Это предложение было с негодованием встречено почти всеми членами совета. Адмирал Болголам в бешенстве вскочил с места и закричал, что его удивляет, как господин государственный секретарь может заступаться за изменника, который в глубине души является несомненным тупоконечником. „Коварство зарождается в душе прежде всякого действия, — рычал он, — и Человека Гору необходимо казнить!“ Государственный казначей был того же мнения. Он еще раз указал на чудовищные финансовые издержки в связи с вашим содержанием. Кроме того, — добавил казначей, — предложение государственного секретаря ослепить преступника грозит еще бóльшими тратами, ибо, как свидетельствует опыт, слепые утки и гуси едят гораздо больше, чем прочие птицы, и быстро жиреют.
Однако король решительно воспротивился смертной казни, заметив, что если государственный совет считает лишение зрения наказанием недостаточным, то всегда будет время вынести другой, еще более суровый приговор. Тут Рельдресель снова взял слово. Речь его касалась расходов на ваше содержание и пропитание. „Уж если дело обстоит таким образом, — обратился он к казначею, — то, постепенно уменьшая количество пищи, можно свести его к такому минимуму, что Человек Гора начнет худеть, чахнуть, потеряет аппетит и угаснет…“ В общем, ваш приятель предложил уморить вас голодом. Этот план решили оставить как запасной, а к исполнению был принят вариант с вашим ослеплением. Постановление совета было подписано всеми членами за исключением упрямого адмирала.
Итак, дня через три к вам явится ваш друг Рельдресель и объявит, что едва-едва спас вас от позорной казни. Затем зачитает обвинительный акт и растолкует, насколько милостив король Лилипутии и какую снисходительность проявили члены государственного совета — ведь вас всего-навсего лишат зрения. Его величество убежден, что вы безропотно подчинитесь приговору. Двадцать лучших хирургов будут наблюдать за ходом операции. Вы просто ляжете на землю, широко раскроете глаза, и самые опытные стрелки сделают вас незрячим за какую-нибудь минуту. Боли не будет…
Вот и все, что я хотел сказать, господин Куинбус Флестрин. Копию обвинительного акта уничтожьте, а дальше поступайте как знаете. Мне пора, иначе не миновать неприятностей. Вынесите меня за пределы вашего дома и — прощайте!»
Оставшись в одиночестве, я задумался. Я не знал — плакать мне или смеяться над нелепыми фантазиями и глупостью лилипутов, и корил себя за то, что вверил свою судьбу столь немилосердному правителю.
Обвинения против меня не были полностью беспочвенными, но факты, все до единого, толковались неверно. Я мог бы попробовать защитить себя в суде, но мне ли не знать, что все политические процессы завершаются так, как угодно судьям. Конечно, мне ничего не стоило превратить столицу Лилипутии в развалины, однако я отказался от этой соблазнительной мысли. Ведь я принес присягу, носил высокий титул нардака, был любим народом этой страны. Недоброжелательство короля, вызванное интригами министров, не освобождало меня ни от обязательств, ни от собственных принципов.
В конце концов я принял решение, которое можно объяснить лишь моей молодостью и горячностью. Я не думал о последствиях и не знал, чем закончится мое бегство. Мне разрешили посетить остров Блефуску — и этим следовало воспользоваться. Поэтому, не дожидаясь официального визита государственного секретаря, я отправил Рельдреселю письмо, в котором уведомлял своего бывшего приятеля о том, что, по любезному разрешению его величества, ненадолго отправляюсь ко двору императора Блефуску.
На следующее утро я уже был в гавани, где стоял королевский флот. Мне повезло — на самом большом военном корабле не оказалось команды, так как он был недавно спущен на воду и еще не достроен. Я поднял якорь, привязал к носу судна веревку, затем разделся и бросил на палубу одежду и одеяло, которое захватил с собой. Вброд, а кое-где и вплавь я добрался до ближайшего порта на острове Блефуску, ведя корабль за собой.
Блефускуанцы уже поджидали меня и встретили восторженными криками.
Мне дали проводников и показали путь в столицу империи, которая также носила название Блефуску. Проводников я всю дорогу нес на руках, дивясь их детской доверчивости. Подойдя на двести ярдов к городским воротам, я спустил смельчаков на землю, знаками попросил сообщить о моем прибытии, а сам присел передохнуть.
Спустя час мне доложили на лилипутском языке, что император в сопровождении семейства и придворных выехал из дворца для торжественной встречи. Я вскочил на ноги и прошел еще сто ярдов. Император и его свита спешились, императрица и придворные дамы выбрались из карет — на лицах блефускуанцев не было и следа страха или беспокойства.
Я опустился на землю, чтобы поцеловать руку императора и императрицы, а затем объявил его величеству, что прибыл сюда с позволения короля Лилипутии, чтобы приветствовать правителя Блефуску. Я ни словом не обмолвился о постигшей меня немилости — ведь пока никто не уведомлял меня о решении государственного совета. С другой стороны, я рассчитывал, что король Лилипутии, узнав, что я временно нахожусь за пределами его державы, не захочет предавать огласке мою опалу. Однако вскоре выяснилось, что я ошибался.
Нет смысла подробно описывать прием, который мне оказали при дворе императора. Скажем так: он соответствовал щедрости, доброте и величию этого монарха. Не стану также говорить о трудностях и неудобствах, которые мне довелось испытать из-за отсутствия подходящих для такого громадного гостя, как я, помещений и постели. Когда праздник, устроенный в мою честь, закончился, я вышел за городские ворота, отыскал удобное местечко на лугу и сладко уснул, закутавшись в свое одеяло.
Глава 8
Прошло три дня, и однажды я отправился прогуляться по северо-восточному берегу острова. Я брел по отмели, когда на расстоянии полумили неожиданно заметил в море предмет, похожий на опрокинутую лодку. Сняв башмаки и чулки и преодолев вброд около двухсот ярдов, я увидел, что прилив несет ее в мою сторону. Мне показалось, что это настоящая большая шлюпка — очевидно, сорванная бурей с какого-нибудь корабля.
Однако добраться до нее я не смог и поэтому, не теряя ни секунды, вернулся в столицу. Там я попросил его императорское величество предоставить мне на время двадцать самых больших кораблей из тех, что остались после захвата в плен его флота, три тысячи матросов и как можно больше канатов, которые я для прочности скрутил втрое. Эскадра направилась по морю, а я кратчайшим путем снова поспешил на берег.
Прилив за это время принес мою находку еще ближе к отмели.
Я разделся и вброд направился к лодке, к которой уже приближались корабли блефускуанцев. Однако в ста ярдах от нее дно ушло у меня из-под ног, и пришлось поплыть. Матросы бросили мне канат, конец которого я привязал к кольцу в носовой части шлюпки, чтобы отбуксировать ее к берегу. Увы, из этого ничего не вышло — шлюпка оказалась слишком тяжелой, а я не доставал до дна. Поэтому я подплыл к корме и начал подталкивать лодку к берегу. Прилив мне помогал, и, порядочно устав, я все же достиг такого места, где мог встать на ноги и передохнуть. Вода здесь доходила мне до подбородка. Спустя короткое время я снова принялся толкать шлюпку, радуясь, что самое трудное осталось позади.
Когда вода достигла моей груди, я взял остальные канаты и привязал их к кораблям. Ветер был попутный — и вскоре мы общими усилиями приблизились на сорок ярдов к берегу. Там я остановился — вот-вот должен был начаться отлив. Когда вода спала, моя лодка оказалась на песке. Чтобы перевернуть ее, мне понадобилась помощь двух тысяч матросов, вооруженных веревками и рычагами, и когда наши усилия увенчались успехом, я с радостью обнаружил, что повреждения совсем незначительны.
Для начала нужно было смастерить весла, и эта работа заняла больше недели. Только после этого я привел шлюпку в императорский порт Блефуску. Там собралась несметная толпа, чтобы взглянуть на невиданное гигантское судно. Император также присутствовал, и я сказал ему, что эту лодку послала мне сама судьба, давая возможность вернуться на родину. Я просил его величество предоставить мне все необходимые материалы для оснастки судна и разрешить покинуть остров. Он начал было меня отговаривать, предлагая навсегда остаться на Блефуску, однако, видя мое отчаяние, уступил и дал согласие.
Я, между тем, удивлялся — почему это лилипуты словно позабыли обо мне? За все время ко двору императора не поступило ни единого запроса по поводу моего пребывания в островной империи. Лишь позднее мне удалось узнать, как обстояли дела в мое отсутствие. Король Лилипутии, разумеется, даже не подозревал, что мне известно о решении государственного совета. Он был уверен, что я, погостив на острове, вернусь домой. Однако мое молчание и долгое отсутствие в конце концов стали его тревожить. Вняв совету адмирала Болголама и прочих недоброжелателей, король Лилипутии послал ко двору императора Блефуску государственного секретаря, имевшего при себе копию обвинительного акта и предписание растолковать суть этого документа и его высочайшую важность. Кроме того, Рельдресель должен был заявить о том, что я скрылся от правосудия, и если в течение ближайших двух часов не вернусь в Лилипутию, то буду лишен титула нардака и объявлен государственным изменником. Императору Блефуску предлагалось связать меня по рукам и ногам и отправить на континент, чтобы я понес заслуженное наказание.
После недолгого размышления правитель острова передал королю Лилипутии любезный ответ. В его письме говорилось, что при всем братском уважении к его королевскому величеству в настоящий момент не представляется возможным доставить гостя острова Блефуску в Лилипутию, и уж тем более в связанном виде. Не следует также забывать, что Куинбус Флестрин, он же Человек Гора, оказал империи важные услуги во время переговоров о мире между двумя странами. Впрочем, добавлял император, вскоре оба монарха смогут вздохнуть спокойно, так как Человек Гора обнаружил в море огромных размеров корабль, на котором и намерен покинуть остров. Уже отдан приказ всячески содействовать ему в оснастке корабля; не пройдет и трех недель, как обе великие державы окончательно избавятся от этого невыносимого бремени.