«Путешествия» увлекли читателей необычайным сюжетом, удивительно точными, продуманными описаниями впечатлений героя от его пребывания у лилипутов и великанов, лапутян и гуигнгнмов. Простодушные читатели поначалу восприняли «Гулливера» как правдивое, всамделишное жизнеописание (каких только чудес не бывает на свете!), более искушенные — как смешную забавную сказку и лишь немногие, самые проницательные — тотчас же догадались, что в фантастических «Путешествиях Гулливера» содержится глубочайший смысл, скрыта беспощадная сатира на английские порядки, законы, нравы и политику. Позднее книга обросла комментариями, превышающими объем самого произведения.
Созданные Свифтом на склоне лет, «Путешествия Гулливера» явились плодом долголетних раздумий писателя над современной ему жизнью.
Причудливая фантастика начинается с первых же страниц романа, когда Гулливер после кораблекрушения попадает в плен к шестидюймовым человечкам.
О заведомо неправдоподобных вещах Свифт повествует таким невозмутимо-спокойным, правдивым тоном, как будто речь идет о самых обыкновенных явлениях, на каждом шагу встречающихся в жизни. При этом рассказы Гуллнвера кажутся настолько обоснованными и убедительными, что мы невольно начинаем видеть перед собой этих маленьких человечков и всю окружающую их обстановку столь же отчетливо, как и сам Гулливер.
Иллюзия достоверности достигается точнейшим соблюдением пропорций и размеров, тщательными арифметическими подсчетами и обильными фактическими сведениями. Так, например, в описании Лилипутии Свифт исходит из предпосылки, что рост лилипутов в двенадцать раз меньше роста Гулливера, а потому меры поверхностей у них примерно в 150 раз (12 X 12), а объема — приблизительно в 1700 раз (12 X 12 X X 12) меньше наших. Отсюда — много забавных эпизодов и недоразумений. Автор подробно рассказывает, какого неимоверного труда стоило лилипутским портным сшить для Гулливера новый костюм, сколько пошло на него материи, как дорого обходилось содержание пленника (он съедал за раз почти 2000 порций!), как трудно было найти для него подходящее жилище и т. д.
Кстати, относительность величин в бесконечно многообразном мире, ограниченность представлений о большом и малом — предмет иронических размышлений Свифта и в других сочинениях, в частности в сатирическом трактате «О поэзии» (1723), где он не обходит и критиков:
Натуралистами открыты
У паразитов паразиты,
И произвел переполох
Тот факт, что блохи есть у блох.
И обнаружил микроскоп,
Что на клопе бывает клоп.
Питающийся паразитом,
На нем — другой, ad infinitum97.
(Перевод С. Маршака)
Каждая черточка и каждый штрих в «Путешествиях Гулливера» содержат всевозможные иносказания и намеки, заставляющие находить много общего между сказочной Лилипутией и Англией эпохи Свифта. Общественные события и человеческие взаимоотношения, которые в действительности казались людям значительными и даже грандиозными, неожиданно предстают уменьшенными до микроскопических размеров и благодаря этому становятся ничтожными и смешными.
Гулливер замечает, что у лилипутов существуют почти такие же обычаи и нравы, как и на его родине. Эти жалкие пигмеи, оказывается, страдают манией величия, тщеславием и себялюбием, больше всего ценят богатство, чины и знаки отличия, считают своего крохотного короля самым могущественным монархом в мире, ссорятся, сплетничают, интригуют, ведут междоусобные войны.
Сходство распространяется и дальше. Враждующие политические партии лилипутов — высококаблучников и низкокаблучннков — разительно напоминают английских тори и вигов, а секты остроконечников и тупоконечников, не могущих прийти к окончательному решению, с какого конца следует разбивать яйца, дают сатирическое изображение религиозных споров того времени. Враждебное государство Блефуску, отделенное от Лилипутии узким проливом, — это, конечно, Франция, с которой Англия вела длительную войну. Министр финансов у лилипутов Флимнап, умеющий искуснее других придворных плясать на натянутом канате и прыгать через палку, подставленную ему императором, многими чертами походит на английского премьер-министра Уолпола, а лилипутский монарх — скупой, подозрительный и трусливый — наделен несомненным сходством с королем Георгом I.
Из этих примеров ясно, что любой эпизод «Путешествий Гулливера» содержит намеки на современные Свифту общественные отношения и политическую жизнь.
Во второй части романа, где описываются приключения Гулливера в стране великанов, Свифт обличает уже не отдельные недостатки политической и общественной жизни Англии и не отдельных правителей, а всю систему управления и государственного устройства в целом. Гулливер, сам превратившись теперь в жалкого лилипута, терпит в этом гигантском мире множество неприятностей и злоключений.
Центральное место во второй части «Путешествий» занимает беседа Гулливера с королем великанов, которому Гулливер подробно рассказывает об английских законах и обычаях. Королю великанов человеческая жизнь кажется такой же жалкой, какой Гулливеру казалась жизнь лилипутов.
Устами этого разумного, просвещенного монарха Свифт обличает продажность и своекорыстие государственных и политических деятелей; английские избирательные законы, оставляющие широкий простор для подкупа избирателей и всяческих злоупотреблений; порочное, по его мнению, устройство английского парламента, при котором члены верхней палаты пополняются не путем свободного избрания, а в порядке наследования; судебную волокиту и крючкотворство; кровопролитные войны, ложащиеся тяжелым бремейем на страну; методы воспитания и обучения молодежи, всемерно способствующие развитию эгоистических наклонностей и дурных нравов, и т. д.
Те же самые мысли, в еще более резкой форме, мы находим и в третьей части романа, где описываются путешествия Гулливера в различные вымышленные страны: Лапуту, Бальнибарби, Лаггнегг, Глаббдобдриб, а также в Японию. Находясь в Бальнибарби, Гулливер встречается с местными философами, которые мечтают об общественных преобразованиях согласно законам справедливости и разума. «Эти несчастные, — сообщает Гулливер, — изыскивали способы убедить монархов выбирать фаворитов среди умных, способных и добродетельных людей, научить министров заботиться об общем благе, награждать только тех, кто оказал обществу выдающиеся услуги; внушить монархам, что их подлинные интересы совпадают с интересами народа и поручать должности следует достойным лицам».
Иронически перечисляя несбыточные планы этих мечтателей, Свифт высказывает между строк свои собственные положительные взгляды на устройство человеческой жизни и государства. Он хочет, чтобы граждане побуждались к исполнению обязанностей перед обществом не страхом и насилием, а чувством высокой сознательности и ответственности по отношению к своим ближним.
Он мечтает о том, чтобы достоинства человека измерялись не его богатствами и титулами, а умом и душевными качествами, той реальной пользой, какую он приносит людям своей деятельностью.
Изобличая на протяжении всей книги различные проявления деспотизма и насилия, Свифт с восхищением отзывается о героях республиканского Рима, тени которых поочередно проходят перед Гулливером. «Больше всего я наслаждался лицезрением людей, истреблявших тиранов и узурпаторов и восстанавливавших свободу и попранные права угнетенных народов».
Трудовой народ, создающий своими руками материальные ценности, заслуживает, по мнению Свифта, глубочайшего уважения: «Всякий, кто вместо одного стебля травы сумеет вырастить на том же поле два, окажет человечеству и своей родине большую услугу, чем все политики, взятые вместе».
Несмотря на то, что Свифт стоял выше и видел дальше своих современников, он не мог дать определенного ответа, как уничтожить царящее в мире зло и улучшить общественные нравы. В этом состояла его трагедия и этим объясняется, почему его сатира становится порою такой жестокой и мрачной.
В народных горестях и несчастьях он обвиняет своекорыстных властителей, царедворцев и алчных богачей, бессовестно грабящих тех, кто добывает жизненные блага. «На каждого богача приходится более тысячи бедных. Можно прямо сказать, что огромное большинство нашего народа принуждено влачить жалкое существование». Устами Гулливера Свифт советует «не доверяться монархам и министрам, если есть возможность обойтись без их помощи».
С издевательским остроумием Свифт описывает ученых Великой академии в Лагадо — пустых фантазеров, занятых разработкой абсурдных проектов: изготовлением пряжи из паутины, пережиганием льда в порох, извлечением солнечной энергии из огурцов и т. д. «Жаль только, — замечает автор, — что ни одни из этих проектов еще не доведен до конца, а пока что страна в ожидании будущих благ приведена в запустение, дома, разваливаются и население голодает и ходит в лохмотьях».
Один из образованнейших людей своего времени, Свифт выступал, разумеется, не против науки вообще, а против бесплодного прожектерства и лженаучных теорий, отдающих средневековой схоластикой. Возмущали его и дельцы от науки, готовые спекулировать своими знаниями ради наживы, и шарлатаны, рядившиеся в тогу ученых, чтобы легче было обманывать легковерных людей.
Вместе с тем Свифт высказывает походя такие блестящие догадки, что сейчас его не без основания причисляют к научным фантастам. Например, летающий магнитный остров Лапута — не менее остроумное научное допущение, чем логическая универсальная машина или казавшийся еще недавно анекдотическим способ возведения зданий… сверху вниз — от крыши к фундаменту. И что, пожалуй, самое удивительное — обнаруженные лапутянами два спутника Марса открыты были в действительности американским астрономом Холлом, назвавшим их Фобос и Деймос. Произошло это в 1877 году, спустя полтора столетия после опубликования «Путешествий Гулливера».