На такой призыв мы не могли не ответить согласием.
«Снимайте их сколько угодно, — продолжил М Полиан. — Такие записи будут чрезвычайно ценны, так как немногие их снимали. Я дам вам разрешение на поимку многих других животных, которые не находятся под угрозой исчезновения, и предоставлю вам помощника, который будет вашим проводником и переводчиком».
М Полиан сделал еще больше, чем сказал. Через несколько дней он дал нам возможность нанять «лендровер», предоставил нам разрешения на въезд во многие лесные заповедники в отдаленных частях острова и представил нас Жоржу Рандианасоло, молодому малагасийцу из лаборатории, который по работе путешествовал по всему острову в поисках птиц и насекомых для коллекций Научного института. Это был низкорослый худощавый мужчина с тонкими жилистыми ногами, который на первый взгляд казался хрупким, но впоследствии проявлял чрезвычайную выносливость. Его глаза засияли от восторга, когда мы поведали ему о своих планах. Разумеется, он так же горел желанием поскорее отправиться в путь, как и мы.
11. Сифаки и гигантские птицы
Три дня спустя мы на своем «лендровере» ехали по дороге из щебня. Мы отправились в путь. Когда мы мчались вниз по открытой дороге и пели во все горло, мы только и думали о волнениях и открытиях, которые ждут нас впереди.
Через час отвалился генератор двигателя. Джефф закрепил его с помощью болта из шасси, и вскоре мы продолжили свой путь. Тем не менее машина впервые показала свои капризы, предугадавшие ее будущее поведение: примерно за неделю она стала чрезвычайно упрямой и пугающе хрупкой. Болт, с помощью которого мы закрепили генератор, стал лишь первой деталью, которая перекочевала из кузова во внутренние части двигателя, чтобы выполнять функции, которые и не снились ни одному здравомыслящему инженеру-механику. Если бы мы знали все это, возможно, мы вернулись бы в Тананариве за другой машиной, но, учитывая нашу эйфорию, временная потеря генератора казалась пустяковой заминкой. Мы продолжили путь на юг и радостно пели как ни в чем не бывало.
В тот день мы проехали почти 500 километров по холмам, которые образуют хребет Мадагаскара. Дороги были почти пустыми, если не считать сельских такси (taxis-brousse) — маленьких ветхих перегруженных маршруток, которые, трясясь, мчались между деревнями, подбирая на обочине тех, кто подавал знак водителю. Хотя они всегда были так переполнены, что из окон торчали руки, ноги и головы, мы ни разу не видели, чтобы они отказывались брать пассажиров. В ожидании их люди сидели на свертках или коробках у обочин за километры от ближайших поселений, завернувшись в свои белые накидки. Будь у нас в машине место, мы могли бы успешно зарабатывать перевозкой пассажиров из деревни в деревню, но кузов нашего грузовика был почти до потолка забит вещами и оборудованием, и казалось невероятным, что кто-нибудь протиснулся бы внутрь. Пока мы не увидели одну маршрутку, которая была так перегружена, что ее задняя часть просела до земли со сломанной осью. Именно тогда мы поняли, что на самом деле у нас есть место для двух корзин цыплят, трех мужчин, маленького мальчика и дамы, которая, по самым скромным подсчетам, весила по меньшей мере 16 стоунов [9]. День уже клонился к концу, когда мы высадили наших пассажиров вскоре после наступления темноты в городе Амбалавау. Эта ночь ознаменовала конец легкой езды.
На следующий день, продолжая двигаться на юг, мы ехали по пыльной ребристой тропе с колдобинами. От тряски наши зубы чуть не повыскакивали, любые разговоры были практически невозможными, а генератор трижды отваливался.
Пейзаж, однако, чрезвычайно впечатлял. По обе стороны дороги высились голые скалы, травянистые склоны у их подножий были усыпаны серыми валунами размером с дома. Их вершины напоминали то деревенские караваи [10], то половинки куполов, то гигантские зубчатые стены крепости. Жорж называл нам их имена. По его словам, вершины многих из них были святыми местами, в которых хоронили умерших. Однажды во время войны в одной квадратной глыбе укрылось целое племя, которое морили голодом, пока оно не покорилось, а затем было истреблено: их живыми сбросили с 300-метрового обрыва.
Деревьев было немного, поскольку за века малагасийцы вырубили на острове большинство лесов, а эрозия почвы оголила под ней скалы, выступавшие над неглубоким слоем земли, словно кости истощенного животного. Последние несколько десятилетий энергично пытаются заново засадить опустошенную землю, но состав почв настолько изменился, что местные деревья больше не могли на них расти. Так что лесничим пришлось сажать вместо них побеги эвкалипта, привезенные из Австралии. Только они могут расти на истощенной почве, но их однородные ряды — лишь жалкое подобие богатого и разнообразного малагасийского леса.
Горы в центральной части Мадагаскара
На третий день нашей поездки на юг исчезли даже посадки эвкалипта: мы въезжали в неплодородный южный регион, на иссушенных песках которого могут выжить лишь самые приспособленные пустынные растения.
Большие участки земли были засажены параллельными рядами сизаля, мексиканского растения, волокна которого используются для изготовления веревок. Каждый куст представляет собой устрашающую розетку из огромных мясистых побегов, из центра которой торчит высокая мачта с россыпью цветов. Но в основном на песке выросли лишь опунции и сухие безлистые колючие кустарники.
К югу от Амбалавау
Затем неожиданно произошла резкая перемена. По обе стороны дороги появились тонкие, без единой ветки стволы высотой десять метров. Каждый ствол был усеян шипами и опутан гирляндами овальных светло-зеленых листочков. Кончики некоторых стеблей венчали кисточки увядших коричневых цветов. Хотя эти странные растения напоминают кактусы, они совершенно не родственны им, а принадлежат к группе дидиерий, которые не встречаются больше нигде в мире, кроме этой части Мадагаскара.
Эти леса были местом нашего назначения, поскольку Жорж был уверен, что там мы найдем сифаков — лемуров, наиболее похожих на обезьян, первых созданий, которых мы искали.
Жорж предложил нам переночевать в деревне, которую он назвал Фу-так. Теперь, привыкнув к особенностям малагасийского произношения, я не удивился, увидев, что на карте эта деревня, расположенная к северу от города Амбувумбе, обозначена как Ифотака. Она находилась посреди зарослей дидиерий. Маленькая деревушка с крошечными прямоугольными деревянными хибарками расположилась в роще тамариндовых деревьев.
На следующий день рано утром мы отправились на поиски сифаков. Работать в лесу было не особенно приятно. Шипы дидиерий и колючих кустарников, которые росли между ними, цеплялись к одежде и впивались в тела. Во многих местах нам преграждали путь наполовину упавшие стволы, настолько запутавшиеся в подлеске, что переступить через них или пройти под ними было невозможно. Чтобы их обойти, нужно было прокладывать себе путь с ножом, чего мы не хотели делать из-за неизбежно производимого этим шума. Чтобы избежать их, часто нужно было долго идти в обход, из-за чего мы почти не могли держаться прямого курса.
Мы час прокладывали себе дорогу через густой неприветливый лес. Впереди в частоколе дидиерий я обнаружил просвет и с благодарностью двинулся к нему, надеясь найти достаточно открытое место, где можно было бы отдохнуть и подкрепиться.
Я медленно отодвинул кончиком ножа тонкую шипастую ветвь и собирался выйти на солнце, когда увидел в середине поляны три маленькие белые фигурки, стоящие рядом с низким цветущим кустарником. Они деловито срывали лепестки с куста и обеими руками запихивали их в рот. Я замер, и еще полминуты создания продолжали есть. Тут Жорж, подойдя сзади ко мне и не подозревая, что происходит, наступил на ветку. Когда она треснула, все трое животных оглянулись на нас и тут же ускакали, держа свои длинные задние лапы вместе, а короткие передние — перед собой, как люди, соревнующиеся в беге в мешках. Через несколько секунд они проскакали через поляну и исчезли в дидиериях.
Джефф Маллиган в лесу дидиерий
Джефф стоял у моего плеча, и мгновение мы оба молчали, не желая разрушать чары этого волшебного видения.
Жорж радостно рассмеялся. «Сифака, — сказал он. — Я же говорил, что они будут здесь, и мы еще увидим их снова, потому что они ушли недалеко».
Мы быстро прикрепили камеру к стойке, установили длинный объектив и последовали за ними в кусты. Собранное оборудование было не только очень тяжелым. Его было трудно нести сквозь заросли колючек, ножки штатива постоянно цеплялись за спутанные ветки. К счастью, нам не пришлось тащить его далеко, так как через несколько минут Жорж, который разведывал путь впереди, поднял руку. Как можно тише мы подкрались к нему. Он указал рукой, и там, посреди качающихся стеблей дидиерий, мы увидели белое пушистое пятно. Мы с Жоржем осторожно двигались вперед, отодвигая более тонкие ветки, чтобы позволить Джеффу бесшумно пронести свое оборудование.
Сифака
Наконец мы нашли удачную точку обзора, с которой мы могли получить относительно хорошую видимость. Сифака, висящая на верхушке стебля дидиерии, прекрасно знала о нашем присутствии, но, похоже, была не особенно встревожена. Возможно, она чувствовала себя гораздо менее уязвимой на высоте девять метров, чем на земле, когда впервые увидела нас.
Шаг за шагом мы приближали камеру к животному, пока не достигли точки, когда уже не было смысла приближаться, поскольку Джефф уже мог снимать крупным планом морду животного через телеобъектив. Густой шелковистый мех сифаки был белоснежным, за исключением красновато-коричневого темного пятна на голове. У нее был длинный пушистый хвост, который она держала свернутым между ног. На угольно-черной мордочке, не слишком походившей на обезьянью, не было меха, сифака вообще ни на кого не похожа. Ее передние лапы были значительно короче задних. Это объясняло, почему сифаки передвигаются по земле в вертикальном положении. Глядя на нас своими сверкающими темно-желтыми глазами, она издала любопытное хрюкающее чиханье, которое можно передать на письме как «шии-фак». От этого крика, конечно, и происходит имя животного, и, хотя слово «сифака» европейские зоологи обычно произносят в три слога, малагасийцы, по своему обычаю, опускают последний звук «а», так что их произношение названия очень близко к крику животного.