Наконец, его величество взял слово. Он высоко поднял над головой свой старинный бокал:
– Я предлагаю снова выпить за здоровье нашего друга из России. У меня для этого есть немало оснований. Сейчас я напомню об одном из них. Именно товарищ Пронин взял на себя шефство над сестрами Исфандияри–Бахтиари, которые долго не были в родных краях и почти забыли наши обычаи… Я сам учился в Европе, много путешествовал и знаю, о чём говорю. Иван Николаевич поддержал их – как настоящий наставник. Я всегда буду благодарен ему за это! Сёстры нашли в нем по-настоящему мудрого друга. Да и для меня представитель сражающейся России стал образцом во многих отношениях.
Шах пригубил вино.
Все последовали его примеру.
– Это правда, Пронин помогал нам с первых часов пребывания в Иране. А когда уехала мама, мы почувствовали его заботу особенно остро, – произнесла Арзу почти без сарказма. А Сурия только улыбнулась – на этот раз персонально Пронину.
Поздним вечером на виллу Пронина доставили пакет от генерала Коржаненко. Они нашли Салиму! В деревушке, неподалеку от того оазиса, где погиб американский лейтенант. Наши врачи установили смерть от отравления… Рябинин приписал: «Очень похоже на самоубийство. При ней ничего интересного не было. Но в доме, где она ночевала, удалось найти записку. Скорее всего, её писала девушка. Перевод этого документа на русский язык прилагаем».
Пронин не торопился открывать этот текст. У него, как в детстве, похолодели виски от ощущения тайны. Он немного помедлил в предчувствии разгадки – и принялся читать.
«Я великая грешница. Я любила иноверца, американского лейтенанта по имени Грег. Мы встречались в течение трёх недель. Он находил укромные места для встреч, платил за постой. Однажды он рассказал мне, что знает тайну одного крупного начальника и очень богатого человека. Его фамилия Скоулз. Он подписывал фальшивые бумаги с нашими иранскими генералами и на этом наживался. Грег случайно узнал об этом. С тех пор начались наши несчастья. Грег погиб. Его убили. Теперь, наверное, меня выставят на позор. Клянусь, я невиновна в его гибели».
Что ж, если это не фальшивка, то Скоулз здесь широко развернулся. И убийство несчастного Грега Брайтона, скорее всего, на его дырявой совести. И как славно, что мы опередили американцев и всё-таки нашли эту Салиму. Не живой, так мертвой.
Шахская охота
Когда монарх приглашает на охоту – отказываться нельзя. Особенно если он приглашает искренне, а не ради красного словца. Не позволяет этикет, сложившийся веками. Тем более если ты и сам не прочь пострелять. А Пронин любил это старинное мужское дело. Не из-за добычи, а скорее потому, что охота помогала ему отвлечься от «трудов праведных», из-за которых частенько приходится просыпаться с тяжёлой головой…
Шахская охота – дело государственное. Не просто поход за ценным зверем, а церемония, осенённая многолетней традицией. Сам Пронин на этой церемонии был самым почётным гостем: как-никак спаситель его величества! Для него, кроме всего прочего, это был отличный шанс познакомить шаха с одной из возможных невест. Старшая сестра, узнав об охоте, только фыркнула – и сразу придумала десяток неотложных дел, которые мешают ей отправиться в столь некомфортное путешествие. И еще добавила, что не любит этих диких кровавых развлечений. Другое дело – сходить в зоопарк. Зато Сурия…
Она буквально горела от любопытства в предчувствии охотничьих преступлений. Узнав, что Пронин будет на охоте почетным гостем, она за ужином в ресторане подсела к нему и битый час расспрашивала о местной природе и об охотничьих традициях. Пронин кое-что почитал накануне, поговорил с Балабановым – и сыпал историями о самых разных случаях со времен Дария. Она смотрела на него восхищённо. Девчонке хотелось приключений. Иван Николаевич вздохнул: такая война идёт, каждый день погибают тысячи людей, а он тут вещает об охоте, как светский лев. Такая работа.
– А что это за звери такие – муфлоны? – спросила она его.
– Это бараны. Но очень грациозные. С эдакими закрученными рогами. У них вкусное мясо и замечательная кожа. Кожа муфлонов с древних времён шла на воинское облачение персидских царей и полководцев. Ценили её и в сопредельных странах.
Цари и полководцы её не слишком интересовали. Ей хотелось увидеть необычный закат в предгорье и зарисовать его. Кто-то ещё в детстве внушил Сурие, что она талантливая художница. Пронин видел её зарисовки и не впечатлился: обыкновенная какофония красок, мазня. Но и он в этой области вовсе не эксперт.
А все-таки хорошо шах выбрал время для охоты. В предгорье установилась пасмурная погода, исчез зной. Просто благодать – как в нашей средней полосе.
Придворный конюх торжественно подвёл к Пронину вороного коня с драгоценной сбруей и седлом, на которым бисером был вышит старинный персидский орнамент. Конюх поклонился перед простым советским чекистом, как перед султаном, – и незаметно удалился. Пронин без промедлений оседлал нового друга.
По традиции, они отправлялись в путь на лошадях – километров за десять до основного места действий, где уже не одну неделю суетились егеря из местных крестьян. Это тоже была традиция – только жители этой деревни имели право готовить шахскую охоту на муфлонов. Только Пронин и Сурия устроились в седле, к ним подскочил шах в окружении небольшой свиты, из которой выделялся надменный европеец – душевный друг монарха.
Мохаммед был затянут в корсет. «Это он зря, – подумал Пронин, – на охоте в этом коконе неудобно. Не умеет получать удовольствие от жизни!»
Шах громко крикнул: «Дорогой товарищ Пронин! Прошу вас присоединиться к нам! Вы сегодня мой самый почётный гость! А этот конь – мой первый подарок лично вам!»
Пронин поклонился. И дал знак Сурие и Альваресу, чтобы они не отставали от него. Так шахская свита пополнилась тремя всадниками. В рюкзаке у Сурии имелись краски и небольшой этюдник.
Иван Николаевич к лошадям привык с детства. Его дед был конюхом у барина, имелись у Прониных и свои лошади. Да и на фронте в Первую империалистическую (тогда эту войну называли только Великой) он служил в конной артиллерии. Но перед охотой Иван Николаевич вместе с Альваресом немного позанимался выездкой, чтобы не упасть в грязь лицом. Что касается Сурии – ей и подготовка была не нужна. Она держалась в седле как настоящая амазонка. Пронин даже залюбовался. Хотя… Он не испытывал к этой девчонке сладких чувств.
Шагах в ста от шаха с гиканьем на охоту поскакали казаки – 50 всадников, составлявших авангард шахской гвардии. Неожиданно от этого отряда отделился и поскакал прямо к Пронину один всадник. Конечно, это был Курпатов.
– Впервые на шахской охоте? Не отвечайте. Знаю, что впервые. Нравится?
– Много великолепных лошадей, много золотого шитья. Красиво, вельможно.
Им захотелось поговорить – причём не о делах, не о придворных интригах, а о чем-то далеком, русском. Они с удовольствием подтрунивали друг над другом. Пронин и Курпатов немного пришпорили коней и оторвались от свиты. Казак сказал:
– А я скучаю по русской охоте. Мне бы сапоги огромные, тулуп, шапку – и по болотам с ружьецом. А?
– Напрашиваетесь на приглашение? А ведь я приглашу. Сапоги и болота – это прекрасно. Если с ружьецом…
– А после охоты ваши орлы меня в расход пустят. Скорее всего – даже без суда. Я ведь в Гражданскую не рахат-лукум лопал. Повоевал в России, хотя и недолго. Но память о себе оставил.
– Мечты должны сбываться, дорогой друг, а мозаика наших судеб подчас складывается самым неожиданным образом. Если уж генерал Слащев преподавал в нашей академии… Белогвардеец, вешатель – а стал почтенным красным профессором.
– И где сейчас Слащев-Крымский? – Курпатов хитро сузил глаза. – Знаю, убит народным мстителем… Хотите и мне такой судьбы?
– Поверьте, советское государство к этой смерти не имело никакого отношения. Это личная месть. Примерно так же погиб и наш знаменитый красный командир Григорий Котовский…
– Знаю. Обыкновенный уголовник. Правда, очень удачливый.
– Для вас – уголовник, для нас – герой, который и сегодня вдохновляет бойцов-красноармейцев на подвиги. Не так давно вышел неплохой фильм о его подвигах. Кстати, ваши единомышленники в Гражданскую так и не смогли победить этого «обыкновенного уголовника». А знаете, как похоронили Котовского?
– Понятия не имею.
– Его тело забальзамировали и торжественно погребли в мавзолее. В городке Подольске, под Одессой.
– Ох, любите вы это дело – мавзолеи, бальзамирования… – Курпатов по привычке мял в пальцах папироску, прежде чем закурить.
– Любим. Сейчас там всё еще хозяйничают немцы, румыны и венгры. Они надругались и над телом Котовского. Разрубили его на куски и выбросили в траншею – вместе с расстрелянными. Наши подпольщики собрали останки Котовского и бережно их сохраняют. После войны мы возродим и мавзолей.
– Вы хотите меня напугать этими страшными рассказами? Вряд ли получится. Я и не такое видал. В том числе здесь, в Персии. Но, друг мой, не отдаляйтесь от шаха. Ему приятно ваше присутствие. А я поскачу к моим орлам…
Путешествие Пронин продолжил рядом с шахом, Альваресом и Сурией.
Шах спросил – почему-то Пронина, а не испанца:
– Господину Альваресу нравится в Иране?
– Не представляю, кого может не восхищать ваша древняя, красивая, удивительная страна? Подтвердите, Хосе!
Альварес с непривычки осип в пути и с трудом прохрипел:
– Отличная страна! Уверен, мы подпишем целую кучу контрактов!
Шах улыбнулся.
– Я тоже уверен. Но, господа, прошу всех иметь в виду, что в таком темпе через пятнадцать минут мы прибываем на место охоты!
Пронин боковым зрением наблюдал за Пероном. Его занимал этот хитрый вельможа, единственный европеец в окружении шаха и его лучший друг, о котором ходило столько слухов. Пронин подозревал, что этот Гефестион при персидском Александре имеет отношение к секретным службам. К каким? В этом предстояло разобраться. Кроме того, он явно собирался сколотить себе солидное состояние. Подобно шаху, он носил корсет. И, видимо, любил оружие и не отказывал себе в удовольствии с форсом его носить. Пронин насчитал два пистолета, немецкое ружьё, кинжал и саблю. Недурно подготовился к охоте! И всё явно коллекционное, ценное. Скорее всего, подарки шаха за верную службу.