Словарь пиджина взят из разных источников. Некоторые слова происходят из малайского языка — susu — молоко и binatang. Последнее слово, которое я выучил в Индонезии годом ранее, значит животное, а здесь, в более узком смысле, означает насекомое. Есть также немецкие слова, поскольку эта часть Новой Гвинеи была когда-то немецкой колонией, — raus, вон, прочь; mark, марка, слово, которое все еще используется для обозначения шиллинга; и kiap, искаженное kapitan, которым сейчас называют правительственного чиновника. Есть, конечно, и множество меланезийских слов. Но основная часть словаря заимствована из английского. При переходе от одного языка к другому многие из этих слов слились, а их согласные смягчились так, чтобы соответствовать родному языку, так что, когда они написаны согласно официальному правописанию, необходимо подключать воображение, чтобы определить их происхождение, — например, kisim (him) — значит ему; pluwa (floor) — пол; solwara (sea) — море; motaka (car) — машина. Правописание может быть настолько путаным, что для некоторых разговоров на пиджине в этой книге я использовал менее правильные, но более понятные варианты. Некоторые слова приобрели новое значение — stop означает присутствовать, а не прекратить, а fella (парень) добавляется к словам для обозначения некой сущности. Значение некоторых выражений изменилось так сильно, что импровизировать неразумно, потому что некоторые ваши замечания, пусть и совершенно непреднамеренно, будут выглядеть бестактными.
Фрэнк рассказал Гараю, зачем мы приехали в Нондугл. Он сказал: «Посмотри, эти два масты хотят найти разных птиц и разных насекомых. Гарай, ты знаешь места, где найти птиц, и ты им покажешь эти места, и масты дадут Гараю много шиллингов».
Гарай усмехнулся и с воодушевлением кивнул. Я сказал Фрэнку, что мы также надеемся снять фильм о местных жителях и их церемониях.
«Представь, что у тебя и твоих будет синг-синг [3], — продолжил Фрэнк, — а эти два масты сделают картину об этом синг-синг».
Гарай ответил потоком слов на пиджине, говоря так быстро и с такой незнакомой интонацией, что я не его мог понять. Фрэнк перевел.
«Завтра вечером, — сказал он, — в поселении Гарая будет церемония ухаживания под названием kanana. Вы хотите пойти?»
Теперь настала наша очередь с воодушевлением кивать.
«Эти два масты хотят сказать “большое спасибо”, — сказал Фрэнк. — Тогда завтра ночью приду и покажу место, где вы увидите канану этих людей».
На следующий вечер Гарай пришел в бунгало Фрэнка, чтобы сопроводить нас на канану, как обещал. Мы шли за ним через банановые рощи и скрипящие на ветру заросли бамбука. Воздух был холодным и вибрировал от звуков насекомых. Было около полуночи, но нам не нужны были факелы, чтобы найти дорогу: была полная луна, а небо было чистым.
Через четверть часа мы добрались до селения Гарая, окруженного казуаринами и банановыми деревьями. Он провел нас мимо нескольких низких, круглых соломенных хижин. Через щели между столбами, которые образовывали стены, видны были проблески огня и доносился приглушенный шум разговоров. Мы остановились перед хижиной другой формы, которая была больше других. Она была около 12 метров в длину, и через ее соломенную крышу с обоих концов проступали вершины пары столбов. Один из столбов символизировал женскую фигуру, второй — мужскую. Над ними чернели банановые деревья, тени на фоне звездного неба.
Гарай указал на низкий вход. «И вы, два масты, идите смотреть, остановитесь где-то внутри», — сказал он.
Мы заползли внутрь на четвереньках. Я тут же почувствовал дурноту от удушающей жары и сдавливающего горло едкого дыма. Я ничего не видел, потому что мои глаза так жгло, что я не мог открыть их. Когда, через несколько секунд, я заставил себя это сделать, я все еще мало что видел из-за слез, ослепляющих меня.
Согнувшись, прижимая ладони к саднящим глазам, я неуклюже прокладывал себе дорогу мимо сидящих близко друг к другу на земле фигур, пока не нашел свободное место в дальнем конце хижины, где я мог бы сесть. После этого, к моему облегчению и удивлению, глаза перестали слезиться, потому что дым висел только на балках, а внизу воздух был чистым. Я посмотрел по сторонам.
Дым исходил от костра, который тлел в центре земляного пола, только его пламя освещало хижину. Рядом с ним, спиной к одному из черненных сажей центральных столбов, сидел старый бородатый мужчина. Кроме нас самих, он был единственным мужчиной в хижине; люди, о которых я спотыкался, когда вошел, все были молодыми и пышущими здоровьем девушками. Они сидели в два ряда друг против друга и с любопытством посматривали на меня, хихикая между собой.
Ни у одной из девушек не было такого великолепного головного убора, какой мы видели у Гарая в первый день, поскольку из-за низкой крыши хижины носить его было бы непрактично. Вместо этого на них были маленькие шапочки, связанные из шерсти древесных кенгуру или опоссумов, а к их головам были прикреплены венцы из сверкающих зеленых жуков, заключенных в каркас из расщепленного тростника. Их лица были раскрашены точками и полосами разных цветов, и у каждой был свой рисунок, продиктованный не ритуальными требованиями, а собственными фантазиями. У большинства из них были ожерелья из бисера или полукольца из жемчужных раковин вокруг шеи или в носу, и на каждой — широкий пояс, сотканный из волокна орхидеи, который носят незамужние девушки. Их тела были смазаны свиным жиром и сажей и лоснились в тусклом, неверном свете огня.
Как только мы нашли место, чтобы посидеть, внутрь заползли несколько мужчин во главе с ухмыляющимся Гараем. Они расселись среди девушек, но лицом к стенам хижины. Как и девушки, они были великолепно украшены и раскрашены, но, кроме того, у большинства из них в шапочки были вставлены листья папоротника. Однако не все они были молоды. У некоторых были густые бороды; некоторые, как Гарай, как мы знали, уже были женаты, но, хотя канана — это ритуал занятия любовью, это не возбранялось, поскольку Вахги — это полигамное общество. Все эти люди были специально и лично приглашены на церемонию, и многие приехали из деревень за много километров отсюда.
В течение нескольких минут, пока люди устраивались, слышались сплетни и смех. Потом один из них начал смущенно петь. Один за другим к нему присоединялись другие голоса, пока все они не сплелись в медленном напеве. По мере того как песня набирала ход, мужчины и девушки начали раскачиваться из стороны в сторону, вращая головами. Переливы песни гипнотически повторялись, и качающиеся тела сближались, каждый мужчина склонял торс к девушке, сидящей лицом к нему справа. Чем больше они сближались, тем больше усиливалось монотонное пение, пока, с закрытыми глазами, пары лиц не касались носами и лбами. В исступлении каждая пара крутила головой от щеки к щеке в экстазе чувственного восторга.
Некоторые танцоры довольно быстро оторвались друг от друга, и рассеянно смотрели по сторонам, не обращая внимания на своих партнеров. Большинство из них, однако, продолжали раскачиваться, потеряв голову от удовольствия, с лицами, соединенными воедино.
Песня смолкла, и наконец все отделились и начали болтать. Одна из девушек закурила длинную сигарету, сделанную из газеты, и пускала ленивые клубы дыма. Каждый мужчина отползал в сторону от девушки, с которой танцевал, и садился рядом со следующей в ряду, так что все, как в танце Пола Джонса, поменялись партнерами. Как только пение возобновилось, танцоры начали раскачиваться, и снова, когда песня достигла кульминации, лица встретились и раскачивались щека к щеке.
Несколько часов мы просто сидели и смотрели. Стало так жарко, что я снял рубашку. Огонь едва тлел, и под конец единственное, что я мог разглядеть в танцорах, был блеск смазанного маслом тела или движущаяся тень крыла белой совы, которое один из мужчин носил на своей шапочке.
Одна из смуглых фигур неподалеку от меня издала хитрый смешок. Это был Гарай.
Он прошептал: «Эй, смотри» — и указал на пару, которая отделилась от общего танца и сидела в тени. Руки их обвивали друг друга, а ноги девушки лежали на коленях мужчины.
«Сплели ноги», — сказал Гарай.
В ходе церемонии канана танцорам запрещено трогать друг друга. Они могут касаться только лицами. За соблюдением правила следил старик, сидевший в центре. Но девушки энтузиазмом, с которым они трутся носами, могут показать, нравятся им их партнеры или нет. Если в паре оба привлекают друг друга, то они могут покинуть ряд танцоров и «сплести ноги», и такая симпатия, завязанная во время кананы, часто приводит к браку. Все это очень похоже на субботние танцы в Англии.
К трем часам ночи ряды танцоров значительно поредели. Мы вылезли из хижины в холодную ночь.
На следующий день Гарай, выглядящий очень уставшим, но не растерявшим своей кипучей энергии, сопровождал нас на прогулке по близлежащим холмам.
Мы шли пешком не более десяти минут, когда я услышал отдаленные звуки барабанов и песен. Мы прошли через заросли аланг-аланга и увидели спускающуюся нам навстречу эффектную процессию.
Во главе ее шагали несколько мужчин. Ослепительные в своих огромных перьевых головных уборах, они несли трезубчатые копья. Но они были лишь вестниками еще более впечатляющего зрелища. За ними шел человек, державший гигантский штандарт, шириной в метр, сверкавший великолепным цветом. Это было знамя, сотканное из тростника и травы, украшенное дюжиной блестящих жемчужных раковин, ковриками, сшитыми из драгоценных раковин каури, диадемами из багряных перьев попугая, а вокруг его обода было 30 или 40 шлейфов райских птиц. За знаменосцем шли другие мужчины, женщины и дети, каждый из которых нес куски копченой свиньи — бочок, хребет, ногу, голову или внутренности, завернутые в листья. Один человек держал в руках барабан, ударами которого он сопровождал свои крики, когда вся процессия двигалась нам навстречу через ала