| I made his honour my most humble acknowledgments for the good opinion he was pleased to conceive of me, but assured him at the same time, "that my birth was of the lower sort, having been born of plain honest parents, who were just able to give me a tolerable education; that nobility, among us, was altogether a different thing from the idea he had of it; that our young noblemen are bred from their childhood in idleness and luxury; that, as soon as years will permit, they consume their vigour, and contract odious diseases among lewd females; and when their fortunes are almost ruined, they marry some woman of mean birth, disagreeable person, and unsound constitution (merely for the sake of money), whom they hate and despise. That the productions of such marriages are generally scrofulous, rickety, or deformed children; by which means the family seldom continues above three generations, unless the wife takes care to provide a healthy father, among her neighbours or domestics, in order to improve and continue the breed. That a weak diseased body, a meagre countenance, and sallow complexion, are the true marks of noble blood; and a healthy robust appearance is so disgraceful in a man of quality, that the world concludes his real father to have been a groom or a coachman. | Я выразил его милости мою нижайшую благодарность за доброе мнение, которое ему угодно было составить обо мне, но уверил его в то же время, что происхождение мое очень невысокое, так как мои родители были скромные честные люди, которые едва имели возможность дать мне сносное образование; я сказал ему, что наша знать совсем не похожа на то представление, какое он составил о ней; что молодые ее представители с самого детства воспитываются в праздности и роскоши и, как только им позволяет возраст, сжигают свои силы в обществе распутных женщин, от которых заражаются дурными болезнями; промотав, таким образом, почти все свое состояние, они женятся ради денег на женщинах низкого происхождения, не отличающихся ни красотой, ни здоровьем, которых они ненавидят и презирают; что плодом таких браков обыкновенно являются золотушные, рахитичные или уродливые дети, вследствие чего знатные фамилии редко сохраняются долее трех поколений, разве только жены предусмотрительно выбирают среди соседей и прислуги здоровых отцов в целях улучшения и продолжения рода; что слабое болезненное тело, худоба и землистый цвет лица служат верными признаками благородной крови, здоровое и крепкое сложение считается даже бесчестием для человека знатного, ибо при виде такого здоровяка все тотчас заключают, что его настоящим отцом был конюх или кучер. |
| The imperfections of his mind run parallel with those of his body, being a composition of spleen, dullness, ignorance, caprice, sensuality, and pride. | Недостатки физические находятся в полном соответствии с недостатками умственными и нравственными, так что люди эти представляют собой смесь хандры, тупоумия, невежества, самодурства, чувственности и спеси. |
| "Without the consent of this illustrious body, no law can be enacted, repealed, or altered: and these nobles have likewise the decision of all our possessions, without appeal." [514] | И вот без согласия этого блестящего класса не может быть издан, отменен или изменен ни один закон; эти же люди безапелляционно решают все наши имущественные отношения[149]. |
| CHAPTER VII. | ГЛАВА VII |
| The author's great love of his native country. | Великая любовь автора к своей родной стране. |
| His master's observations upon the constitution and administration of England, as described by the author, with parallel cases and comparisons. | Замечания хозяина относительно описанных автором английской конституции и английского правления, с приведением параллелей и сравнений. |
| His master's observations upon human nature. | Наблюдения хозяина над человеческой природой |
| The reader may be disposed to wonder how I could prevail on myself to give so free a representation of my own species, among a race of mortals who are already too apt to conceive the vilest opinion of humankind, from that entire congruity between me and their Yahoos. | Читатель будет, пожалуй, удивлен, каким образом я мог решиться изобразить наше племя в столь неприкрытом виде перед породой существ, и без того очень склонявшихся к самому неблагоприятному мнению о человеческом роде благодаря моему полному сходству с тамошними еху. |
| But I must freely confess, that the many virtues of those excellent quadrupeds, placed in opposite view to human corruptions, had so far opened my eyes and enlarged my understanding, that I began to view the actions and passions of man in a very different light, and to think the honour of my own kind not worth managing; which, besides, it was impossible for me to do, before a person of so acute a judgment as my master, who daily convinced me of a thousand faults in myself, whereof I had not the least perception before, and which, with us, would never be numbered even among human infirmities. | Но я должен чистосердечно признаться, что сопоставление множества добродетелей этих прекрасных четвероногих с человеческой испорченностью до такой степени раскрыло мне глаза и расширило мой кругозор, что поступки и страсти человека предстали мне в совершенно новом свете, и я пришел к заключению, что не стоит щадить честь моего племени; впрочем, мне бы это и не удалось в присутствии лица со столь проницательным умом, как мой хозяин, ежедневно изобличавший меня в тысяче пороков, которых я вовсе не замечал до сих пор и которые у нас, людей, не считались бы даже легкими недостатками. |
| I had likewise learned, from his example, an utter detestation of all falsehood or disguise; and truth appeared so amiable to me, that I determined upon sacrificing every thing to it. | Равным образом, следуя его примеру, я воспитал в себе глубокую ненависть ко всякой лжи и притворству, и истина стала мне столь любезной, что ради нее я решил пожертвовать всем. |
| Let me deal so candidly with the reader as to confess that there was yet a much stronger motive for the freedom I took in my representation of things. | Но я хочу быть вполне откровенным с читателем и сознаюсь, что у меня было еще более могущественное побуждение не церемониться, изображая положение вещей у нас. |
| I had not yet been a year in this country before I contracted such a love and veneration for the inhabitants, that I entered on a firm resolution never to return to humankind, but to pass the rest of my life among these admirable Houyhnhnms, in the contemplation and practice of every virtue, where I could have no example or incitement to vice. | Не прожив в этой стране даже года, я проникся такой любовью и уважением к ее обитателям, что принял твердое решение никогда больше не возвращаться к людям и провести остаток дней своих среди этих удивительных гуигнгнмов, созерцая всяческую добродетель и упражняясь в ней; в стране, где передо мной вовсе не было дурных примеров и поощрений к пороку. |
| But it was decreed by fortune, my perpetual enemy, that so great a felicity should not fall to my share. | Но судьба, мой вечный враг, постановила не отпускать на мою долю столь великого счастья. |
| However, it is now some comfort to reflect, that in what I said of my countrymen, I extenuated their faults as much as I durst before so strict an examiner; and upon every article gave as favourable a turn as the matter would bear. | Однако я не без удовольствия думаю сейчас, что в рассказах о моих соотечественниках я смягчил их недостатки, насколько это было возможно в присутствии столь проницательного ума, и каждый пункт оборачивал так, чтобы представить его в наиболее выгодном освещении. |
| For, indeed, who is there alive that will not be swayed by his bias and partiality to the place of his birth? | Ибо есть разве живое существо, которое не питало бы слабости и не относилось бы пристрастно к месту своего рождения? |
| I have related the substance of several conversations I had with my master during the greatest part of the time I had the honour to be in his service; but have, indeed, for brevity sake, omitted much more than is here set down. |