Однако, несмотря на его уверенность во вместимости самолета, при погрузке последних партий вещей мы поняли, что это очень рискованно. Птицу-носорога пришлось вытащить из большой клетки и пересадить в гораздо меньшую, чтобы она поместилась на единственном свободном месте сразу за моим сиденьем, и там не нашлось места для Коки, поэтому я выпустил ее из клетки и позволил ей усесться мне на колени.
Путешествие было незабываемым. Это был первый раз, когда Коки полностью показала свои ошеломляющие голосовые способности, ибо, когда двигатель самолета взревел на полном газу, она подняла свой желтый гребешок и издала вопль, который был громче рева двигателя. Она казалась настолько взволнованной, что я боялся, что она может взлететь сама. Но она удовольствовалась тем, что сжимала в своем крючковатом клюве мой большой палец, пока не закончились самые пугающие моменты взлета. Вскоре после того, как она успокоилась, птица-носорог позади меня поняла, что бамбуковая решетка ее временной клетки легко рвется, и я осознал это, когда она нанесла резкий и мощный удар по моей шее своим огромным клювом. Я был настолько тесно прижат к Чарльзу, что не мог отодвинуться за пределы досягаемости птицы. В отчаянии я пытался защитить себя, повесив над клеткой платок, но это не возымело никакого эффекта, и она продолжала очень решительно напоминать мне о своем присутствии на протяжении всего путешествия.
Почти за час мы пересекли горы Бисмарка, долину Джими и увидели впереди нас реку Вахги. Самолет мягко опустился и приземлился на взлетно-посадочную полосу Хагена. Там мы оставили Барри, чтобы тот отдохнул на станции пару дней перед возвращением в Табибугу к своей одинокой и трудной жизни.
Рейс из Хагена в Нондугл занял всего несколько минут. Фрэнк Пэмбл-Смит и Фред Шоу Майер ждали нас на месте, как тогда, когда мы впервые приехали несколько недель назад, и их теплое приветствие заставило нас почувствовать себя так, словно мы вернулись домой. В тот вечер мы рассказали Фреду, что видели и делали в Джими. Поход был во многом успешным. Мы нашли и сняли на камеру мастеров, делающих топоры, увидели пигмеев и собрали большую коллекцию животных, которая, несмотря на отсутствие некоторых птиц, которых мы надеялись найти, отвечала нашим ожиданиям. На самом деле если бы она была хоть немного больше, то нам не удалось бы взять ее с собой в самолет в Айоме. Но, несмотря на все наши усилия, нам так и не удалось увидеть танец райских птиц.
Фред мягко улыбнулся, когда мы сказали ему это. «В таком случае, — произнес он, — я думаю, вы будете рады услышать, что скажет вам старина Гарай. Он придет сегодня вечером».
Гарай пришел после ужина, сверкая своей широкой белой улыбкой и взволнованно потягивая себя за бороду.
«Ааааа, теперь вы пришли, — сказал он, энергично пожимая мне руку. Очевидно, он лопался от счастья, зная какой-то большой секрет. Он наклонился ко мне, его глаза торжествовали. Он хрипло шептал: — Я нашел, я нашел».
«Что Гарай нашел?» — спросил я.
«Я нашел одно дерево, птица туда приходит играть на длинной руке дерева», — триумфально ответил Гарай.
На мгновение его пиджин меня озадачил, но, когда я понял его, я с трудом поверил. Неужели он действительно мог сказать, что знал о «руке» дерева, на котором танцует райская птица, здесь, в Нондугле, где стреляют в каждую птицу с перьями, как только она появится?
Фред объяснил: «Когда ты уехал в Джими, Гарай был очень расстроен тем, что ты так и не нашел того, что хотел, в Нондугле. Вскоре он обнаружил, что реггинова райская птица собирается танцевать на казуарине прямо у дома одной из его жен. Тогда он строго наказал жене, что это табу для всех, никто не должен трогать птицу, пока не вернется “маста с картинкой-коробкой”. С тех пор он очень волновался, что браконьер подстрелит бедняжку до того, как ты ее сфотографируешь».
Гарай, не понимая ни слова, продолжал с энтузиазмом кивать головой, переводя взгляд то на нас, то на Фреда.
«Обратите внимание, — сказал Фред, с упреком глядя на Гарая, — я не уверен, насколько хватит самоконтроля старому плуту. Он сейчас стеснен в средствах, потому что только что купил себе новую жену, и она стоила ему всех перьев, которые вы видели на нем в свой первый приезд, а также довольно большого количества свиней и жемчужных ракушек. Скоро будет синг-синг или другая церемония, и, поскольку у него ничего нет для головного убора, я думаю, он сам застрелит птицу, как только вы ее снимете».
Мы встретились с Гараем у дома Фреда в половине пятого утра на следующий день и вместе, на рассвете, прошли по росе вниз по взлетно-посадочной полосе. В сумрачном свете я увидел туземца с луком и стрелами, пересекающего полосу впереди нас. Мое сердце екнуло: в другой руке он держал труп птицы. Гарай бросился бежать к нему с криками. Туземец повернулся и пошел к нам. Я протянул руку, и он отдал мне труп, который нес. Это была мертвая реггинова птица. Ее блестящая желтая голова трагически свесилась в сторону, когда я взял ее в руки и увидел, что ее великолепные изумрудные перья на груди были испачканы и покрыты свернувшейся кровью. Тело было еще теплым, мы, должно быть, опоздали всего на несколько минут, чтобы увидеть ее танец. Когда я с грустью осматривал ее, мой разум оцепенел от разочарования. Гарай громко расспрашивал его. После горячего спора Гарай обратился к нам, снова улыбаясь.
Он сказал: «Хорошо».
Я мог только надеяться, что это была не птица Гарая, а другая, которая танцевала на другом дереве. Прежде чем я смог узнать у него больше, он пошел по тропе.
Охотник с недавно убитой им реггиновой райской птицей
В конце взлетно-посадочной полосы тропинка пролегала через поля маниока, растущего на аккуратных квадратных участках, и вела к хижине Гарая, за которой земля обрывалась сильно заросшим лесом склоном в сторону реки Вахги. Когда мы подошли к дому, Гарай указал на казуарину, растущую в нескольких метрах от него.
«Дерево птицы», — сказал он.
Мы смотрели внимательно, но ничего не видели. «Готов поспорить, что именно здесь застрелили эту бедную птицу», — проговорил я Чарльзу полушепотом. Пока я говорил, с дерева раздался громкий крик, и из густой листвы рядом с вершиной вспорхнула птица.
«Она! Она!» — взволнованно кричал Гарай.
Мы видели, как она быстро летела вниз в долину.
«Это все, — сказал Гарай с удовольствием. — Синг-синг закончен».
Хотя в этот раз мы опоздали, мы по крайней мере знали точно, на каком дереве танцует птица и как рано заканчивается ее представление. Я обратился к Гараю: «Хорошо. Утром ты и я приходим очень рано к этому дереву. Мы смотрим, как эта птица делает представление, я даю Гараю самую лучшую ракушку».
Тот день казался бесконечным. Я все время в уме возвращался к дереву внизу взлетно-посадочной полосы, ибо я знал, что, с тех пор как мы приехали в Новую Гвинею, мы ближе, чем когда-либо, к тому, о чем я мечтал долгие годы. Мы тщательно осмотрели записывающее устройство и видеокамеры, приготовили их заранее для утра и рано легли спать. Я установил будильник на 3:45 утра, но проснулся задолго до того, как он зазвонил. В кромешной тьме мы выскользнули из дома и пошли в маленькую хижину неподалеку, где ночевал Гарай. Когда мы позвали его в третий раз, он вышел, пожимая плечами от холода.
Ночь была безоблачной. Растущая луна низко плыла по небу, рогами к горизонту, а над зазубренным силуэтом Куборских гор на противоположной стороне долины висел Южный крест, сверкавший, как драгоценный камень на бархате. Мы почти достигли дальнего края взлетно-посадочной полосы, прежде чем первые признаки рассвета начали мелькать на небе слева от нас, и, когда темнота отступала, в траве вдоль дороги начали громко стрекотать цикады [5]. Я посмотрел на люминесцентный циферблат своих наручных часов; маленькое насекомое почти на три четверти часа опережало свое расписание [6]. С холмов позади нас раздался слабый крик человека, отмечающего время своего выхода на работу, откуда-то ближе кричал петушок. Долина Вахги впереди была покрыта ровным одеялом облаков. Звезды медленно угасали, когда мы шли по тяжелому от росы аланг-алангу к дому жены Гарая. С соломенной крыши поднимался пар, а низкий вход был завален грудой банановых листьев. Гарай хрипло позвал жильцов сквозь деревянные стены, чтобы разбудить их. Листья были отодвинуты в сторону от дверного проема, и наружу выползла старая сморщенная женщина. За ней последовали две молодые девушки, дочери Гарая, обнаженные, за исключением ремней и передников. Когда они потянулись и потерли глаза, Гарай расспросил их. Их ответы, казалось, его удовлетворили.
Он сказал: «Хорошо. Птица придет скоро».
Казуарина, растущая посреди маленькой рощи банановых пальм, стояла всего в нескольких метрах. Приготовив оборудование, мы встревоженно ждали, едва осмеливаясь двигаться или перешептываться. Внезапно мы услышали шелест крыльев, и из долины вылетела реггинова райская птица в полном оперении. Она подлетела прямо к казуарине и уселась на тонкой ветке, очищенной от веточек и листьев, которая росла по диагонали вверх от основного ствола. Она сразу же начала прихорашиваться, расчесывая клювом длинные тонкие перья, которые росли из-под ее крыльев и продолжались дальше хвоста великолепным красным облаком. Камера Чарльза зажужжала, звуча поначалу громко, но птица не обращала внимания и аккуратно продолжала свой туалет, пока наконец, неотразимая, не выпрямилась и не встряхнулась. Затем, высоко подняв голову, она крикнула — единственная, громкая, горловая нота, которая эхом пронеслась по долине. Казалось, она не торопилась танцевать, так как продолжала кричать еще почти четверть часа. К этому времени солнце только вставало, и его свет, просачивающийся сквозь листья, блистал на великолепных перьях птицы. Две другие птицы вылетели из долины и уселись на других частях дерева. Это были бесцветные серые создания, предположительно самки, которые, привлеченные криками самца, прилетели посмотреть его танец. Он проигнорировал их и продолжал свои дикие крики, время от времени прихорашиваясь. Самки молчали, перескакивая с ветки на ветку. Один раз одна из них оказалась слишком близко к его танцевальной площадке, и он оттолкнул ее своими яростно бьющимися крыльями.