, сохранила… А потом этот блокнот. Его принесли как раз в тот момент, когда я уезжала… Знаете, все это было как-то связано… И я чувствовала, словно… словно… Ну, мне показалось, что это нормально. — Она понимала, что несет чушь.
Энтони внимательно слушал ее.
— Доставили вам домой?
— С. Ибботсон… не живет по этому адресу. Поэтому…
Элли увидела, что он удивлен. Наступила тяжелая пауза.
— Впрочем, для меня это не должно было стать неожиданностью, — смиренно проронил он. — Это далеко не единственная ее ложь.
— Позвольте спросить, кто она была… то есть… кто она?
— Если вы прочли мой дневник, то самое главное вы уже знаете, — вздохнул Энтони. — Я думал, Сара — любовь моей жизни.
Элли кивнула.
— Я встретил ее в баре на Керзон-стрит в Мейфэре, — начал Энтони. — Человек, которого она ждала, так и не пришел, а я сидел в одиночестве, выпивал. Убивал время, перед тем как пойти на просмотр фильма одного греческого режиссера — Лантимоса[65].
Элли сделала вид, что ей знакома эта фамилия. Энтони продолжил:
— Я обычно не заговариваю с незнакомыми людьми. И знаете, когда я вспоминаю тот день, мне кажется, что она первая обратилась ко мне. Разговор зашел о Греции. Сара в детстве плавала на яхте, принадлежавшей ее родителям или друзьям семьи, и побывала на нескольких греческих островах.
— Судя по тому, что вы говорите, она вовсе не похожа на человека, который живет в том районе, где живу я, — вставила Элли.
— Почему?
— Кажется, она из богатой семьи. А в моем районе грязновато.
Энтони улыбнулся:
— Как бы то ни было, она принадлежит к тем людям, которые владеют искусством беседы и всегда находят нужные слова. Сара из тех, кто не может пробыть в одиночестве дольше двух минут: ей непременно нужно завязать разговор. Она быстро выведала о том, что я интересуюсь Грецией. Поскольку Сара проходила историю искусства в университете, разговор тек естественно, и ее интерес к моей книге о кикладской скульптуре казался искренним. Она вспомнила, что в детстве посетила один из Кикладских островов. Ввела она меня в заблуждение или нет, но я влюбился в нее.
Элли время от времени кивала. Она знала девушек вроде Сары, но никогда с ними не дружила.
— Я ошибся, приняв искорку в ее глазах за влечение ко мне, а теперь думаю, что этот блеск был рожден как воодушевлением, вызванным нашим знакомством, так и слезоточивостью, которой страдают те, кто носит контактные линзы. Вероятно, других причин не было.
Порой его голос звучал надтреснуто. Но Элли не могла понять — от грусти или от злости.
— Так она работала? — спросила Элли, раздираемая любопытством.
— Она была занята неполный день в галерее своего друга в Ноттинг-Хилле, но ничто не мешало ей посреди дня посещать всякие выставки. Иногда она ходила со мной в Британский музей, где я бывал по работе. Когда мы стояли перед мраморами Элгина[66], Сара сказала, что хотела бы увидеть другие античные сокровища и то место, откуда их вывезли. Момент был самый подходящий. Предложение поступило от нее. «Так давай посмотрим», — сказал я. Новый музей Акрополя стал бы завершающим аккордом, апофеозом. Следующие шесть месяцев мы планировали путешествие. На уик-энд она всегда приезжала ко мне. За те восемнадцать месяцев, что мы провели вместе, она ни разу не пригласила меня к себе — говорила, что живет с сестрой и мы там не будем одни.
— Нет, она и в самом деле, судя по вашим словам, не похожа на девушку, которая может поселиться там, где живу я, — проговорила Элли. — Дом неопрятный. Подвал. Темно. В коридоре какой-то старушечий запах.
— Это, вне всяких сомнений, тот адрес, что она мне дала, — сказал Энтони. — Может, она когда-то знала человека, который там жил? В любом случае полагаю, кем бы себя ни выставляла Сара, чтобы «быть на уровне», на самом деле она совсем другой человек.
— А где вы жили в Лондоне? — из любопытства спросила Элли.
— В многоэтажном доме в Блумсбери, неподалеку от Британского музея. С афинским моим жильем, конечно, не сравнить, но из окон открывался вид на вход в музей с его огромными колоннами, на которых, кажется, держится все здание. В солнечный день я даже мог представить, что нахожусь в Афинах.
Элли сидела и слушала, время от времени делая глоток воды. Энтони явно хотелось говорить. У нее создалось впечатление, что прежде он все свои переживания держал в себе.
Потом Энтони захотел показать ей виды, открывавшиеся с его террасы, отметить значимые места.
— Вон там Акрополь, — сказал он, вытянув руку. — А это Ликавит[67]. Вон там вы видите Ботанический сад. А вот здание парламента — Буле.
— Фантастика, — произнесла Элли.
Они продолжали разглядывать Афины, и Энтони говорил не умолкая. Элли чувствовала, что ему необходимо снять этот груз с плеч — рассказать о Саре, словно после этого он сможет забыть о ней.
— Короткое время она обитала в моем мире. Да Сара и была моим миром.
Хотя по возрасту Энтони годился ей в отцы, Элли чувствовала, что этот человек ждет от нее слов, какие мог бы сказать наставник или близкий друг.
— Вы так считаете? — спросила она.
— Ну, по крайней мере, так мне тогда казалось. Я витал в облаках. Все, что я читал о любви в классических мифах, о силе этого чувства, теперь стало ясно мне из собственного опыта. Я чувствовал общность со всеми видами искусства, порожденными любовью; поэзия, живопись и скульптура всех эпох по-новому открылись мне. Сара охотно посещала со мной галереи, с энтузиазмом бродила по залам. Она, казалось, смотрела на искусство моими глазами. И я совсем потерял голову от ее обаяния. От любви. От эроса. Этой силе, думал я, невозможно сопротивляться. — Энтони не мог остановиться. — В моих блаженных размышлениях об Эроте и Психее я забывал о тех преступлениях, на которые любовь толкает людей. Я не хотел знать о ее темной стороне, о предательствах, трагедиях. Последствия меня не интересовали.
Элли изо всех сил старалась вникать в его слова и кивала в нужный момент, хотя некоторые имена слышала в первый раз.
— Я старше Сары на пятнадцать лет, но оказалось, что ребенком-то по сравнению с ней был я. Некоторое время я хранил кольцо, купленное для нее, и только на прошлой неделе набрался мужества вернуть его в магазин. Этих денег мне хватит, чтобы в течение года оплачивать аренду квартиры, так что плата за унижение вполне адекватная. И я надеюсь, что любые новые законы позволят мне находиться здесь по крайней мере еще год.
Тут Энтони увидел, что бутылка с водой опустела.
— Вы уверены, что больше ничего не хотите? Я могу приготовить кофе.
— Да, это было бы неплохо, — кивнула Элли.
Энтони заметил, что она скосила взгляд на часы.
— Вам нужно еще куда-то? — озабоченно спросил он.
— Да не то чтобы очень… — ответила она. — Я надеялась посмотреть Акрополь перед отлетом. Но это не имеет значения.
— Вам нужно успеть на самолет? — удивился он. — Когда?