Когда входишь в дом, то слева от двери видишь печь и карсина, справа — силта и ткацкий станок. В избе нет никакой другой мебели, кроме стола и нескольких стульев. Здесь нет ни шкафов, ни сундуков, ни полок, ни горшков, ни кроватей и т. п., которые потеснили бы многочисленное семейство. Летом вся семья спит в холодных помещениях: сенях, амбарах, а зимой — в избе. Для мужчин на пол настилается солома, на которую набрасывают шерстяную и сермяжную подстилку и подушки, укрываются они своими длинными сермягами или чем придется. Женщины, занятые хозяйственными делами, проводят большую часть времени на своей половине — карсина — с прялками, веретенами и прочим, тогда как остальная часть избы находится в распоряжении мужчин. В некоторых домах еще можно увидеть своеобразное сооружение под пологом, которое раньше встречалось повсеместно. Это обычная кровать с четырехугольным шатром из льняной ткани, плотно прикрепленной понизу к краям кровати, так чтобы комары и мухи не досаждали спящему. За четыре угла он подвешивается к потолку. Это место для спанья называется «уудин». Он очень удобен летом, поскольку спасает от комаров, которых здесь значительно больше, чем в южной Финляндии.
В противоположном от входа конце сеней зачастую держат молоко и небольшое количество продуктов, чтобы иметь все под рукой, когда садишься за стол. При каждом доме имеется несколько клетей и амбаров; у каждого из сыновей, особенно у женатых, — своя клеть. В них хранят одежду и другие вещи, а летом спят. В ряде мест баню топят ежедневно, но другие довольствуются тем, что парятся два-три раза в неделю. Рюс[13] заблуждается, утверждая, что мужчины и женщины парятся вместе. Я нигде не встречал такого. Мужчины всегда парятся первыми, а женщины — после них. В поварнях, или по-здешнему «кота»[14], нет каменки. Деревянный пол отсутствует, и огонь разводят прямо на земле, а котел подвешивают на крюк.
В воскресенье 8 июля я дошел до местечка Кесялахти, которое относят уже к Карелии. Мальчишки у дороги бросали биту. Я остановился и стал наблюдать за их игрой.
Вскоре здесь же собралось несколько мужчин и один из них сообщил мне, что знает немало рун. Мы зашли в ближайший дом. Там же я записал руны от других собравшихся мужчин и девушек. Узнал о наиболее искусных рунопевцах этого края. Лучший из них жил за три четверти мили отсюда, в деревне Хумуваара, куда я, насквозь промокший под дождем, добрался к вечеру. Но рунопевца по имени Кайнулайнен[15] не оказалось дома. Он был на сплаве. Братья Кайнулайнена заверили меня, что он на самом деле помнит много рун, и я решил подождать его. Понедельник уже был на исходе, а Кайнулайнен все не возвращался. Ожидание мое, однако, не было тягостным. Прекрасное местоположение дома — у леса и дружелюбное ко мне отношение старой хозяйки — матери Кайнулайнена и остальных членов семьи скрашивали его. С неизъяснимой отрадой ходил я по лесу, где покойный отец Кайнулайнена когда-то читал свои заклинания, обращенные к богам и богиням леса, и где в былые времена «девы Метсолы» показывались своим любимцам. Следует заметить, что в бытность свою старый Кайнулайнен был лучшим охотником этих мест. И по суеверным понятиям людей того времени, его охотничье счастье во многом зависело от благосклонности лесных богов, которых он, как никто другой, умел расположить к себе своими песнями. Эти песни перешли от отца к старшему сыну, но младший Кайнулайнен — сын своего времени — уже не считал их столь могущественными, какими они являлись для предков. Они были для него скорее святым наследием отца и напоминали ему детство. Чтобы читатель мог представить, как финские охотники молились лесным богам, приведу здесь несколько заклинаний Кайнулайнена.
Плакал глупый от нужды, жаловался на нехватку: где дарительница наша, таровитая хозяйка, где опрятная хлопочет? Там дарительница наша, таровитая хозяйка, там опрятная хлопочет, у дверей дворца из рога, на краю лесного замка. Что там делает хозяйка? Из костей возводит замок, из когтей сооружает. Дева Анникка с ключами, Ева, дева-невеличка, заиграй-ка на свирели, на своей медовой дудке для ушей хозяйки доброй. Верно, ты и не хозяйка, коль прислуги не имеешь, не содержишь ста служанок, тыщей слуг не обладаешь, теми, кто стоит у двери, кто стадами управляет, кто твою скотину холит, кто пасет большое стадо, кто за длинным стадом ходит. Отпусти своих овечек на места моей охоты, на мои приспособленья.
Лумикки, Тапио дочка!
Позови своих теляток
под воздушным этим сводом,
пригони стада к мужчине,
подведи к ловушкам мужа,
к вынянченному у груди.
Пусть бегут стада быстрее,
пусть проворнее несутся.
Если нету стад поближе,
позови их издалека.
Проведи сквозь восемь ждущих,
сквозь охотников десяток
на места моих ловушек
из-за Таникки далекой,
из концов далекой Похьи,
тех, попами не обжитых,
из краев неокрещенных,
незнакомых, безымянных,
скрытых за семью церквами.
Пусть бегут они быстрее,
пусть они проворней скачут.
Хийси, мальчик низкорослый,
прыгающий через тропы,
вынь-ка шпоры золотые
из лукошка золотого,
из корзинки, что из меди,
с воронца из серебра,
бок пощекочи бегущим,
поскреби у них под мышкой.
Пусть они бегут быстрее,
пусть они проворней скачут
прямиком к ловцу-герою,
к мужу, ждущему добычи,
к вынянченному у груди,
пригони в упряжке медной,
в золотых оковах стадо.
Здесь должна пройти дорога,
нового пути начало
для великих и для малых.
Здесь мостки покрыты шелком,
полотном — места плохие,
холщевиною — худые,
плотным полотном немецким,
грубою сермяжной тканью.
Уккойнен, отец всевышний,
старец наш, владыка неба,
палицею золотою
с воронца из серебра
по бокам ты их стегни,
полосни своею палкой
так, чтоб кости затрещали,
чтоб колени задрожали.
Леса щедрая хозяйка,
маленькая дева рощи,
коль рекой богатство льется,
коль оно стремится выше,
выше подними ограду;
коль оно стремится ниже,
опусти ограду ниже.
Коль рекой оно не льется,
пусть забор стоит на месте.
Пусть бежит оно быстрее,
пусть проворней стадо скачет.
Здесь, куда придешь ты, стадо,
красной лентой перекинут
мост над огненным порогом.
Шелком здесь мосты покрыты,
бархатом покрыты хляби,
полотном — места плохие,
плотным полотном немецким,
грубою сермяжной тканью.
Парусом, хвосты, расправьтесь,
парусиной трепещите.
Пусть бежит быстрее стадо,
пусть оно проворней скачет,
не сворачивая в топи,
не сходя с мостков в болото.
Дочка мглы, тумана дева,
Луоннотар, Тапио дочка!
Решетом просей туманы,
выдуй человечий запах,
выветри ты дух героев.
Застели глаза коровкам,
заложи туманом уши.
Из ловушек, из капканов,
из сетей ты сделай по две.
Проведи ты к ним добычу.
Замотай им рот шелками,
поверни носы в сторонку,
чтобы нити не порвались,
не запутались волокна.
Положи ты пястку льна,
горстку золотой кудели
под серебряную грядку
этой ночью, ночью первой,
ночью среднею, второю,
ночью третьего, последней.
Принеси богатство ветром,
вьюгой нагони, метелью,
непогодою, дождями
прямиком к ловцу-герою,
к мужу, ждущему добычи,
к вынянченному у груди.
Золото мое иссякло.
Вицу выломай в чащобе,
прут березовый в лощине.
Кто бежать не может быстро,
стегани того ты плетью,
подгони кнутом ременным,
мелкими хлестни камнями,
сыпани вослед им галькой.
Вицу в пять возьми саженей,
в три сажени прут березы,
чтобы им стегать скотинку,
чтобы гнать большое стадо.
Нет других мужчин на свете,
кто б черней имел ресницы,
кто ногой ступил бы мягче,
кто б имел дугою брови.
Нету нашего прекрасней.
Стукни палицею, Укко,
новою дубинкой грохни,
хлестани своею палкой
на местах рожденья стада,
в крае меха дорогого.
Добрая хозяйка леса,
ты, дарящая добычу,
золота тебе набрал я,
серебра я приготовил,
расстели платок свой лучший
под мои дары лесные,
чтоб на землю не упали,
чтоб в грязи не замарались.
Век у золота такой же,
как у месяца, у солнца.
Есть и золото такое,
что с войны привез отец мой,
Из России, с поля битвы,
с поля брани из-под Риги.
Золото мое полегче,
серебро мое потоньше.
Золото твое шерстисто,
золото мое поярче.
Встань, хозяйка мелколесья,
встань, хозяин с бородою,
поднимайся поживее,
ждут тебя и окликают,
здесь нужда в твоем народе.
Волосков своих надергай,
нащипай, нарви шерстинок,
надери своих волокон,
брось их к ждущему мужчине,
к ожидающему мужу,
вынянченному у груди.
Ты бросала раньше, дева,
на мои пути пушнину,
делала мой край богатым,
красным берег мой родимый.
Муж красивый, красношлемый,
Тапно белобородый!
Красный шлем возьми с когтями,
в землю коготь брось поменьше,
в землю коготь брось побольше,
на места моей охоты,
на мои приспособленья.
Пяйстярюс, чащобы дева,