– А мы не хвастливые. Медаль «За отвагу» и два ордена Красной Звезды. Заметьте, за первый год войны.
Николаев внимательно, по-новому посмотрел на своего собеседника. Веснушки, совсем юное лицо. А сколько он уже повидал, сколько всего совершил!
– А как вас, милейший, по батюшке? – спросил он пилота.
– Иван Иваныч, как в песне. «Штурман был Иван Иваныч, а пилот – Иван Степаныч».
– Весёлый вы человек.
– А в авиации другие не задерживаются. Или погибают в первом бою, или в артиллерию переходят. У нас без юмора нельзя. Небо зануд не любит.
Они оба поглядели в небо. Не такое, как у нас. Рыжеватое от солнца.
– Не люблю жару, – сказал Николаев. – На такую погоду разве можно назначать операцию? А приходится. Выбора у нас нет. Людей спасать нужно.
– И у нас выбора нет. Есть приказ.
К Николаеву осторожно, почти на цыпочках подошёл Рябинин.
– Ну что, товарищ подполковник медицинской службы. Готовы, седлаем коней?
Николаев резко повернулся:
– Вот из-за него, – он показал на пилота, – я согласен ехать, куда скажете, и выполнять любые приказы. Из-за таких парней, как он. Вы меня понимаете, разведка?
– Понимаю, – Рябинин был готов согласиться с любым высказыванием чудо-доктора, лишь бы он снова не начал капризничать и спорить.
Николаев распрощался со своей медсестрой – решил не брать её в путь. Дал ей несколько наставлений по поводу чумных пациентов и влез в самолёт.
У пилота после разговора с известным врачом настроение было отличное. Он легко поднял свой У-2 на должную высоту – и они направились в сторону Тегерана, на советский военный аэродром, устроенный на подступах к иранской столице.
Всё прошло как по нотам. Чёрная «эмка» на предельной скорости домчала их от аэродрома до госпиталя.
– Так, вокруг лесок. Это хорошо. Тень в этой благословенной стране – главная ценность. И вода. Чистый водоём имеется?
– Так точно, – отвечал Рябинин. – Маленькое чистое озерцо в двух шагах. Нам непросто было отвоевать этот райский уголок у иранцев. Да и англичане на него претендовали. До войны здесь располагалась дорогущая частная больница. В основном там немцы лечились. Не туристы, конечно, а те, кто работал здесь при старом шахе. Их же было немало – тысячи. Вот и приезжали сюда отдохнуть и подлечиться. Бывали в санатории всякие другие магнаты из Европы, приезжавшие в Иран. А врачи были сплошь немецкие.
– Вы их, конечно, того… Вместе со стареньким шахом.
– Да, сейчас там трудятся наши врачи. Но персонала не хватает… А наша пациентка ждёт вас в отдельном боксе, в уютном коттедже. Вокруг выставлена охрана.
– Замечательно. Вы, наверное, считаете, что успех лечения зависит от охраны, – ворчал Николаев. – Так вот, доложу я вам, мы, врачи, тоже не лишняя деталь.
Пронин встречал их у дверей коттеджа – в элегантном светло-сером костюме, белоснежной тенниске и соломенной шляпе.
Рябинин первым выскочил из машины, подбежал к Пронину и тихо пробормотал:
– Тяжёлый случай этот Николаев, крайне тяжелый. Порох! Вы уж с ним поосторожнее, Иван Николаевич.
– Знаю. Николаев – специалист высшей марки, а у таких, как правило, непростой характер.
Пронин долго тряс доктору руку:
– Мы очень вас ждали, дорогой Николай Иванович. Мы с вами как зеркальные тезки. Я Иван Николаевич, вы Николай Иванович. Мне кажется, это добрый знак.
С дороги Николаев хмурился, но немудрёная шутка ему понравилась:
– Разлучённые сиамские близнецы! – хохотнул он, развивая тему. – Ну, показывайте вашу совершенно секретную больную.
Николаев быстро принял душ и переоделся во врачебный халат – и Пронин повёл его к пациентке.
Сурия лежала на кушетке вся в слезах, одеяло комком валялось в ногах.
– Она говорит по-русски, – шепнул Пронин Николаеву.
– Я разберусь. Оставьте нас, бога ради, – шикнул на него доктор.
Пронин на цыпочках вышел из палаты, весело подмигнув Сурие.
– Ну-с, прекрасная маленькая леди, что нас беспокоит? – начал Николаев.
Она пробормотала что-то невнятное.
– Дружок, меня не надо бояться. Знаете русские стихи? «Добрый доктор Айболит, он под деревом сидит… Приходи к нему лечиться…» Помните, как там дальше?
– Нет, я этого не читала.
– Искренне сочувствую. Отличные стихи. Я вам своими словами расскажу эту историю, потому что стихи помню не до конца. Итак, русского доктора попросили приехать в одну жаркую страну. Да-да, именно так-с. Там распространялась страшная болезнь. Люди умирали, страдали. Даже молодые. Совсем молодые. Но у доктора имелись лекарства на все случаи жизни. И, конечно, умение. Самое главное в нашем деле!
Он рассказывал и осторожно осматривал её. А минут через пятнадцать сказал:
– Ничего страшного нет, моя прекрасная маленькая леди. Нужно только несколько дней здесь полежать и принимать те горькие и противные лекарства, которые я вам буду давать. Вы любите малиновое варенье?
– Люблю.
– Прописываю вам по столовой ложке малинового варенья после каждого приёма лекарства. Варенье я вам обеспечу. Договорились?
Сурия улыбнулась. Кажется, впервые за эти дни:
– Договорились.
Пронин все эти дни тайно жил в домике при госпитале. Спал не жестковатой койке, почитывал медицинские журналы и «Войну и мир», которая попалась ему в госпитальной библиотеке. Шаху было объявлено, что Совнарком на неделю командировал товарища Пронина в Баку. Каждый вечер он пил чай с баранками в обществе Николаева – и тот рассказывал, как Сурия идет на поправку.
– Антибиотики – это чудо ХХ века. Поверьте, лет через пятнадцать они будут продаваться в любой аптеке. За копейки. Мы уже сейчас с их помощью может полностью вылечивать чумных, которых раньше записывали в смертники. Воображаете? – говорил Николаев, проникшийся к Пронину симпатией.
– А венерические болезни? С ними вы уже справляетесь – так, чтобы совсем без последствий?
– На 90 процентов.
– В каком смысле?
– Она будет вполне здоровой, цветущей женщиной. Причём очень скоро – в течение трёх-четырёх дней. Но с вероятностью 10 процентов не сможет рожать.
Пронин помрачнел. Доктор посмотрел на него с неудовольствием:
– Если я говорю «вероятность 10 процентов» – это именно 10 процентов и не больше. Прошу это учесть, Иван Николаевич.
Пронин, конечно, навещал её – обыкновенно по утрам. Вспоминал истории, которые рассказывала ему мама, – русские сказки про Ивана Царевича и волка, про нечистую силу и богатырей… И рассказывал ей, добавляя кое-что от себя. Сурие нравились эти рассказы, глаза её весело загорались. Все сказки непременно завершались счастливым концом. И Пронин не жалел фантазии, рассказывая о том, как тёмные силы терпели крах, а их жертвы после всех страданий оказывались живыми и невредимыми. Он замечал, что она стала просыпаться со счастливой улыбкой. Значит, забывает обиды и страхи – и верит в своё выздоровление. И даже Николаев сказал: «Вы хорошо на неё действуете. Продолжайте ваши рассказы. Сурия идёт на поправку, но ей ещё нужно несколько дней покоя. И курс антибиотиков ещё не завершён».
Пронин решил: как только Николаев твёрдо скажет, что девушка здорова, нужно будет инсценировать налёт на гнездо террористов и освобождение Сурии. Этот спектакль, рассчитанный и на иранцев, и на американцев, должен организовать Рябинин. Этот «профессор» умел действовать с размахом. Пронин давно уже обсудил с ним основные детали будущей операции.
Прошло три дня – и ранним утром в домик Пронина кто-то безапелляционно постучал. Натянув пижаму, в тапочках, сонный Пронин отворил дверь. На пороге стоял Николаев.
– Она здорова. Подействовало! Сегодняшние анализы говорят об этом красноречиво. Извините, я, кажется, вас разбудил, но счёл необходимым доложить об этом именно вам. Первому.
– Спасибо вам, доктор, – Пронин долго тряс ему руку. – Я всегда верил в вас, и вы не подвели.
– Это было не самое трудное дело. Всё решил наш родной советский антибиотик, в который, к сожалению, ещё не все верят. А это несравненное средство. Через пять лет им будут пользоваться десятки тысяч людей, а пока приходится воевать со скептиками… Так всегда бывает… Она здорова, а мне нужно возвращаться в горы, в ту чумную деревушку. Таков мой долг. Надеюсь, Рябинин доставит меня туда, откуда забрал. А потом я продолжу объезжать наши воинские части, которых здесь так много…
– Но мы сможем вместе позавтракать?
Через час Пронин – свежий, улыбчивый – вкушал омлет в компании доктора. Оба они выглядели триумфаторами. Пили замечательный яблочный сок, который выдавили для них медсёстры из плодов местного сада. Заедали омлет свежевыпеченным хлебом.
Пронин поднял бокал сока:
– Доктор, я знаю, что вы убежденный трезвенник. И поэтому позволю себе произнести безалкогольный тост.
Николаев усмехнулся:
– Я сразу понял, что вы человек осведомлённый.
– Итак, за здоровье того, кто охраняет здоровье нашей армии! За человека, который спас замечательную девчонку. Ей многое довелось пережить. Я чувствую личную ответственность за её судьбу. Там, где замешана большая политика – игра всегда идет грязно… А вы её очистили от грязи. Я пью за настоящего волшебника от медицины, за настоящего советского офицера!
Они отхлебнули сока.
– Вы тоже настоящий советский офицер, – сказал Николаев. – Не знаю, как шах, а я с первого взгляда понял, что торговые дела не ваша епархия.
– От вас скрывать не буду. Как с 1915 года ушел на войну – так и служу. А в ЧК меня сам Дзержинский принимал. Вот с тех пор и учусь работать – так, чтобы не уступать мировым стандартам. В нашем деле закон Ломоносова – Лавуазье действует неумолимо. Чуть-чуть недоработаешь, упустишь – и на твоей территории уже закрепился враг. Враг силен нашими слабостями.
– Я так и подумал, что вы старый чекист – все-таки Николаев был чрезвычайно опытным и проницательным человеком. Скажу честно: рад был с вами познакомиться. А что касается закона Ломоносова – Лавуазье, в нашем деле то же самое. Или ты наступаешь, а болезнь отступает – или наоборот. Одно из двух. Всё просто. И оч