А в полдень Альварес неожиданно впустил в дом гостя. А точнее – гостью. Сурия, вырвавшись из дворцовой рутины, впервые посетила дом своего русского друга.
– У меня уже второй день хорошее настроение, а теперь я по-настоящему счастлив! Проходи, Сурия, вот тебе лучшее кресло! Фруктов, соку? Чем угостить тебя?
– Я обедала. И даже слишком плотно.
– Тогда минеральной воды.
Альварес тут же куда-то сбегал за бутылкой.
– Это советская водичка, «Нарзан». Рекомендую.
– Я пришла поблагодарить вас, Иван Николаевич.
– Как официально! Разве мы уже не друзья?
– Я никогда не забуду, что ты несколько раз спас меня. И определил мою судьбу.
Пронин открыл минералку, разлил по бокалам.
– Охладись. Мы же друзья. Я бы ещё сто раз тебя спас и ни разу об этом не напомнил. Ты, главное, не становись тенью шаха. А будь его шеей. В твоей голове больше государственных мыслей, чем во всех головах его разряженных советников. Ты видела, как бедно живёт Иран, хотя страна не пострадала от войны. Наоборот – получила прибыль и ещё получит. И от Британии, и от Советского Союза. Храни дружбу с этими странами. Да-да, и с Британией, хотя эта держава очень скоро станет врагом моей страны… Скоро Тегеран станет центром мировой политики. Он войдёт в историю как город, в котором впервые встретились руководители трёх великих держав – победителей Гитлера.
– Я буду рядом с шахом. И постараюсь передать ему хотя бы половину той науки, что ты передал мне. Я помню нашу поездку в Баку, помню, как развивается Советский Союз. Мы будем учиться у вас. У вашей разведки, которая спасла нас от террористов…
Пронин встал, подошел к Сурие, поцеловал ей руку.
– Оставайся всегда такой. Не становись опытной шахиней, прожжённой дворцовой дамой. Хорошо?
– Я постараюсь.
– И никогда не забывай русский язык. Ведь мы будем переписываться?
– Если ты не забудешь глупую девчонку.
– Ах ты, кокетка…
Пронин сам довез её до дворца, там минут тридцать пообщался с Пероном, даже подписал, наконец, договор по закупке партии ковров. А на обратном пути его остановил посыльный от Рябинина.
– Товарищ Пронин, вас срочно вызывают в посольство.
– Подсаживайся, поедем.
В посольстве его торжественно подвели к телефону.
– Москва вызывает! Вас очень ждут, Иван Николаевич!
Через пять минут в трубке зазвучал знакомый голос наркома внутренних дел.
– Пронин! Здравствуй, дорогой, – Лаврентий Павлович был, как никогда, весел. – Не засиделся ты там, в Тегеране? Думаю, на конференции обойдутся без тебя. А ты нам здесь нужен. Готовятся большие наступательные операции. Мы нэ можем разбрасываться такими профессионалами. Ты меня понял? Послезавтра жду тебя. Очень жду. И не я один. Ковров привет передает.
Настало время Пронину возвращаться домой. Он оставил письменные подробные инструкции Рябинину – как действовать во время конференции трёх великих держав. Из посольства перед отъездом снова поговорил по телефону с Ковровым и Берией.
Там его, наконец, застал Рябинин. Они не виделись несколько дней. Полковник сразу бросился с рукопожатиями. Он в деталях знал о разоблачении Скоулза и не мог скрыть ликования, что удалось утереть нос «американам».
– Полетишь с пересадкой через Баку и Воронеж. Время военное. Но безопасность гарантирую, – сказал Рябинин. И добавил: – Эх, Пронин, преподал ты мне уроки – на всю жизнь.
– Я у тебя тоже кой-чему научился, не скромничай. Работа у нас такая – других учить и самому учиться, не отрываясь от дела.
– Но с этим Скоулзом ты просто… Ты просто показал класс экстра-люкс-прима. Я ведь знаю, как с американцами непросто. На своей шкуре почувствовал.
– Тут не только я. Альверес в Тегеране остается. Можешь доверять ему на сто процентов. Золотой парень и артист настоящий. Со Скоулзом действовал виртуозно, что твой Ойстрах…
– Будем взаимодействовать.
– И Сахаров твой хороший парень.
– Медаль «За отвагу» летом 41 года – это о многом говорит.
– Знаю, бои в Прибалтике, в дивизии Черняховского. Погоны капитана, считаю, он заслужил.
– Спору нет, – улыбнулся Рябинин. – Не волнуйся, не забуду. Он у меня у самого давненько в этом смысле на примете.
Пронин забежал и к Курпатову. Они выпили по стопке – за Россию. Обнялись на прощание.
– А я уверен, что мы ещё встретимся, – сказал Пронин.
Конечно, он заглянул и к Сурие.
Глаза её покраснели. Видимо, будущая шахиня плакала.
– Мохаммед чем-то тебя обидел? Только намекни, я ему голову сверну.
– Дурачок, это я по тебе заранее скучаю.
Пронин засмеялся:
– Заранее скучать – это что-то новое в психологии.
– Ты уезжаешь – кто теперь будет меня спасать?
– Ну, вообще-то ты за это время немного повзрослела и сама способна за себя постоять. Но, если понадобится мужская рука – можешь рассчитывать на полковника Рябинина. Он всё поймет с полуслова. Его служба в Тегеране продолжается.
– Передаёшь меня из рук в руки? – спросила Сурия с обидой.
Пронин ничего не ответил. Но так выразительно на неё посмотрел, что девушка крепко обняла его. И поцеловала в обе щеки.
– А мы, правда, будем переписываться?
– Зависит от тебя. Со своей стороны обещаю.
– Ну, прощай. Нет, не прощай. До свидания. Я обязательно приеду в Советский Союз вместе с шахом.
– Конечно! Посмотри на глобус, мы же соседи. Соседи должны ходить друг к другу в гости. А про Рябинина не забывай. Не всё еще спокойно в Тегеране. А он как профессионал на три головы выше любого башибузука из шахской гвардии. И помни, что мы с тобой – друзья. Настоящих друзей у нас на земле, может быть, еще меньше, чем мужей и жен. И это не лечится. Понимаешь?
Но она уже беззвучно плакала, глядя на него своими огромными глазами.
…Вот уже были собраны в чемодан пиджаки и сандалии. В двух огромных корзинах за Прониным несли подарки его величества. А коробочки с драгоценными перстнями и орденами Иван Николаевич аккуратно запер в личном портфеле. «Пожалуй, один перстень оставлю себе на память, остальные отдам в фонд Победы. А ордена… Ими не разбрасываются. Заслужил – значит, и место им в моем секретере, на Кузнецком», – рассуждал Пронин. Альварес вел на поводке Шарика. Пронин решил взять его в Москву. Не оставлять же здесь друга, который увидел в нём своего единственного хозяина?
Но вот вещи уже погружены в багажное отделение. В специальных красных футлярах там красовалось драгоценное оружие, которое шах подарил русскому другу – сабли, ружья… А вот коня Пронин оставил в Иране, на попечение Альвареса.
Иван Николаевич сразу познакомился с пилотом и с механиками, которые готовили самолёт к рейсу. На прощание он о чем-то шутил с Рябининым. Шарик уже устроился среди баулов. Пронин бросил ему кость, чтобы она хоть как-то подсластила ему несколько часов тряски.
И тут, минут за десять до отлёта, к аэродрому нахально подъехал белый каддиллак с шахским гербом и резко остановился, обдав грязью нескольких офицеров охраны. Впрочем, они и не шелохнулись. Из машины торопливо выскочил шах, а за ним – Перон.
– Стойте! – зычно крикнул полицейский Пронину на чистом русском. Чекист обернулся, увидел шаха, пошёл ему навстречу. И Пехлеви, и Перон заранее раскрыли объятия… Оба по три раза обняли Пронина.
Челядь остановилась на почтительном расстоянии от шаха, глядя с подобострастием и на него, и на Перона, и на Пронина. Рядом с иранскими офицерами стоял и полковник Рябинин, улыбаясь солнышку и тайком посмеиваясь над всей этой картиной.
Пехлеви ловил эти взгляды не без удовольствия. И даже решил произнести речь – конечно, в честь советского друга.
– Господа! Сегодня я говорю «до свидания» одному из благороднейших людей, которые так редко встречаются в наше серое время… Честное слово, товарищ Пронин, я хотел бы видеть вас своим премьер-министром! И это был бы первый премьер-министр в истории Ирана, которому доверяет монарх. Я верю, что вы ещё не раз вернетесь в Иран, я лично я собираюсь посетить Советский Союз. И мы встретимся как добрые друзья. Спасибо вам за помощь. За то, что спасли мою жизнь и жизнь моей невесты. За то, что сделали меня счастливым мужчиной. Ведь благодаря вам я встретил свою любовь. Простите, если я в чём-то провинился перед вами. И живите, пожалуйста, еще 100 лет!
– И – удачного вам полёта с мягкой посадкой! – добавил Перон, в любой ситуации старавшийся отметиться хотя бы репликой.
Могучий самолёт поднялся в небо. Иранцы долго смотрели ему вслед. Пронин устроился в жёстком кресле и быстро заснул – как всегда в полёте. Шарик тоже держался молодцом – тихонько скулил и ни разу не закатил истерики. Правда, через полчаса полёта его стошнило. Пронин быстро вытер тряпкой эту маленькую лужицу.
Они приземлились в Баку. Шарик, покачиваясь, нашёл на аэродроме тень и там крепко уснул, тяжело дыша. Пронина встречал старый приятель – Мосолов. Снова он появился в этой истории… Они обнялись. Но не так, как с Пехлеви – крепко, по-рабоче-крестьянски. От Мосолова пахло махоркой.
– Ну что, Иван Николаич, тегеранское дело закончил?
– Да вроде закончил. Странное оказалось дело.
– А у нас разве обыкновенные бывают?
– И то верно. Как у вас-то, всё по-прежнему? В тот раз я тебя и расспросить не успел. Мальчишка мой жив?
– Адик? Здоров, всё на фронт убежать хочет.
– Молодец! А Евенко, Ахметов – все живы?
– А что им сделается, молодёжь… После тебя таких кровавых дел у нас уже не было. Подполье практически обезоружено.
– Эх, повидать бы всех. А я тут только с пересадкой. Самолёт через полчаса. Главное, тебя увидел. Слушай, передай Адику вот это – от меня, на память, – и Пронин протянул Мосолову золотую монету с профилем старшего Пехлеви. – Для мальчишки как орден будет.
– Это точно.
В Москве, прямо с самолёта, Пронин помчался на Лубянку, поручив Шарика встречавшей его Агаше. И не зря он так торопился. В кабинете его ждали Берия и Ковров.
– Ну что, Иван Николаевич, натворил делов в стране Кира Великого? – спросил Берия и сам же ответил. – Натворил…