небольшая бухточка всего втрое шире моего челнока. Остров оказался каменистым, местами виднелись поляны, покрытые цветущими растениями. Немного подкрепившись, я спрятал остатки провизии в одном из гротов в скалах на берегу. Ночь я провел в том же гроте, но на этот раз спал неважно — тяжелые мысли взяли верх над усталостью. Утро я встретил в таком подавленном состоянии, что у меня едва хватило сил выползти из грота. Чтобы немного развеяться, я отправился прогуляться среди скал. Небо было совершенно чистое, а солнце так припекало, что я вынужден был прикрывать голову.
Внезапно небо потемнело. Я поднял голову и увидел вверху огромное непрозрачное тело, которое двигалось по направлению к острову. Оно находилось на высоте примерно двух миль и закрыло солнце на шесть или семь минут. По мере приближения тело стало казаться мне твердым; у него было плоское, словно отшлифованное основание, которое ярко сверкало, отражая блеск моря. Я стоял на возвышенности на высоте двухсот ярдов над морем и видел, как эта гигантская масса отвесно опускается на расстоянии примерно мили от меня. Пораженный, я вынул подзорную трубу и увидел наверху этого тела множество людей, которые двигались, поднимались и опускались по его отлогой поверхности.
Как бы странно это ни выглядело, я испытывал радость. У меня появилась надежда, и что-то подсказывало мне, что это приключение поможет мне выйти из совершенно безнадежного положения. С другой стороны, можете представить себе мое удивление при виде парящего в воздухе острова, которым, как я понял, его обитатели могли управлять по собственному желанию. Однако в ту минуту мне было не до размышлений — я пристально следил, в какую сторону двинется остров, ненадолго застывший неподвижно.
Впрочем, спустя некоторое время остров еще немного приблизился, и я смог рассмотреть, что он со всех сторон окружен галереями, расположенными одна над другой и соединенными между собой лестницами. На самой нижней галерее я увидел группу людей — одни ловили рыбу длинными удочками, а другие наблюдали за рыбаками. Я принялся махать платком и кричать изо всех сил, и постепенно на обращенной ко мне стороне острова начала собираться толпа. Люди указывали на меня пальцами и оживленно жестикулировали, но на мои призывы никто не отвечал, и лишь через некоторое время от толпы отделились несколько человек и стали подниматься с галереи на галерею. Я решил, что они отправились за указаниями к какой-то важной персоне.
Скопление народа на острове росло. Полчаса спустя он пришел в движение и поднялся над морем так, что самая нижняя галерея теперь находилась на одном уровне со мной и на расстоянии каких-нибудь ста ярдов. Я принял умоляющую позу и обратился к островитянам со всем возможным смирением. Наконец один из них что-то прокричал, после чего мне сделали знак спуститься со скалы и идти к берегу. Летающий остров повис прямо надо мной, затем с нижней галереи была спущена цепь с прикрепленным к ней сиденьем. Я уселся на него и тотчас был поднят наверх.
Глава 2
Едва я ступил на остров, как меня окружила толпа. Эти люди рассматривали меня с величайшим удивлением, но, признаться, я не уступал им в этом — мне никогда прежде не приходилось видеть человеческие существа с такими странными фигурами, облаченными в столь причудливые костюмы. Головы у всех были наклонены вправо или влево, один глаз обращен внутрь, а другой устремлен к зениту. На их одежде были вышиты солнце, луна и звезды, а также скрипки, флейты, арфы, трубы, гитары, клавесины и прочие музыкальные инструменты. Поодаль я заметил множество людей в одежде слуг — они имели при себе короткие палки с привязанными к ним надутыми бычьими пузырями. Впоследствии я узнал, что в каждом пузыре находится сушеный горох или несколько камешков. Время от времени они хлопали этими пузырями по губам или ушам тех, кто стоял поблизости, но смысла этих действий я не понимал. Должно быть, эти джентльмены были так глубоко погружены в собственные размышления, что не могли ни говорить, ни слушать собеседников, пока внешнее воздействие не выведет их из задумчивости. В этом и состояли обязанности хлопальщиков, или клайменолей, как их здесь называют. Клайменоли сопровождают своих хозяев повсюду, ибо без них джентльмен, погруженный в размышления, рискует свалиться в канаву или натолкнуться на столб.
Я сообщаю читателям все эти подробности, так как без них невозможно понять странности и ужимки, с которыми меня сопроводили в королевский дворец. Во время подъема по галереям мои спутники то и дело забывали, куда и зачем направляются, и несколько раз оставляли меня одного, пока хлопальщики не выводили хозяев из забытья. Наконец мы достигли дворца и вступили в зал для аудиенций, где я увидел короля, восседающего на троне. Перед троном стоял стол, заваленный глобусами и различными астрономическими инструментами. Его величество не обратил на нас ни малейшего внимания, так как был погружен в решение важной математической задачи. Нам пришлось ожидать около часа, пока ему удалось найти решение. По обе стороны трона стояли два пажа с пузырями наготове. Заметив, что король освободился, один из них слегка ударил его по губам, а другой — по правому уху. Монарх вздрогнул и обратил свой взор на меня. Он произнес несколько слов, и молодой человек, вооруженный пузырем, тотчас направился ко мне и хлопнул по правому уху. Я знаками дал понять, что не нуждаюсь в его услугах, и это, как я узнал позже, заставило короля и двор усомниться в моих умственных способностях.
Догадываясь, что король задает мне вопросы, я отвечал на всех известных языках, однако нам так и не удалось понять друг друга. После этого меня отвели в один из дворцовых покоев и приставили ко мне двух слуг. Подали обед, и четыре знатные особы из свиты короля разделили его со мной. Обед состоял из двух перемен. Для начала мне подали баранью лопатку, вырезанную в форме равностороннего треугольника, кусок говядины в виде ромбоида и пудинг в форме циклоиды. Затем принесли двух уток, которым придали форму скрипок, сосиски и колбасу в виде флейты и гобоя и телячью грудинку, отбитую наподобие арфы. Слуги резали хлеб на куски, имевшие форму конусов, цилиндров, параллелограммов и прочих геометрических фигур.
Во время обеда я осмелился спросить названия различных предметов на местном языке. Благородные джентльмены не без помощи хлопальщиков отвечали, и вскоре я уже мог попросить хлеба, воды и соли.
После обеда мои сотрапезники удалились, а вместо них появилось новое лицо в сопровождении хлопальщика. Этот джентльмен принес с собой перо, чернила, бумагу и несколько книг. Он пояснил мне знаками, что прислан обучать меня местному языку. Мы занимались четыре часа, и за это время я записал немало слов с переводом и выучил несколько коротких фраз. Как только он ушел, я расположил все слова с переводами в алфавитном порядке и благодаря своей хорошей памяти через несколько дней начал кое-что понимать на языке жителей Лапуты — это название я перевожу словами «летучий остров».
На следующий день в моем покое появился придворный портной, чтобы снять с меня мерку — моя одежда совсем изорвалась. При этом мастер употреблял совершенно иные приемы, чем его собратья в Европе. Определив при помощи квадранта мой рост, он, пользуясь только линейкой и циркулем, нанес на бумагу размеры и контуры моего тела. Спустя шесть дней мне доставили готовое платье — оно было скверно сшито и совершенно не подходило мне, что объяснялось ошибкой, вкравшейся в вычисления. Оставалось утешаться тем, что подобные вещи случаются и с нашими портными.
Пока у меня не было костюма, я провел несколько дней в покоях, совершенствуясь в лапутском языке, и вскоре уже мог связно отвечать королю на многие вопросы. Его величество тем временем велел направить свой летучий остров на северо-восток, к Лагадо — столице королевства, расположенной на земле. Наше путешествие продолжалось четыре с половиной дня, причем движение острова совершенно не ощущалось.
Во время полета к Лагадо его величество время от времени останавливал остров над некоторыми городами и деревнями для приема прошений от подданных. С этой целью спускали тонкие веревочки с грузиком на конце. Народ нанизывал на них прошения, и они поднимались прямо во дворец. Иногда таким же образом мы получали снизу вино и съестные припасы.
Не имей я основательных познаний в математике, мне бы никогда не удалось понять лапутян. Дело в том, что все их мысли непрестанно вращаются вокруг линий и фигур. Чтобы описать красоту женщины, они непременно воспользуются ромбами, окружностями, параллелограммами, эллипсами и другими геометрическими или музыкальными понятиями. Даже в королевской кухне развешаны по стенам всевозможные астрономические, математические и музыкальные инструменты, по образцу которых нарезают жаркое для стола его величества.
Дома лапутян построены скверно: стены кривые, в комнатах нет ни одного прямого угла. Это объясняется их презрением к прикладной геометрии, которую они считают уделом ремесленников. Планы и проекты здешних архитекторов так сложны, что недоступны пониманию простых каменщиков и плотников и служат причиной бесчисленных ошибок и недоразумений. Лапутяне искусно владеют линейкой, карандашом и циркулем, но в других отношениях нет более беспомощных и неуклюжих людей. Они плохо рассуждают, то и дело впадая в противоречия; воображение, фантазия и изобретательность совершенно им не свойственны; все их мысли вертятся только вокруг музыки и математики.
Но особенно меня удивило их пристрастие к политике. Лапутяне без конца обсуждают государственные дела, следят за новостями и ожесточенно спорят из-за партийных разногласий, хотя между политикой и математикой нет ничего общего. Они пребывают в вечной тревоге и ни минуты не наслаждаются душевным покоем. Их страхи порождены боязнью, чтобы в небесных сферах не произошло каких-либо изменений к худшему. Так, они опасаются, что Земля будет со временем поглощена и уничтожена Солнцем, а само светило, постоянно расходующее свои лучи, в конце концов иссякнет и исчезнет. И это не говоря уже о кометах, которые, согласно их вычислениям, вскоре должны с большой вероятностью обратить Землю в пепел.