[105]. Когда мы от Рукаярви поднимались вверх по реке Кемь к Юшкюярви, то по дороге в некоторых деревнях, а также в самом Юшкюярви мне спели немало рун. В Ухтуа я повстречал прежде мне незнакомого мужчину по имени Ямала[106], который сначала обещал за пять рублей петь целый день с утра до вечера, но увидев, что карандаш в моей руке двигается быстрее, чем он ожидал, решил переиграть. Теперь он брался спеть двадцать рун подлинней за ту же плату и остальное, что припомнит, за добавочную оплату. Так я и записывал целый день только от него. Рядом сидел мальчуган и после каждой руны делал отметку на палке. Уже стемнело, когда Ямала спел обещанное количество рун, а на другой день до полудня я записывал от него же руны покороче. Когда я кончил, собрались деревенские девушки, которые начисто освободили мой карман от двадцатикопеечных монет. Таким образом, здесь и в других деревнях я записал довольно много рун. Если бы у меня было время, я с удовольствием отправился бы вновь вдоль границы до самой Лапландии, хотя вряд ли удастся выбраться туда раньше следующего года. После этого мне хотелось бы направиться в другую сторону, вдоль границы вплоть до Ладожского озера. Пограничные районы все же наиболее богаты песнями.
В прошлый раз я писал, что мне хотелось бы совершить более продолжительную поездку за счет Академии[107], и ты посоветовал мне написать прошение канцлеру, но, подумав и взвесив все еще раз, я решил отказаться от этого. И не потому, что считаю такую поездку бесполезной, но, если даже она окажется удачной, я все же сомневаюсь, смогу ли я сделать столько, чтобы оправдать издержки. А если не смогу, то станут говорить, что я бесполезно трачу казенные средства. Лучше поехать на свои деньги, тогда, если даже потрачу их впустую, меня никто за это не упрекнет. Так что решил совсем выбросить из головы эту затею, но хотелось бы, чтобы кто-нибудь другой был отправлен в поездку с таким заданием. Это было бы нужное для Финляндии дело. [...]
Как ты находишь объяснение, полученное нынче мною относительно слова Сампо[108], по которому Сампо обозначает всю нашу Землю, а из-за звездного неба оно получило второе название — «пестрая крышка?» По-моему, недурно, особенно если вспомнить его первоначальное название у лопарей sabme, которое у финнов легко переиначилось в sampo. По этой версии все войны за Сампо являлись бы отражением завоеваний финнами лопарских земель. [...]
Кианта, 30 августа 1835 г.
После того как писал тебе последний раз, я направился в Россию, где посетил деревню Лапукка по ту сторону границы. Заморозки почти везде погубили урожай, так что ячмень, к примеру, скосили косами и даже не обмолотили. Видать, для них будущий год будет очень тяжелым. Хоть на пожогах и сохранилось кое-что, но этого так мало, что зерна не хватит даже на семена. Может, на той стороне дела обстоят лучше. Эту неделю еще похожу с попами на кинкери, а затем не задерживаясь вернусь через Пуоланка. Через неделю, вероятно, покину эти края.
Каяни, 18 сентября 1835 г.
Мой дорогой брат!
Только что вернулся домой через Кианта, Пуоланка, Хюрюнсалми с русской стороны, где странствовал около шести недель и прошел в общей сложности шестьдесят миль. Благодарю тебя за те три письма, которые пришли за время моего отсутствия. Слова, которые ты просишь объяснить в «Калевале», я подыскал и постараюсь отправить этой почтой. Присылай и впредь поболее, я постараюсь объяснить, что знаю. За последнюю поездку опять накопилось несколько сот новых пословиц и загадок. Как только перепишу их, сразу же вышлю их тебе или твоему брату в Оулу. Пробовал упорядочить загадки лучшим образом, чем у Ганандера[109], у меня оказалось сотни полторы новых, кроме того, нашлись более удачные варианты некоторых старых. [...]
Седьмое путешествие 1836 — 1837 гг.
Еще в 1835 году Лённрот задумал совершить поездку по всем тем местам, где бытует финский язык, и с этой целью хотел обратиться в университет за помощью, но не осуществил своих замыслов. Ему удалось выехать лишь осенью 1836 года, когда Финское литературное общество выделило для этого средства.
Эта поездка оказалась самой продолжительной и была совершена в двух направлениях — на север и юг. Сначала Лённрот отправился на север, в деревни Ухтуа, Куусамо, Кереть, Ковда, Кандалакша, Кола, Инари, Соданкюля, Куолаярви, а дальше через Куусамо и Кианта в мае 1837 года вернулся в Каяни. Затем Лённрот отправился на юг, сначала в деревни Вуоккиниеми и Репола, а оттуда в финляндскую Карелию, где пробыл до поздней осени, как об этом свидетельствует прилагаемый путевой очерк.
Каяни, 8 марта 1838 г.
В письме от 28 февраля 1836 года Финское литературное общество предложило мне совершить очередную поездку по сбору финских рун и прочих видов народного творчества, которые, передаваясь из уст в уста, могли сохраниться до сих пор, но которые еще не записаны. Общество выделило мне для этого тысячу рублей. После того как мне был милостиво предоставлен отпуск сроком на год, составили и план поездки: сначала я должен был побывать у финнов, живущих в пограничных районах к северу отсюда, а затем совершить поездку на юго-восток, частично по территории России, частично — Финляндии.
Согласно нашему плану, мы отправились в Архангельскую губернию в сентябре вышеупомянутого года, наш путь пролегал через деревни Лонкка, Вуоннинен, Ювялахти и Ухтуа. В Ухтуа я расстался с господином Йоханом Фредриком Каяном, студентом, делившим со мной путь до этой деревни и возвращавшимся теперь в Финляндию, сам же направился на север, в места, расположенные между озером Туоппаярви и финским приходом Куусамо. До рождества я побывал в деревнях Охта, Пистоярви, Суванто, Макари, Тухкала, Катослампи, Аккала, Кяпяли, Сууриярви, Вааракюля, в Ските и на Святом Острове. Рождественские праздники я провел в Куусамо, а оттуда поехал в окрестности Пяярви и Кантаярви. В России, севернее этих мест, финноязычное население не проживает, финские поселения кончаются здесь на двадцать-тридцать миль южней, чем в Финляндии, где земледелие и скотоводство распространены вплоть до деревни Кюрё, что на южном побережье озера Инари. Если бы целый ряд вопросов, неотлагательно требовавших выяснения, не заставил меня поехать в Колу, мне бы не пришлось удаляться так далеко на север и я от Пяярви мог бы направиться прямо в Кемиярви, Соданкюля и Куолаярви. И тогда бы те два месяца, которые я впустую странствовал среди лопарей и русских, не пропали бы даром для моей непосредственной работы.
Но перед поездкой я не представлял себе, сколь далеко на север России распространилось финское племя, я надеялся встретить финнов у Кандалакши и еще дальше. Самые северные финские деревни — Рува и Тумча — расположены недалеко от Пяярви. На всем побережье довольно большого озера Коутаярви теперь не осталось ни одного поселения, севернее его финны уже не живут. Поэтому из Пяярви я отправился на юго-восток в Кереть — довольно-таки большое село на берегу Белого моря, где живут русские. Мой путь проходил южнее Коутаярви, через деревни Маявалахти, Хейняярви, Елетъярви и Уусикюля, в которых проживает финское население. От Керети до Кандалакши считают 12 миль: 4 — до деревни Мустайоки, 2 — до погоста Ковда, 3 — до деревни Княжая и 3 — до погоста Кандалакша. Во всех этих поселениях говорят по-русски. От Кандалакши считают до города Кола 22 мили, из них 3 — до озера Имандра, 11 — вдоль по его берегу и еще 8 — до города. Все эти расстояния легко покрывают на оленях. В дороге через каждые три-четыре мили — почтовая станция. Лопари, живущие на станциях, довольно сносно говорят по-русски. Кола — невзрачный городок на берегу Кольского залива, протяженностью в четыре мили, который нынешней зимою, как бывало и раньше, не замерз. Городок со всех сторон окружен сопками. Дрова для отопления возят на собаках, так же как в Ковде и Кандалакше. Самые толстые березы, в диаметре не более двух дюймов, доставляются почти за милю по реке Туломе.
В начале марта я отправился из Колы, проезжая через лопарские поселения Муотка, Петсамо, Паатсйоки, Няутямё и доехал до Няутямёйоки, находящейся на границе с норвежской Лапландией, в пятнадцати милях к северу от погоста Инари. Говорят, будто весь путь составляет тридцать миль. Эти деревни находятся всего в каких-нибудь трех-четырех милях от Ледовитого океана. В каждой из них в рубленных на скорую руку бревенчатых избушках живет с десяток лопарских семейств. Большинство мужчин говорят или хотя бы понимают по-русски. Русские лопари — оседлый народ, говорят, что они даже при желании не смогли бы вести кочевой образ жизни, поскольку во время постов ловят рыбу и едят ее вместо мяса. Видимо поэтому они не разводят больших оленьих стад.