На пути вверх по реке мы встретили келиманского губернатора, который ехал в лодке вниз. Он сказал, что лиссабонское правительство поручило ему выбрать, после личного обследования, наилучшую гавань для захода судов и наиболее удобное место для разгрузки товаров. Он выразил уверенность, что португальцы, живущие в его собственном округе, знают устье, откуда они вывозят невольников, но не хотят говорить ему, где оно находится, и поэтому он обращается к нам. К несчастью, на другое утро его превосходительство заболел лихорадкой и вернулся обратно, не достигнув устья реки. Позднее португальское правительство послало морского офицера для обследования различных входов в реку. Тот не обследовал, а только посмотрел, а потом представил доклад, в котором использовал опубликованные нами промеры без указания источника. Его собственные соотечественники посмеивались над глупым тщеславием, с которым их правительство старалось таким образом приобрести сведения, в то же время делая вид, что все это было ему известно раньше.
Когда мы поравнялись с островом Экспедиции, сломался порог топки нашего парохода, как это не раз случалось и прежде. К счастью, это произошло в благоприятном для охоты месте, так что у нас было буйволовое и оленье мясо все время, пока продолжался ремонт.
31 декабря мы достигли Шупанги, где должны были пробыть 8 дней, ожидая прибытия хлопчатобумажной ткани из Келимане. Обычной валютой в Восточной Африке является серый коленкор и простынная ткань; запас того и другого должен был служить нам в качестве денег во время нашей экспедиции внутрь страны. Губернатор и две его взрослые красивые дочери находились в губернаторской резиденции в Шупанге. Португальцы редко проявляют отвращение к тому, чтобы их обслуживали чернокожие; но он предпочитал, чтобы о нем заботились его дочери, и они исполняли свои обязанности с грациозной непринужденностью. Еще приятнее это было для нас, тем более что в этих краях редко встречаешь за столом португальских дам. Губернатор совсем не конфиденциально, а вполне откровенно сказал нам (здесь вообще принято говорить о горьких истинах), что здешние португальцы – жалкие подонки общества, совершенно опустившиеся из-за пьянства и лишенные какой бы то ни было предприимчивости. Если бы у нескольких крупных рабовладельцев оставалось сколько-нибудь энергии, они могли бы послать каждый 50 или 100 невольников в Кэп, на остров Маврикия и в Англию, чтобы те научились там производству сахара и различным ремеслам. Затем можно было бы выделывать здесь собственную ткань из хлопка, выращенного на месте, а также варить собственный сахар, вместо того чтобы привозить его из-за границы. Он считал даже, что непонятно, почему давно не построили железную дорогу через материк в Анголу.
Замечания губернатора свидетельствовали о недостатке, часто встречающемся у португальцев, а иногда и у наших соотечественников, которые, как дураки, находят удовлетворение своей гордости в осуждении всего английского. Если судить по нашим впечатлениям, то чужестранцы, услышав, что человек заканчивает свои тирады припевом: «Мне ужасно стыдно, что я родился португальцем» (как это часто приходилось слышать нам), или жалеют его, или испытывают к нему чувство презрения.
Он высказывал замечательные идеи при полнейшем пренебрежении к простой деловитости и трудолюбию. У его ног в изобилии росло индиго 6 футов высоты; на расстоянии мили можно было найти первосортный хлопок, который распространился здесь, несмотря на то что в течение ряда лет сжигался; говорят, что в большей части дельты Замбези легко возделывать сахарный тростник. Но вместо того, чтобы извлекать практическую пользу из этих очевидных преимуществ, наши друзья, погружаясь в великолепные мечты о создании английскими капиталистами в Восточной Африке второй Ост-Индской компании, все время усердно вывозили рабочую силу на остров Бурбон. Программа работ этой английской компании, тщательно составленная королевским министром в Лиссабоне, предусматривает с похвальной строгостью постройку школ и мостов, проведение дорог и углубление портов, с условием, что все это должно быть отдано португальцам по прошествии 20 лет!
Губернатор упомянул об общеизвестном факте, что португальское правительство тратит на содержание колоний в Восточной Африке ежегодно 5000 фунтов; товаров оттуда в Лиссабон поступает мало или совсем не поступает, и ни один португалец не нажил себе здесь состояния и не вернулся на родину его тратить. Нельзя действительно не пожалеть, что государственные деятели, просвещенные люди, судя по издаваемым ими законам, являются посредниками в распространении такой нищеты в этой производящей рабов стране, на господство в которой они претендуют и не допускают туда другие нации, когда сами не могут сделать ничего хорошего. Не является ли это слишком дорогой ценой за возможность чваниться в Европе, вызывая к себе ненависть всего христианского мира тем, что португальцы были первыми, начавшими заокеанскую торговлю рабами, и будут последними среди тех, кто ее оставил.
Один работорговец, истощенный, тяжело больной и почти слепой, часто откровенно и искренно рассказывал нам о важных моментах в своей карьере. Было очевидно, что он смотрит на рабство иначе, чем мы. Все его соотечественники знали, что, взывая к его гуманности, было легче всего добиться от него щедрости; и действительно, по отношению к нам он был очень щедр и обязателен. Когда мы выразили свое удивление по поводу того, что такой гуманный человек мог быть повинен в тех ужасных жестокостях, которые связаны с вывозом невольников, он стал с возмущением отрицать, чтобы когда-нибудь отрывал рабов от их домашних очагов. Он вывозил только brutos do mato, «диких зверей», т. е. еще диких туземцев или недавно пойманных во время набегов. Эта точка зрения позволила ему серьезно рассказать нам, что, когда умерла его жена, он, чтобы притупить свое горе, сделал набег на племена, живущие поблизости от устья Шире, и взял много пленных. Он начал заниматься работорговлей в Анголе и несколько раз наживал состояние, но каким-то образом умудрился растратить все во время короткого пребывания в Рио-де-Жанейро, где он вел беспорядочную жизнь. «Деньги, которые человек наживает торговлей невольниками, – говорил он, – плохие деньги и скоро идут к черту».
Приблизительно 12 лет назад он отправился из Келимане с грузом слоновой кости, но судно было задержано, как ведущее торговлю невольниками, и отведено в Кэп. Другие его суда были также захвачены нашими крейсерами. Он против этого не возражал, – это было правильно и справедливо, они действительно служили для работорговли. Но он считал неправильным, что англичане забрали этот его корабль, который совершал законный рейс. Английские офицеры были того же мнения и хотели вернуть ему судно, так как они были джентльменами, но его собственный негодяй-соотечественник выступил против него, и корабль был конфискован. Спустя много лет морской офицер, который был на крейсере, забравшем его судно, сопровождал нас вверх по реке. Узнав нашего приятеля, он тут же сообщил ему, что британское правительство, удостоверившись позднее, что захват его судна был незаконным, выплатило португальскому правительству полную стоимость и корабля, и груза.
Сеньор Вианна, переселенец, только что купил себе ферму размером в 3 кв. мили; за весь участок он должен был уплатить 900 долларов, или 180 фунтов, в течение трех лет. Он также взял в аренду у правительства 40 кв. миль поместья Мариано на Шире и Замбези. Мистер Асеведо много лет арендовал в восточной части Мазаро 80 кв. миль. Рента в несколько сот долларов составляется из взносов колонистов или рабов, которые сдают фермеру ежегодно мешок или два зерна и несут известные обязанности, напоминающие те, которые существовали у нас при оброке.
Ландейцы, или зулусы, живущие на противоположном, южном, берегу, явились в Вианна за своей данью, но он послал им небольшой подарок и просил не торопить его, пока не уедет губернатор. Между тем он переправил все свои товары на противоположный берег и уехал с губернатором, не уплатив дани зулусам. Зулусам платят налог главным образом для того, чтобы получить разрешение рубить огромные деревья гунда на расстоянии около 20 миль внутри страны. Гунда используются для постройки больших каноэ, обычных на Замбези. Нарубив леса у себя в имении, он обеспечил себя каноэ на десять лет и был уверен, что о его мошенничестве забудут задолго до истечения этого срока. Несмотря на это, он с горечью жаловался на непочтительность, которую проявляли туземцы по отношению к губернатору и к нему самому.
Когда мы были в Шупанге, мимо провезли на каноэ взятого в плен Поля Мариано. Его везли в Сену. Он обвинялся в убийстве нескольких несчастных чернокожих, в том числе плотника, принадлежавшего хорошо известному сеньору Асеведо. На Мариано ночью напали офицер и несколько солдат и взяли его в плен. Сестра Мариано пришла к губернатору и спросила его напрямик, в присутствии нескольких джентльменов, сколько надо ему заплатить за освобождение ее брата. Конечно, губернатор был возмущен такой смелостью и отчитал женщину; однако, как это ни странно, через несколько дней Поль бежал и вернулся на свой остров, где его больше и не беспокоили. Когда мы еще не знали, куда он отправился, мы спросили одного джентльмена, хорошо знакомого с местными обычаями, куда, по его мнению, бежал Поль. «Что? К себе домой, конечно», – ответил он.
И действительно, так оно и было.
Теперь часто шли дожди и уровень реки сильно поднялся. Мы двигались вверх по реке так медленно, что можно было прийти в отчаяние. Тете мы достигли только 2 февраля 1860 г. В этот же день вернулся из геологической экскурсии м-р Торнтон; некоторые португальцы ожидали, что он откроет снова богатейшие залежи серебра. Здесь существует легенда, что раньше иезуитам были известны громадные залежи в Чикове и что они их разрабатывали. М-р Торнтон побывал за Зумбо в обществе «цветного» торговца. Вскоре после этого он покинул Замбези и, присоединившись к экспедиции барона ван дер Деккена, занялся исследованием покрытой снегом горы Килиманджаро, к северо-западу от Занзибара. Спутник м-ра Торнтона, торговец, привез много слоновой кости; в тех местах ее было много и стоила она дешево. Однако ему пришлось пла