должны там выглядеть настоящими хозяевами положения! Гитлеровцы будут стараться сорвать конференцию. Наша разведка должна показать себя во всей красе!» К Берии и Меркулову Сталин обратился с особым приказом: «Еженедельно давать отчёты о действиях наших агентов в Иране. Лично мне. Еженедельно! Даже если обстановка на фронтах осложнится, и я буду по горло занят с маршалами».
Но на этом сюрпризы не закончились. Сталин предложил провести в Иране операцию под кодовым названием «Малый театр». Он поручил её лично ему, Лаврентию Берии… Это была совершенно секретная операция, о деталях которой кроме семерых участников совещания должен был знать только еще один человек. Так называемый Исполнитель. Даже нашим агентам в Тегеране сообщать об особенностях этой операции запрещено. Даже Ивану Николаевичу Пронину…
Ковров в тот же день подготовил обстоятельный доклад о деятельности Пронина в последние дни. Установлено, что американцы действуют в Иране через исмаилитов. Налажены связи с шахским двором и лично Мохаммедом Пехлеви. Он провел четыре романтические встречи с дрессировщицей Ириной Бугримовой, она дважды ночевала в шахском дворце. Но в последние дни шах прервал отношения с ней. И цирковые артисты скоро вернутся в Союз. Всё это хорошо, что наступает время ещё более ответственное. Ковров не знал о новом замысле Сталина и пока не должен был о нём знать…
Берия понимал, как легко провалиться с этим «Малым театром». И по лицу Меркулова понимал: если операция пройдет неудачно, коллеги попытаются полностью отстранить его от работы со спецслужбами. А это будет настоящий крах. Что ему тогда останется? Возвращаться в Закавказье? Возглавить компартию Грузинской ССР? Он любил Грузию, её климат, её размеренный стиль жизни, но какой политик без амбиций? После московского взлёта возвращаться на Родину с понижением – это сущий позор.
Итак, он не имеет права открывать Пронину и прочим детали операции. Значит, будем использовать их на этот раз вслепую. Или наполовину вслепую. Пронин там уже несколько раз блеснул перед шахом, даже от смерти спас этого коронованного мальчишку. Значит, персы доверяют ему. И с этими сестричками Иван продвинулся достаточно далеко. Шах уже, судя по всему, влюбился в обеих, Берия улыбнулся. Это тоже в нашу пользу. Сегодня же дам указания Пронину активизировать работу с невестами. Пехлеви уже должен выбрать одну из двух. Жениться на двух сёстрах одновременно в наше время не могут даже коронованные особы…
Пронин получит и другие инструкции. Ведь ему придётся встречать и опекать высокого гостя… У него появились связи в личной охране шаха. Это мы тоже на всякий случай используем. Курпатов… Хорошо бы пэрекупить этого казачка. Если бы Пронин сумел его склонить на нашу сторону – это было бы большой удачей. И пускай Пронин больше работает с американцами, которые пытаются контролировать железную дорогу. Это важно! Там тоже в итоге должен соблюдаться наш приоритет. Хорошо бы шугануть этих янки, столкнуть их лбами с иранцами…
Но в Тегеране у нас работает не только Пронин. Надо будет дать новые указания и этому армянскому купчику, и кое-кому ещё. Разумеется, подключить военную разведку…
Берия поднял телефонную трубку:
– Вызвать ко мне Гурама Орахелию. Срочно, прямо сейчас. Спасибо, Галочка. Жду его через полчаса.
Возвращение Сурии
Подполковник Николай Иванович Николаев был одним из лучших военврачей Красной армии. Всегда сосредоточенный, несколько хмурый, он напоминал скорее полководца, чем медика и учёного. Аккуратная, несколько щегольская причёска с тёмным чубом, зачёсанным наверх. На его стройной фигуре замечательно сидел военный мундир. Орденов он не носил, хотя свою первую Красную Звезду получил еще в Халхин-Голе. Он мог бы стать знаменитостью, но ненавидел шумиху. Не искал знакомств ни с большим начальством, ни с журналистами. Он так и остался в истории обыкновенным военврачом, хотя некоторые его эксперименты вошли в историю медицины.
Как все бывалые военврачи, он воевал со всеми недугами, известными человечеству. Мог вылечить зуб и ампутировать ногу… У него давно сложилась собственная система отношения к работе: всё проверять самому и на себе. Он повторял: «Не существует обречённых пациентов» – и не боялся экспериментировать с новыми медикаментами, особенно в сложных случаях.
Пронину повезло: в эти дни он прибыл с инспекцией в Иран проверять работу наших военврачей. И не только. На севере страны, как раз неподалёку от советской военной базы, в горной деревушке два старика умерли от чумы. Николаеву было поручено пресечь эпидемию. Для этого его группу снабдили новейшими лекарствами – антибиотиками. И американским «союзническим» пенициллином, и советским крустозином, который только что был получен в лаборатории биолога Зинаиды Ермольевой. Имелось в его багаже и наилучшее хирургическое оборудование.
Медики построили палаточный городок в километре от заражённой деревни – и приступили к работе. В первую очередь Николаев изолировал тяжелобольных и их родственников, а также всех, кто общался с умершими. Советские врачи сделали прививки всем жителям деревушки – даже тем, кто отчаянно пытался сопротивляться.
Да, это была чума, а точнее – её лёгочная форма. Вокруг «чумной» деревушки горели костры, ведь дым – одно из самых древних средств дезинфекции.
В одной из палаток Николаев устроил детскую палату. Больше всего времени он уделял именно больным детям. Один из них считался обречённым. Три дня он кашлял кровью. А у Николаева он пошёл на поправку…
И тут неподалёку от его лагеря, на плоской, почти круглой поляне приземлился самолет – самый настоящий У-2… Оттуда выбежал сам полковник Рябинин.
– Товарищ Николаев! Я к вам со срочным поручением…
– Простите, Николай Павлович, но я здесь тоже выполняю свой долг. Прежде всего перед Красной армией. И отвлечься в ближайшие дни не могу…
– Но у вас же есть ученики, которым вы доверяете?
– Конечно.
– Вы можете на несколько дней доверить здешнюю работу кому-нибудь из них.
– А на каком основании?
Рябинин снял очки, промокнул платком заслезившиеся на солнце глаза и поднял их к небу.
– Приказ товарища Берии. Лаврентий Павлович назвал вас персонально. И, должен вам доложить, не он один. Это коллективное мнение Москвы. Вы понимаете?
Николаев раздраженно махнул рукой и даже отвернулся от собеседника.
– Мы всё-таки врачи, а не пожарная команда. Я ничего не понимаю… Или вы хотите меня арестовать?
– Ну о чём вы, дорогой товарищ Николаев, – вкрадчиво сказал Рябинин. – Под Тегераном оборудован отличный военный госпиталь. У вас будет одна единственная пациентка. Но пациентка государственной важности. Вы понимаете меня? Доставим мы вас туда с полным комфортом, на самолёте. Не нужно трястись по горным дорогам… Это так утомительно… А на нашем У-2 путешествие покажется вам кратким и приятным сном.
Николаев скептически усмехнулся:
– Знаю я эти самолёты, поболтался в небе не меньше вашего.
– Вы просто не представляете, насколько нуждается в вас наша пациентка. Пациентка стратегического уровня!
– И чем она страдает? – доктор не скрывал раздражения.
– Такие болезни у нас в старину называли срамными…
Военврач всплеснул руками:
– Вы считаете, я приехал сюда ради этого?
– Я повторю, с вашего разрешения. Это вопрос государственной важности. Под угрозой срыва сложнейшая операция нашей разведки.
– А у меня здесь не работа государственной важности? Если чума перейдёт на наших ребят?
Спор пошел по кругу… Рябинин напоминал Николаеву о его замечательных учениках, которые вполне способны справиться со вспышкой болезни в горной деревушке.
Только минут через двадцать Николаев несколько смягчился:
– И вы хотите увезти меня отсюда на этом деревянном самолётике?
– Я вынужден.
– А я вынужден подчиниться приказу товарища Берии. Но мне необходимо полчаса, чтобы дать распоряжения…
Рябинин одобрительно закивал:
– Берите не полчаса, берите час… И можете взять с собой медсестру, которой доверяете.
– Я ещё раз повторяю, что доверяю каждому из своей группы. Но поеду один, – Николаев тряхнул головой, и Рябинин понял, что продолжение разговора чревато скандалом. Накалять обстановку он не стал, улыбнулся и отошел в сторону. Минут сорок полковник курил, прохаживался по выжженным холмам и ничем не тревожил Николаева. А ровно через час военврач в сопровождении немолодой сестры милосердия с аккуратным чемоданчиком в руках стоял на полянке и уже перебрасывался фразами с пилотом – улыбчивым рыжим парнем, который не покидал своей машины и только выглядывал из открытой кабины.
– Не упадёт ваша деревяшка? – хмуро пошутил Николаев. – Прошу учесть, что я повезу ценный скальпель – ещё времён Пирогова. Музейная вещь. Погибать никак нельзя.
Пилот не любил шуток на эту тему и вымученно улыбнулся:
– Вы, наверное, плохо знаете, что такое У-2. Деревяшка! Да на этой деревяшке летали и Коккинаки, и Покрышкин! А испытывал этот самолет сам Громов, Герой Советского Союза. Его ещё лучшим лётчиком мира называли. И не зря.
– Ну уж сам Громов.
– Не сомневайтесь. Это главный тренировочный самолёт в нашей авиации. А значит – надежный. Кто же будет рисковать молодыми пилотами?
– Логично.
– И это ещё не всё. Когда началась война, выяснилось, что У-2 незаменимый ночной бомбардировщик. Не-за-ме-нимый! Ночью тихо, на малой скорости, на низкой высоте подходим к цели, точно её определяем и сбрасываем бомбы на противника. И ремонтировать его проще простого. Ящик фанеры – вот и весь ремонт. Так что наш У-2 еще полетает. И троих человек, не считая пилота, легко выдержит!
– Вы просто пропагандист своего У-2.
– А что? Отличная машина, – пилот похлопал свой самолет по корпусу. – Меня на него после ранения перевели. Раньше я в дальней авиации служил. В первые дни войны Кенигсберг бомбили. Слыхали?
– Слыхал, – с уважением ответил Николаев. – У вас, наверное, и награды имеются?