Характеристика монголов. Не стану описывать жилища монгола, его одежды, пищи, занятий, общественного строя и т. п., о чем вкратце говорено уже во второй главе моей «Монголии и страны тангутов» и гораздо подробнее можно найти у других путешественников; попытаюсь набросать здесь лишь характерные черты этого кочевника по своим личным наблюдениям и впечатлениям.
Подобно тому как у других номадов, так и у монголов, вследствие нивелирующих условий кочевой жизни, общая характеристика внешних и внутренних качеств целого народа почти одинакова для различных его племен и сословий. Монгольский народ отличается от соседних кочевников тем, что достиг сравнительно более высокой стадии развития, имеет собственные письмена, печатные законы, изучает тибетскую грамоту, всецело предан вопросам религии. В то же время национальная жизнь у монголов почти забыта, и родовой быт уже исчез.
Обитая в стране, имеющей хотя и незавидный, но тем не менее здоровый климат, не зная извращенного склада и треволнений нашей жизни, сызмальства приученный ко всем трудностям родной пустыни, полной грудью вдыхающий ее чистый воздух, монгол пользуется довольно крепким физическим складом, хорошим здоровьем и нередко достигает глубокой старости. Правда, приращение населения в Монголии идет туго вследствие стесненных экономических условий, безбрачия лам, иногда эпидемических болезней (оспа, тиф) и т. п., но зато среди нарождающихся младенцев, при суровых условиях быта и обстановки, несомненно происходит строгий естественный подбор сильнейших, и не выживает, как в наших городах, всякая калечь на горе себе и другим. Только ламы при кумирнях, в особенности те, которые более строгого посвящения, выглядят, как и наши кабинетные сидни, болезненными и тщедушными. Истый же сын пустыни, коренной монгол, всегда здоров, беспечен и счастлив, гарцуя на своем коне по безграничным равнинам.
Внешний облик монгола достаточно известен из различных описаний. Скажу только, что северные монголы, то есть халхасцы и наши буряты, всего лучше сохранили коренной тип своей расы. Те же монголы, которые живут вблизи собственно Китая, много окитаились как по наружному виду, так еще более относительно своих нравственных качеств.
Войлочная юрта составляет подвижное жилище монгола; домашний скот обусловливает все его существование. Земледелия монголы не знают вовсе, в ремеслах же ограничиваются лишь выделкой немногих предметов домашнего обихода.
Кирпичный чай, завариваемый с солью и молоком с маслом или салом и мукой, равно как молоко в разных видах, не исключая и опьяняющего кумыса, наконец, мясо баранов, иногда рогатого скота и лошадей, или еще реже верблюдов, составляют обыденную пищу того же номада.
Из внешних чувств у монголов всего лучше зрение. Остальные чувства не особенно тонки, да им и невозможно развиться: обоняет монгол только аргальный дым в своей юрте; осязает лишь войлок, шкуры, шерсти, аргал и т. п.; о вкусе мало имеет понятия, ибо всю жизнь потребляет только соленый чай, кислое молоко и кумыс, да изредка обжирается бараниной; наконец, слух номада не изощряется ничем, кроме ржания лошадей, мычания коров, блеяния баранов, отвратительного крика верблюдов, диких звуков шаманского бубна да глухого завыванья бури в пустыне.
Бедна, незавидна жизненная обстановка монгола, беден и его внутренний мир. Впрочем, здесь не может быть приложима строгая оценка по европейской мерке.
В глубине своей родной пустыни, вдали от развращающего влияния нашей или китайской жизни, монгол обладает довольно многими похвальными качествами: он добродушен, гостеприимен, достаточно честен, хороший семьянин, ведет жизнь почти патриархальную, доволен и счастлив по-своему. В общем и все монголы, противоположно другим кочевникам, нрава весьма мирного: крупные преступления, в особенности убийства, здесь очень редки; нет даже специально организованного, как, например, у киргизов, воровства скота, так называемой баранты. Однако удаль мужчины и здесь много ценится прекрасным полом. Этот последний, по нашим понятиям, далеко не может похвалиться своей нежностью и красотой. У монголов, подобно тому, как и у других народов, понятие о красоте сообразуется с преобладающим типом своей расы: поэтому плосколицая и скуластая женщина здесь всего привлекательнее. Нравственная распущенность монгольских девушек весьма большая, но специальной проституции нет, исключая разве городов. На женщинах лежат все домашние заботы и уход за детьми; в другие дела они не вмешиваются. Вообще женщины в Монголии гораздо деятельнее мужчин. Последние ленивы до крайности. Эта лень проглядывает на каждом шагу обыденной жизни номада. Дома, в своей юрте, он решительно ничего не делает, лишь изредка съездит взглянуть на скот, который пасется поблизости. Затем большую часть дня проводит в чаепитии, составляющем для монголов какое-то священнодействие, или в поездках по соседним юртам для того же чаепития зимой, а летом – чтобы напиться до отвала кумыса или ареки.[630]
Пешая ходьба во всеобщем презрении у монголов, конечно, ради той же лени. Поэтому номад, если только имеет возможность, шагу не сделает без верховой лошади, постоянно привязанной возле его юрты. Даже во время пастьбы скота, на что обыкновенно употребляются совершенно бедные люди по найму или подростки семьи, изредка женщины, пастух сидит по целым дням на лошади или корове, которая пасется вместе со всем стадом. Немного оживает номад лишь осенью или зимой, когда отправляется с караваном верблюдов транспортировать чай, соль и китайские товары.
При всей своей лени монголы весьма любопытны и словоохотливы, но далеко не веселого нрава. Даже дети здесь резвятся очень мало. Песни слышатся также редко; притом они обыкновенно заунывные или воспевают предметы быта и обстановки номада. Общественные веселья, так называемые байга (состязания в скачке, борьбе, стрельбе в цель и пр.), устраиваются лишь в Урге и других важных религиозных пунктах раз или два в год, во время больших праздников, да и то с каждым годом эти традиционные празднества становятся беднее.
Вежливость у монголов выражается во взаимном угощении нюхательным табаком или закуренной трубкой, иногда в обмене хадаками (небольшие, в виде полотенца, куски шелковой материи), которые заменяют наши визитные карточки, в обоюдных расспросах о здоровье скота и т. п. Угощают гостей, прежде всего, чаем, а летом молоком или кумысом. Для хорошего приятеля или своего начальника монгол не поскупится зарезать барана, который обыкновенно съедается дочиста.
Насчет лекарств номады вообще весьма падки; считают целебной всякую дрянь (желчь медведя или дикого яка, сердце горного барана, высушенную летучую мышь или жабу и т. п.) и охотно прибегают к варварскому лечению своих лам.
Номад, как и вообще неразвитый человек, отличается удивительной способностью помнить мелочи из собственного быта и обстановки. Так, монгол не только знает «в лицо» всех своих лошадей, но легко отыщет своего заблудившегося барана в тясячном стаде другого владельца, припомнит масть и отличительные признаки лошади, на которой ездил много лет тому назад, подробно опишет свое платье, надевавшееся в молодости, и т. п. Кроме того, монголы весьма памятливы на местность и легко ориентируются в пустыне; наконец, подмечают и знают многие явления природы. Точных измерений для времени и расстояний не понимают. Время считается по дням, ночам, неделям, месяцам и годам; большие расстояния определяются по числу дней езды на верблюде или на верховой лошади, а малые обыкновенно лишь словами «близко» или «далеко», иногда же и по дневному движению солнца. Ориентировка, хотя бы в юрте, всегда производится по странам света; нашей «правой» или «левой» стороны монголы не знают.
Рядом с ленивым и апатичным складом характера трусость и ханжество составляют самые присущие монголу качества. Первое из них, то есть трусость, помимо общего ее господства в характере всех азиатцев, сильно развита ныне у монголов вследствие отсутствия политической для них деятельности, усыпляющего воздействия китайцев, наконец и вследствие влияния самой пустыни, нигде не представляющей простора для активной работы человека. На той же самой почве ленивого, пассивного склада характера номада прочно укоренилось и широко развилось религиозное ханжество, в которое погружена вся жизнь нынешнего монгола. Помимо бесчисленного множества лам, составляющих, по крайней мере, треть мужского населения описываемой страны, здесь все, от простолюдина до владетельного князя, отдают религиозному культу как свои лучшие стремления, так и большую часть своих материальных средств. Но рядом со столь широким господством буддизма, или, вернее, современного ламаизма, у монголов уживаются немалые остатки прежнего шаманства и фетишизма. Не говоря уже про поклонение горам, рекам, озерам и другим предметам неодушевленной природы, монголы веруют во многое множество различных примет, гаданий и волшебств, начиная от лопаточной кости барана, играющей большую роль в суевериях этого народа, до различных отчитываний лам и диких представлений исступленного шамана.
В общем резюме: отсутствие энергии и настойчивости, рядом с мимолетностью впечатлений и неразвитостью, словом, чисто детская натура – вот крупные черты характера монгола. Но путешественник мирится с этим, когда встречает в глухой пустыне его гостеприимство и видит перед собой простого бесхитростного человека. Грустно лишь то, что даже у номадов, как и при сложном строе цивилизованного быта, в практической жизни обыкновенно выигрывает нравственно худший человек. Там, как и у нас, прогрессируют порок и проходимство в ущерб добрых сердечных качеств. Конечно, встречаются и исключения, но они ничтожны сравнительно с огульным пошибом.
Настоящая пустыня. Через 18 дней по выходе из Урги мы оставили позади себя степной район Северной Гоби и вступили близ колодца Дыби-добо в настоящую пустыню, ту самую, которая залегает с востока на запад через всю Центральную Азию, а по нашему пути протянулась без перерыва до окрайних гор Гань-су. Южная, большая часть этой пустыни изобилует сыпучими песками, наполняющими то спорадически, то чаще громадными сплошными массами обширные пространства от западных пределов Таримского бассейна до восточной части Ордоса. Меньшая, то есть центральная, часть Гоби, еще более бесплодная, покрыта щебнем и галькой; местами встречаются здесь солончаки и небольшие площади лёссовой глины; песчаные же наносы попадаются лишь кое-где и притом необширные.