Хозяин наблюдал за моими действиями с величайшим любопытством. Он рассматривал каждый предмет туалета, а когда я, посинев от холода, снова нетерпеливо оделся, конь заявил, что у него больше нет сомнений в том, что я самый настоящий йеху, только особой породы — без когтей, шерсти и с другим цветом кожи. Я сказал ему, что эти его выводы мне крайне неприятны, и убедительно попросил держать наш разговор в тайне. Он великодушно дал честное слово — и на этом мы расстались.
Нет нужды описывать шаг за шагом мои успехи в освоении сложного языка гуигнгнмов. Наконец пришло время, когда я мог обстоятельно поведать своему хозяину о моих злоключениях. Главная трудность заключалась в том, чтобы объяснить ему, по какой причине меня высадили на берег. Я подробно описал серому коню корабль, с помощью носового платка показал, что такое парус и как он приводит в движение судно. Растолковал, в чем состоит разница между порядочным человеком и злодеем. При этом гуигнгнма больше всего удивил тот факт, что из пятидесяти членов экипажа лишь одного можно было назвать приличным человеком, а все остальные оказались негодяями, и что простая ссора привела к таким жестоким последствиям. Поразмыслив, он вдруг спросил, как могло случиться, что гуигнгнмы моей земли позволили управлять таким сложным и дорогостоящим судном диким особям. Я попросил хозяина не обижаться на то, что я сейчас скажу, и пояснил: корабль был построен такими же разумными существами, как я. Других там, где я живу, нет, и все они господствуют над домашними животными, в том числе и над лошадьми. «Меня несказанно поразило, — добавил я, — все, что я здесь увидел, и в особенности разумное поведение, такт и благородство гуигнгнмов. Что до йеху, то, несмотря на внешнее сходство с людьми, я тоже считаю их животными, хотя причину такого глубокого одичания и вырождения понять не могу».
«Ваш народ, — продолжал я, — вызывает во мне чувство уважения и восхищения. Если я когда-нибудь вернусь на родину и смогу рассказать об увиденном, мне никто не поверит, все посчитают это выдумкой. Вы не должны на меня обижаться, сэр, однако моим соотечественникам никогда и в голову бы не пришло, чтобы, прошу прощения, лошади были где-нибудь господами, а существа, схожие с людьми, — грубым скотом и их рабами».
Глава 4
Конь выслушал меня; при этом с его умной морды не сходило выражение тревоги, недоверия и неудовольствия.
Я хорошо помнил, что в наших с ним беседах об Англии, о нравах и обычаях моих соплеменников постоянно возникала тема лжи. Несмотря на свою проницательность, гуигнгнм с большим трудом мог понять, в чем тут дело. При этом он рассуждал так: речь дана нам для того, чтобы понимать друг друга и получать знания о назначении и пользе вещей. Если же говорится о том, чего на самом деле нет, тогда всякий смысл общения двух существ пропадает. В лучшем случае я перестаю понимать своего собеседника, а в худшем оказываюсь полным невеждой, веря, что белое — это черное, а черное — это белое. Приблизительно такими были его представления о лжи.
Услышав, что йеху главенствуют на моей родине, конь спросил меня, а чем же тогда занимаются гуигнгнмы? Я ответил, что они играют важную роль в жизни страны и совершенно незаменимы. Их очень много, они принадлежат к разным породам, за ними ухаживают, некоторые из них стоят огромных денег…
Тут серый в яблоках подозрительно на меня покосился.
— Летом, — продолжал я с воодушевлением, — ваши сородичи пасутся на лугах, а в холодную пору года их содержат в специальных зданиях, кормят овсом, расчесывают им гривы, следят за копытами…
— И все-таки я вижу, — перебил меня конь, — что хоть ваши йеху и мнят себя господами, но и они подчиняются парнокопытным!
Я предложил моему хозяину сменить тему, однако он настаивал.
Тогда я поведал, что гуигнгнмов мы называем лошадьми, а в деревнях — рабочим скотом. Сам я отношусь к роду человеческому, или людям, как мы себя называем. Лошади — самые выносливые, умные, красивые и понятливые из всех животных, которые нам служат. Они отличаются быстротой бега и большой силой. Если лошадь принадлежит богатому и знатному хозяину, то с ней обращаются бережно и заботливо; эти животные участвуют в скачках, их запрягают в экипажи, на них охотятся и путешествуют, они незаменимы в сельском хозяйстве. Лошади — неотъемлемая часть любой армии, у таких частей даже есть особое название — кавалерия… Однако едва гуигнгнмы начинают стариться и терять резвость, их продают. Они выполняют тяжелую и грязную работу и… (я на мгновение смутился, однако храбро продолжал), — и после смерти с них сдирают шкуру, продают ее за бесценок, а все остальное выбрасывают на съедение бродячим собакам. Самая незавидная судьба у лошадей простой породы. Они служат извозчикам, фермерам, бедным поселянам, их хуже кормят и относятся к ним не так бережно, как к гуигнгнмам благородного происхождения. Во время войн лошади часто гибнут вместе с всадниками. Я подробно описал наш способ езды верхом, форму колясок, карет и телег, употребление уздечки, седла, упряжи, шпор, кнута и тому подобное. Копыта наших лошадей, добавил я под конец, подбивают железом, чтобы они не стирались на мощеных камнем дорогах, по которым мы имеем обыкновение ездить.
Больше всего прочего серого коня возмутило то, что мы позволяем себе ездить верхом на гуигнгнмах. Он горделиво заявил, что любой из его старых слуг способен как пушинку сбросить с себя самого сильного йеху или же просто затоптать копытами гнусное животное. В ответ я сказал, что наших гуигнгнмов обучают ходить под седлом или в упряжке с юного возраста, они покорны и понятливы и, как правило, любят своих хозяев. Это, однако, не умерило его негодования. «Но как, — вскричал он, — жалкие и неприспособленные к жизни создания, подобные вам, смеют так жестоко обращаться с теми, кто намного благороднее, добрее и разумнее их! Взгляните на себя! Ваши когти бесполезны, ваши передние ноги и ногами-то не назовешь! А ваша шкура — она слишком непрочна и тонка, чтобы защитить от холода и жары. Ваши глаза устроены так, что могут видеть только прямо перед собой, а кроме того, что вы без конца снимаете и надеваете свою вторую кожу, называемую платьем, вам просто нечем больше заняться! Впрочем, — добавил он, успокаиваясь, — в разумности и способности запоминать слова вам не откажешь. Видно, и впрямь вы — особая порода йеху. Мне бы хотелось узнать, где вы родились и чем занимались, прежде чем попали в страну гуигнгнмов…»
Я тяжело вздохнул и попросил любознательного коня отнестись к моему рассказу снисходительно и если что-нибудь будет непонятно — требовать уточнений, потому что мне придется вести речь о таких вещах, о которых он не имеет ни малейшего представления.
«Я родился, — начал я, — от почтенных и добрых родителей на острове, называемом Англия. Эта земля находится так далеко отсюда, что даже самый молодой и выносливый слуга-лошак вряд ли сможет добежать туда за то время, пока солнце совершает свой годичный круг. Правит островом женщина, — это слово означает наших жен и матерей; мы называем ее королевой. Я учился медицине, то есть искусству врачевать раны и всяческие болезни. Но так как эта профессия давала мало средств к существованию, а у меня уже была семья, я отправился на торговом корабле в дальние страны…»
Понадобилось целых пять дней, чтобы моему хозяину стала более или менее понятна чужая жизнь. Особенно туго мне пришлось, когда я рассказывал о захвате моего корабля разбойниками, которых я сам же и нанял. Серый конь все время перебивал меня вопросами. Мне пришлось объяснять, что это были за люди, — а я забывал произносить слово «йеху», — многие из них в прошлом потеряли все, что имели, некоторые были ворами, убийцами, насильниками и фальшивомонетчиками, бежали из тюрьмы. Мой хозяин никак не мог себе представить, что могло побудить йеху погрузиться в такую бездну порока. Я старался, как мог, подбирать понятные ему обороты и сравнения. Наконец он постепенно начал понимать, о чем я толкую. Чтобы объяснить неблаговидные поступки людей — то есть йеху, — я должен был растолковать ему самую суть человеческих страстей, алчности, злобы, зависти и взаимной ненависти. Как объяснить лошади, что такое бедность и богатство, могущество и стремление к власти, каковы ужасающие последствия безумной роскоши? Все это мне приходилось описывать и определять с помощью примеров. В языке гуигнгнмов нет таких понятий, как власть, правительство, война, закон, наказание, преступление и сотен им подобных. Для моего хозяина, при всем его природном уме, мой рассказ долго оставался пустой абстракцией. Но я изо всех сил старался удовлетворить его любопытство, и наконец он кое-что уяснил. Однако этого ему показалось мало, и неутомимый гуигнгнм пожелал поподробнее узнать о той части света, которую мы называем Европой. В особенности ему были любопытны сведения об Англии.
Глава 5
Я остановлюсь на самом главном из того, что нам удалось обсудить в наших беседах в течение двух лет, которые я провел в этой удивительной стране.
Полное географическое и политическое описание Европы, ее торговля, промышленность, финансы, наука, искусства — вот неполный перечень тем, которых мы касались; причем со стороны моего собеседника возникало столько вопросов и замечаний, простых, ясных и мудрых, что они зачастую становились поводом для новых встреч.
Однажды мы долго говорили об истории. Я поведал коню об английской революции, случившейся во времена правления принца Оранского, и о многолетней войне с Францией, которую затеял принц, а продолжила его преемница, ныне здравствующая королева. О войне, в которой приняли участие все великие христианские державы и которая длится по сей день. По просьбе моего собеседника я подсчитал, что в ходе сражений и мелких стычек было убито не меньше миллиона йеху, разрушено около ста городов и сожжено или потоплено свыше трехсот кораблей.
На его вопрос о причинах подобных бедствий в нашем мире я ответил, что поводов для войн существует множество, однако я перечислю только самые важные из них. Чаще всего это честолюбие монархов, которым кажется, что под их властью находится слишком мало народов или земель; иногда — подлость министров, убеждающих короля начать войну, чтобы отвлечь народное недовольство от их дурного правления. Различия во взглядах на те или иные вещи также погубили много миллионов жизней. Войнами нередко разрешаются важные спорные вопросы. Чем считать свист — грехом или добродетелью? Является ли хлеб телом или тело хлебом? Что лучше: целовать кусок дерева или бросать его в огонь? Какого цвета — черного, белого, красного или серого — должна быть верхняя одежда? Как шить ее и должна ли она быть короткой, длинной, широкой, узкой, грязной или чистой? Иногда ссора между двумя правителями разгорается из-за желания устранить третьего, хотя ни один из них не имеет на это никакого права. Бывает, что государь бросает перчатку противнику, вызывая его на бой, из страха, что тот нападет на него первым. Война может начаться потому, что враг слишком силен или, наоборот, слишком слаб. Случается и так, что наши соседи думают, будто у нас есть то, чего нет у них, — и наоборот. Такие войны — самые затяжные и опустошительные. Нередко появляется повод напасть на чужую страну в то время, когда она обессилена голодом, чумой или внутренними смутами. Точно так же считается справедливой война с самым близким союзником, если у того, кто ее развязал, разыгрался аппетит и он не прочь за счет бывшего друга расширить свои владения…