На гусей ставят петли из более крепких ниток и с сильным тамарисковым прутом, так, чтобы пойманная птица сразу была задавлена или приведена в невозможность перекусить петлю. Много мешают подобной ловле вороны, орлы, даже кабаны, которые съедают попавшихся птиц. Кроме весны, туземцы Лоб-нора ловят в петли на осеннем пролете, а также летом, молодых уток и гусей. Тех и других иногда откармливают к зиме; особенно хорошо привыкают серые гуси. Случается также добывать в петли экземпляры с зажившими дробовыми ранами. «Через это мы давно знали, что птицы улетают в ваши страны и там их стреляют дробью», – говорили нам лобнорцы.
Вскрытие Тарима. В нынешнюю сравнительно холодную зиму и более позднюю весну лед на Тариме и Лоб-норе держался значительно дольше, нежели весной 1877 г. Тогда Тарим вскрылся возле д. Абдал 4 февраля, хотя до половины этого месяца, в наступивший затем холод, по реке иногда шла шуга и даже местами вновь появлялся сплошной лед. Ныне по льду Тарима, правда, уже посиневшему и растрескавшемуся, можно было ходить до 20 февраля; окончательно уничтожился этот лед только 27-го числа. Так же и на самом Лоб-норе. Весной 1877 г. лед уже много растаял здесь к 20 или 23 февраля; совершенно очистилось озеро бурей 4 марта. Между тем в нынешнем году лобнорский лед был еще совсем почти цел в половине февраля, да и к концу этого месяца растаял большей частью лишь в заберегах и в небольших полыньях; совершенно исчез только к половине марта.
Но как на Тариме, так и на Лоб-норе зимний лед уничтожается исключительно солнечным пригревом при пособии падающей после каждой бури на тот же лед песчаной пыли. Частички этой пыли, более нагреваясь солнцем, протаивают внутрь льда, поверхность которого становится через это ноздреватой.[872] С другой стороны, весной лед, в особенности на Тариме, протачивается снизу водой. Та и другая причины в совместном результате делают, что перед своим разрушением лед Лоб-нора становится много похожим на пчелиные соты, легко разламывается и окончательно растаивает на солнце.
Ледохода по нижнему Тариму почти не бывает, разве ничтожный, вроде шуги. После вскрытия того же Тарима вода в нем временно делается несколько мутной и немного (на 1 фут или около того) прибывает, вероятно, от таяния осенней прибыли в соседних верхних частях реки. В это время таримская вода направляется по отводным канавам и постепенно заливает высохшие или обмелевшие площади искусственных озер.
Вечерняя охота на стойках. С конца февраля, когда Тарим вскрылся и озера уже значительно оттаяли, прежняя наша охота-бойня прекратилась. Взамен ее мы пользовались хотя не особенно добычливой, но весьма заманчивой охотой за утками на вечерних стойках. Лучшее место для таких стоек – промежуток среди двух или нескольких озерков, на которых утки привыкли кормиться; притом необходимо выбрать место посуше и с тростником, где бы можно было спрятаться; наконец, стойка не должна быть возле самой воды, ибо упавших туда птиц без собаки трудно будет достать. Такие удобные места находились невдалеке от нашего бивуака.
На закате солнца мы отправлялись вдвоем или втроем, каждый к своему местечку, и рассаживались в тростнике. Пока еще светло, утки довольно осторожны, а потому спрятаться нужно получше; даже фуражку с головы следует снять, чтобы меньше быть заметным. Ждать перелета обыкновенно приходится недолго. Смотришь – то там, то здесь промелькнут утки – одиночки, пара или небольшая стайка, но все еще стороной или высоко. С лихорадочным волнением следишь за этими утками; ждешь не дождешься, пока которая-нибудь налетит в меру выстрела. И вот, наконец, прямо на охотника летит пара шилохвостей или несколько селезней-полух гонят самку. Мигом ружье наготове; сам же еще более притаишься в засадке. Но напрасна такая осторожность – птицы не подозревают опасности и плавно налетают на несколько десятков шагов. Блеснет огонь выстрела, и одна из уток, свернувшись клубком, упадет на землю. Быстро вложишь в ружье новый патрон и ждешь новых уток, спугнутых тем же выстрелом. Если они не налетят, то поднимешь убитую птицу и снова спрячешься в засадке. Опять напряженно смотришь впереди себя и по сторонам. Вот мелькнул длинной струей огонь из ружья соседа, и загремел выстрел…
Опять суматоха между утками, успевшими было снова усесться на озерках… Между тем все больше и больше надвигаются сумерки; утки начинают летать тише и ниже; все чаще и чаще раздаются по ним выстрелы… На соседних болотах тем временем идет пир горой, в особенности у гусей, громкое гоготанье которых не умолкает ни на минуту; кроме того, свистят полухи и шилохвости, крякают утиные самки, по временам гукает выпь… Все хлопочет, радуется, суетится для одной и той же великой цели природы – размножения.
Незаметно проходит более часа времени; вечерняя заря погасает, звезды одна за другой зажигаются на небосклоне. Стрелять теперь уже нельзя в темноте. Тогда выходишь из засадки и, забрав убитых уток, отправляешься вместе с товарищами на бивуак; по пути передаются друг к другу рассказы об удачах или неудачах минувшей охоты.
При хорошем лёте мне приходилось убивать за вечер по восьми уток. Случайно, но только редко, налетают на засадку гуси и также попадают под выстрел. Пораженные неожиданностью, эти осторожные птицы, как шальные, бросаются в сторону, и еще долго после того слышится в вечерней тишине тревожный крик улетающего стада…
Быстрый отлет к северу. Вскрытие Тарима, спешное таяние льда по озерам, а главное, ежедневно значительно прибывавшее тепло напомнили пернатым гостям Лоб-нора, что наступило время дальнейшего отлета. И начали пролетные стаи спешить в новый путь, теперь уже прямо на север, через пустыни и горы, на раздолье малолюдной Сибири. Там многие из этих странников вскоре найдут места своего летованья; другие же полетят все дальше и дальше, через лесные дебри или по многоводным рекам на пустынные тундры Полярного моря, быть может даже на его острова, и, наконец, осядутся здесь на время короткого лета. Быстро промелькнет оно всюду на севере, и вновь наступит для птиц отлетная пора. Опять покинут они свои облюбленные места и двинутся обратно к югу, но уже не спешно и радостно, как летели сюда весной, наоборот – медленно, лениво, нередко с большими остановками, видимо неохотно, по горькой лишь нужде покидая свою родину… Нынешний отлет с Лоб-нора совпал как раз с тем же отлетом весной 1877 г. Начался он с последних дней февраля и всего сильнее происходил в первых числах марта. Днем мало было заметно улетавших стад; зато ночью почти постоянно слышался в вышине шум их спешного полета. К 5-му числу марта уток на Лоб-норе уменьшилось примерно на 2/3 против того, сколько их было здесь в феврале; к первому же дню нашей весны, т. е. к 9 марта, едва ли осталась и десятая доля прежнего обилия. Гуси улетали не так спешно, быть может потому, что многие из них остаются гнездиться на Лоб-норе. Притом здесь в течение первой половины марта еще продолжался, конечно, сравнительно слабый, пролет запоздавших стаек уток и гусей.
Появление других видов птиц. Собственно с первых чисел марта наступила пора пролета мелких пташек, частью и голенастых. Относительно последних на Лоб-норе полная бедность, как при пролете, так еще слабее при гнездении. Из прилетных же летних пташек здесь, и более по нижнему Тариму, чаще других гнездятся лишь сорокопуты (Lanius arenarius), славки (Sylvia minuscula?), варакушки (Cyanecula coerulecula), камышевки (Acrocephalus turdoides), а также скворцы (Sturnus vulgaris) и стрижи (Cypselus murarius) в дуплах туграковых деревьев. Вот таблица нынешнего прилета на Лоб-нор в первых двух третях марта:[873] 1-го числа (быть может, несколько раньше) прилетели чирки (Querquedula circia) и краснозобые дрозды (Turdus ruficollis); оба вида здесь редки даже пролетом. 2 марта появились серые цапли (Ardea cinerea), также довольно здесь редкие и ныне запоздавшие почти на целый месяц против пролета весной 1877 г.; сорокопуты (Lanius arenarius), в большом числе здесь гнездящиеся; желтоголовые плисицы (Budytes citreola), также довольно обыкновенные на гнездении. 5 марта прилетели белые плисицы (Motacilla personata), на Лоб-норе редкие. 6-го – лысухи (Fulica atra), в большом количестве здесь гнездящиеся и также ныне запоздавшие более чем на две недели; скворцы (Sturnus vulgaris), которые на самом Лоб-норе не гнездятся, но по Тариму весьма обыкновении; в тот же день замечены нырки-чернеть (Fuligula cristata), по всему вероятию раньше прилетавшие, но не обильные на Лоб-норе. 7 марта встречен чекан-плешанка (Saxicola leucomela), весьма здесь редкий, 9-го – ходулочник (Hybsibates himantopus), также редкий, 10-го – чекан черногорлый (Saxiocola atrogularis), довольно обыкновенный здесь и на гнездении, 12-го – кроншнеп (Numenius arquatus), позднее не особенно редкий на пролете и, быть может, иногда гнездящийся на болотах Тарима. 18-го замечены три пеликана (Pelicanus crispus?), которые весной появляются здесь в редкость; в средине же лета, по словам туземцев, прилетают на Лоб-нор в большом числе и остаются до осеннего отлета.
Если прибавить сюда прилет в последней трети марта, уже вне Лоб-нора, по пути нашему к Черчену, то в это время были замечены только: 24-го числа коршуны (Milvus melanosis); 29-го – славка (Sylvia minuscula?) и 31-го – стрижи (Cypselus murarius). Всего, следовательно, в нынешнем марте на Лоб-норе и по соседству с ним в прилете наблюдалось 17 видов птиц; в том же месяце 1877 г. встречено двумя видами больше. Но вообще в марте прилет на Лоб-норе стал мало заметен; тем более что со второй трети этого месяца погода сделалась гораздо чаще бурной и атмосфера почти постоянно была наполнена густой пылью. Эта пыль, мелкая и липкая, как мука, обильно наседала всюду на кустарники и тростник, так что в последнем невозможно было пройти без того, чтобы на залепило глаза; выстрел по птице, летящей над тем же тростником, сбивал целые клубы этой пыли; даже при ходьбе по низким солянкам вслед за человеком столбом поднималась пыль, словно на проезжей дороге во время сухого лета.