Испанец до дна осушил большой бокал. Да и Скоулз не сплоховал.
– Подожди, – сказал американец, как будто вспомнив о чём-то, – но ведь Колумб был итальянцем.
– Какая разница, – испанец темпераментно замахал руками, – какая разница, какая мать его родила. Он был посланцем испанской короны! Испанцем! Как и ты – американец!
– Согласен! Тут ты прав!
В обнимку, совсем уже «весёленькие», они покидали ресторанчик «У факира». Американский шофер снова повёз их на квартиру Скоулза. Дорогой Альварес пел какую-то протяжную испанскую песню. Американец смотрел на него с восхищением. По дороге Скоулзу стало дурно. Он попросил остановить машину.
– Что с тобой?
– С желудком беда. Скверная история.
Американец поковылял к укромным кустам, чтобы привести себя в порядок. И тут Альварес увидел у дороги мальчишку. Того самого, пронинского.
– А ты почему не дома? Поздно для прогулок! – крикнул он парню, при этом незаметно сунул ему в карман салфетку с посланием для Пронина… Скоулз ничего не заметил, но его водитель… Тут Альварес поручиться не мог.
Скоулз вернулся, застегивая ширинку.
– Ты в порядке? – участливо спросил испанец.
– Совсем скверно. Я перепил. А завтра дела. Большие дела. Завтра. А особенно – через три дня. То есть теперь уже через два дня. Ладно, сейчас не об этом. У тебя сигарета есть?
У испанца нашлась нетронутая пачка.
– Бери все, бери. Ты меня приютил, я тебя хоть этой отравой снабжу. Бери! Не возьмешь всю пачку – просто обидишь меня. Мы, испанцы, такого не любим… Бери!
И Скоулз закурил с наслаждением.
…Пронин второй день ждал весточки от Альвареса. Посылал своего мальчонку дежурить возле дома Скоулза, возле ресторана «У факира». Но только на вторую ночь, ближе к первому часу, в его дверь постучался маленький Али.
– Проходи, проходи скорее, у меня светло и тепло.
Мальчишка быстро сунул в руку Пронину смятую салфетку, что-то буркнул и попытался уйти. Но Пронин даже не стал читать послание Альвареса, пока не накормил Али до отвала лепёшками и мясом. Но вот мальчишка убежал, и Пронин, зашторив окна, уселся за письменным столом. Так. Что там пронюхал наш испанский товарищ? «Через три дня ожидается атака на курдов Эдеба у турецкой границы. Генерал Бхутти работает на Скоулза». Просто и со вкусом. Как бы Скоулз не разгадал его конспирацию… Ну что ж. Немедленно нужно дать задание Эдебу. И побывать у Перона. Эта атака станет окончательным позором и для Скоулза, и для этого Бхутти.
Утром Пронин посетил Перона. Тот снова страдал в одиночестве, пока шах прогуливался с Суриёй.
– А я к вам, господин Перон.
– Очень рад. Значит, понравился мой кофе? – Перон радушно встал навстречу гостю.
– У меня есть новости по нашему торговому вопросу…
– Слушаю вас!
– Американцы все-таки готовят провокацию, после которой наш ковровый контракт окажется под большим вопросом.
– Провокацию?
– С участием частей иранской армии. Вы знаете, что генерал Бхутти работает на заокеанских хозяев? И собирается повоевать с курдами, многих из которых – члены коммунистической партии. Но у меня есть идея, которая превратит американскую затею в фарс, который больно ударит по ним, а не по иранцам или курдам…
– Я внимательно вас слушаю, – Перон пододвинул к Пронину глубокое кресло и сам сел поблизости.
– Всё очень просто. На самом деле там нет никакой курдской армии. Это – как фальшивый аэродром. Мы используем этот приём на войне. Но если нагнать туда репортёров… Туда, а заодно и к господину Скоулзу… Который, кстати, по нашим сведениям, поддерживал в Иране форменных террористов – исмаилитов…
– Понимаю вас! Прекрасно понимаю. Но это надо обдумать. Вам известен день и час этой провокации?
– Пока, к сожалению, только день. В ближайшее время мне будет известен и час.
Перрон нервно пробежал по кабинету. Взял в руку подсвечник, тут же поставил его на место.
– Бхутти? Это Реза набрал на службу египтян. Их у нас полно на флоте, есть они и в армии. На Востоке они издавна считались вояками хоть куда, хотя, на мой взгляд, это больше предрассудок, чем истина. Я знаю, что этот Бхутти ненавидит шаха, не говоря уж обо мне…
– И хочет найти себе тёплое местечко у американцев?
– Нет, в Америке он не приживется. Слишком диковат. И сам понимает это, потому что умен по-звериному. Скорее – хотел бы удалиться от дел, сколотив небольшой капитал. Ведь янки ему платят…
– Ну, разумеется. У них сейчас по этой части большое преимущество перед всей Европой, включая хитроумных британцев. Все разоряются на войне, а американцы богатеют. Да ещё как… У вас есть какое-нибудь тайное оружие против него?
Перон улыбнулся:
– Вы верите легендам о моей всесильности? Нет, по щелчку пальцев отправить в отставку Бхутти я не могу. Но…
– Свой человек в его окружении?
– Вы проницательны, Пронин. Интересно, это качество присуще многим советским торговым агентам? Представляю, как вы преуспеваете у себя на Родине… Небось, и нефтяные вышки, и копи алмазные прибрали к рукам? Ведь ваша страна богата?
– У меня есть отличная государственная квартира на Кузнецком мосту, – улыбнулся Пронин, хотя сказал чистую правду.
– Прямо на мосту? А зимой там не холодно?
– Это улица так называется – Кузнецкий мост. Моста давно нет, а речку, через которую его перебросили, наши умельцы убрали под землю.
– Да, не бережёте вы свои реки. Я слышал о великих проектах Сталина по строительству каналов.
– Это несколько иная история. Но наши каналы действительно чудо света. А как они помогают нашей торговле! Целые области оживились. Правда, война снова ударила по экономике, придётся многое восстанавливать… Но давайте, пока не поздно, вернемся к генералу Бхутти.
Перон кивнул:
– Да, вы правы, сейчас промедление смерти подобно. Бхутти держит двоих адъютантов. Без них он – как без рук. Одного из них я могу назвать своим человеком. Правда, с натяжкой.
– Так вызывайте его сюда!
– Вызовем. Тайно, разумеется. Но сперва вы поговорите об этом с шахом. Это необходимо. Его величество должен узнать о предательстве от вас. Но он уже который день не может оторваться от этой дамы… И в этом, между прочим, ваша вина, Пронин!
Конечно, это был добродушный, шутливый упрёк. И Пронин ответил на него шуткой:
– Зато от скольких намёков я спас вас, дорогой Перон!
Швейцарец не обиделся: он любил юмор и на грани, и за гранью хорошего тона.
Через полчаса они все-таки дождались шаха. Он уже позавтракал в обществе Сурии и теперь намеревался поговорить о политике со своим первым советником. Увидев Пронина, Пехлеви непритворно обрадовался:
– Рад, что вы снова нас посетили! Как всегда, готов выполнить любую просьбу моего советского друга.
– У нас сегодня одна общая просьба, – сказал Перон. – Товарищ Пронин раскрыл заговор. Заговор против тебя, Мохаммед.
Пехлеви картинно нахмурил брови:
– Опять? Кто же на этот раз поднимает на нас руку?
– Ваш старый недоброжелатель – генерал Бхутти, – доложил Пронин. – Он уже битый год получает жалованье не только из вашей казны, но и от американцев…
– Вам, Пронин, верю на слово. Даже доказательств не потребую. Просто немедленно подпишу два указа – об отставке и об аресте этого напыщенного негодяя. В тюрьме он просто сдохнет за две недели.
– Канцелярия подготовит эти указы. Но подписать их лучше чуть позже, – сказал Перон. – Мы предлагаем поступить иначе, чтобы вывести на чистую воду не только этого тупоголового египтянина, но и американцев, которые в последние недели совсем обнаглели. Их резидент – Скоулз…
– Он уже резидент? – прервал своего советника шах.
– Да, эти сведения добыл человек Пронина, Альварес.
Шах кивнул – мол, если так – полное доверие, продолжайте.
– И этот Скоулз решил устроить побоище на нашей территории при участии иранской армии, но без участия иранского шаха… Представляете, чем это закончится? Это попадет во все газеты. Они покажут, что в Иране нет власти. Нет монархии. Снова всколыхнутся ваши противники из числа выдвиженцев отца… Да и ваша уважаемая мама… Ведь она…
– Этого нельзя допустить, – тихо, но внушительно сказал Пехлеви.
– А мы и не допустим, – бодро произнёс Пронин. – У нас есть план. Они собираются воевать с отрядом Баязиди. Готовы бросить на этих несчастных курдов несколько тысяч солдат! Скоулз будет лично присутствовать, он до конца не доверяет Бхутти.
– Так… – шах сощурил глаза.
– А там не будет никакого отряда… Это Альварес сейчас болтает Скоулзу про сотни тысяч вооружённых курдов и красноармейцев. На самом деле всё это – дым, пустота. Кучка несчастных курдов и всё. Эти ребята нападут на них – и тут появятся наши фоторепортёры. Иранские, советские… И весь мир узнает о том, что американцы собирались устроить провокацию на турецкой границе. Для Скоулза это конец карьеры. Мы заманим его в ловушку. И тут главное – не выдать вашего гнева заранее.
Шах с минуту поморщил лоб – и торжественно принял решение:
– Быть по сему.
– У меня есть еще одна просьба к вашему величеству, – Пронин набрался наглости и заговорил о Сурии. Ему надо было с ней поговорить…
Шах позволил Пронину наедине пройтись с Суриёй – как-никак, именно «этот русский» познакомил его с прекрасными сестрицами.
Она отдыхала в своих покоях, почитывала сказки «Тысячи и одной ночи». Пронин пригляделся – и удовлетворённо отметил, что читала она русский перевод.
– Ну как у вас с шахом? Уже клянётся в вечной любви?
– Клянётся.
– Если сомневаешься – бросай его. В первую очередь думай о своём счастье. Но если чувствуешь, что сможешь с ним жить душа в душу – держись за этот шанс. Понимаешь меня?
– Понимаю. Мне кажется, он меня действительно любит. И мы понимаем друг друга. Но иногда мне страшно.
– А ты вспоминай слова Дария. И мои слова. Для этой страны ты должна стать Екатериной Великой, Семирамидой, королевой Викторией… Ирану давно нужен женский взгляд. А то совсем обнищала некогда великая держава… Шах – он добрый парень, не семи пядей во лбу, но добрый. С таким тебе будет комфортно. Старайся влиять на него. Если тебе удастся добавить к похлёбке иранского феодализма шепотку социализма – персы будут благодарить шахиню Сурию лет двести. Легенды будут слагать!