К волнению и радости у меня добавлялась толика тщеславия, поскольку это создание не живет в неволе, и лишь немногие натуралисты видели его живым. В связи с этим, хотя его анатомия хорошо и подробно задокументирована, мало что известно о его естественной истории. Все авторитеты сходились в одном: сифака — феноменальный прыгун. Некоторые анатомы утверждали, что она совершает большие прыжки, планируя с помощью кожаной складки, расположенной между плечами и грудью.
Сифака прыгает между стеблями дидиереи
Сейчас мы находились в удачном положении, чтобы проверить, насколько это правда, поскольку сифака перед нами была на краю открытого участка в зарослях дидиерий. Если бы ей нужно было отступать, ей пришлось бы или прыгнуть вниз на дерево пониже, или перескочить на следующий стебель дидиерии на расстоянии более пяти метров. Я предположил, что она предпочтет скачок, если только расстояние не покажется ей слишком большим. Мы немного сдвинули камеры в одну сторону, чтобы получить наилучший обзор, а затем Жорж смело подошел к животному. Оно посмотрело на него широко открытыми глазами, чихнуло три-четыре раза, а затем испугалось. Сифака сгруппировалась и бросилась в воздух, оттолкнувшись в огромном прыжке с помощью своих мощных задних ног. Пока она неслась по воздуху, она выставила свои задние ноги вперед, так, что ее руки и ноги готовы были захватить расположенный впереди вертикальный стебель. В результате ее тело находилось в вертикальном положении, а хвост развевался позади. Она приземлилась с отчетливо различимым ударом и обхватила ветку руками. Пока стебель колебался от толчка, акробат оглянулся на нас через плечо. Никаких сомнений не оставалось. Сифака совершила этот грандиозный прыжок лишь благодаря огромной силе своих задних ног, без какого-либо планирования. Мы уже кое-что узнали.
Разглядывающие нас сифаки
Местные жители много что знали о сифаках, но отделить факты от выдумок было трудно. Они говорили, что животные умеют лечить себя: раненая сифака якобы прикладывает к ране особые листья, способствующие быстрому заживлению. Согласно другой истории, самка сифаки, которая собирается рожать, выдергивает мех из своей груди и предплечий и строит мягкую колыбель, утяжеляя ее галькой, чтобы ее не унес ветер. Это правдоподобно, поскольку некоторые наблюдатели сообщали, что у самок с новорожденными детенышами в этих местах было очень мало меха. Впрочем, как мы выяснили позже, молодые особи цепляются за своих матерей с самого раннего возраста, подобно детенышам человекообразных обезьян, так что созданное ценой таких мучений гнездо могло использоваться только очень короткое время.
Одна трогательная история про сифак особенно мне запомнилась. Ранним утром сифаки обычно забираются на самое высокое дерево и сидят там, вскинув вверх передние лапы. Они смотрят на восток, и первые теплые лучи солнца падают им на грудь. Люди говорят, что сифаки — набожные религиозные создания, которые поклоняются солнцу. Отчасти из-за этого сифаки считаются фади — табу, и в старые времена, разумеется, никто бы не осмелился им навредить. К несчастью для животных, старая вера быстро умирает даже здесь, в одном из самых отдаленных уголков Мадагаскара.
Они были очень доверчивыми созданиями, и, пока они сидели в ветвях наверху, а мы двигались осторожно, мы сумели подобраться к ним достаточно близко, и они не пустились в бегство. День за днем мы снимали их. Они спали и проводили большую часть утра высоко на качающихся стеблях дидиерий, греясь и питаясь. В самое жаркое время дня они спускались на нижний уровень веток, где они были менее заметны, и дремали там, развалившись в самых неправдоподобных и на первый взгляд опасных позах: иногда прислонившись к стволу со свисающими вниз ногами, иногда прижав колени к подбородку и иногда, что было смешнее всего, растягиваясь во всю длину вдоль ветки с рукой и ногой, свободно свешивающимися с другой стороны.
Каждый день около четырех часов дня одна семья из пяти сифак подходила близко к деревне, чтобы поесть длинных, похожих на бобы плодов тамариндовых деревьев. Они радостно скакали вверх и вниз по ветвям, совсем как моряки, поднимающиеся по веревочным лестницам, часто осторожно карабкаясь на самые крайние ветки, чтобы схватить особенно аппетитный фрукт. В течение часа или около того они сидели над нами и довольно жевали, а заходящее солнце придавало их белоснежному меху медовый цвет. Затем, с приближением темноты, они возвращались в свои безопасные заросли дидиерий.
Но однажды вечером одна пара задержалась. Самка села на горизонтальную ветку, качая ногами и вычесывая зубами мех. Мы видели, как самец приближается к ней сзади. Она не выдавала, что замечает его. Вдруг он прыгнул на нее, почти сбросив ее с ветки, и мастерски захватил ее приемом «полунельсон». Она перевернулась, выскользнула из его хватки и поймала его голову в локоть своей левой руки. Он извернулся, обхватил ее руками за талию и сжал. Она беззвучно широко открыла рот. Могу поклясться, что она смеялась. Пять минут они боролись друг с другом. Затем они внезапно прекратили и, сидя рядом друг с другом, посмотрели на нас, расположившихся в 12 метрах под ними. Мы не шевелились. Самка внезапно развернулась и поймала плечо самца длинными цепкими пальцами своей левой ноги, и начался второй раунд соревнования по борьбе.
Это была не настоящая драка: хотя они иногда прихватывали челюстями руки и ноги друг друга, они никогда не кусались. Они играли.
Молодняк часто играет, по-видимому, для того чтобы учиться и отрабатывать навыки, которые понадобятся, когда они станут взрослыми. Щенок треплет обувь, как он позже будет трепать крысу; котенок набрасывается на клубок шерсти, практикуясь в действиях, которые потребуются ему позже, чтобы поймать мышь. Взрослые животные в неволе также часто создают игры, в основном, видимо, для выброса своей энергии, которая не используется в полной мере. Однако примеры взрослых животных, играющих ради чистого развлечения в дикой природе, редки. В беспощадном мире природы редко находится время для отдыха.
Но сифаки, похоже, не сталкивались с проблемами большинства животных. Им не нужно было искать еду — манго, тамаринды, лепестки цветов и сочные зеленые побеги росли в изобилии, и их было легко найти. Их также не преследовал постоянный страх или необходимость скрываться, поскольку у них не было естественных врагов. И был еще один, более фундаментальный фактор в их жизни — они жили в семьях.
Если вы понаблюдаете за стаей обезьян, вы вскоре поймете, что социальная структура их сообщества основана на строгой иерархии. Каждая обезьяна хорошо знает свое место. Она раболепствует перед теми, кто ее превосходит, и безжалостно издевается над теми, кто стоит ниже. В результате вы почти никогда не увидите двух взрослых особей, занятых игрой, единственная цель которой — удовольствие.
Среди сифак мы не нашли такого. Их семейная жизнь, кажется, основана на привязанности. За те долгие часы, что мы наблюдали за ними, мы никогда не видели ссор, зато много раз, как в этом случае, наблюдали, как они играют или ласкают друг друга.
Это было прелестное зрелище, и мы просидели под деревом больше часа, наблюдая за ними. Наконец солнце стало алеть. Самка вырвалась из захвата своего партнера. Левой ногой она ловко сбросила с ветки свой хвост, как викторианская дама, качающая своим длинным шлейфом. Самец последовал за ней, и вместе они побрели назад по веткам к своей общей спальне на дидиериях.
Из Ифотаки и ее странного леса из дидиерий мы поехали на запад в еще более выжженный и засушливый регион. Часто колеса нашей машины увязали в песке на глубину 30 сантиметров. Если мы ехали медленно, то машина буксовала и тонула в особенно глубоких песчаных наносах, извергая шлейф песка из-под задних колес. Если мы ехали на большой скорости, то машину бросало из стороны в сторону, что сильно бы нервировало, будь по ее сторонам что-нибудь кроме колючих кустов, молочаев или сизалей. Между песчаными участками мы переключались на пониженную передачу и с ревом прокладывали себе путь по крутым гребням скал в серии толчков и столкновений.
Машине предсказуемо не нравилось такое обращение, столь неподобающее ее возрасту и состоянию. К тому времени, когда мы добрались до маленького городка Ампанихи, она отказалась ехать дальше. Амортизатор оторвался от рамы, болты на одной из скоб срезались, а из-за прокола нам пришлось использовать запасную шину — лоскутное одеяло из тонкой дырявой резины и голого брезента.
Наш лагерь
Мы провозились с ней весь день. Способности к механике у Джеффа подверглись серьезнейшей проверке. Я же, рассказывая о наших проблемах заинтересованной толпе зрителей и советников, значительно пополнил свой словарный запас французскими техническими терминами. Жорж обежал рынки и индийские магазины и вернулся с разнообразным набором ржавых гаек, болтов и старинных свечей зажигания. Некоторые из них мы поставили сразу же, чтобы вернуть болты, перекочевавшие в двигатель и подвеску, на положенные им места в кузове. Остальные мы оставили про запас.
Снова отправившись на юго-западную оконечность острова, мы разбили лагерь в нескольких километрах от побережья в месте, обозначенном на нашей карте голубой линией под названием «река Линта». Мы ожидали увидеть реку, но обнаружили высохшее русло шириной почти в километр, окруженное невысокими скалами. Оно было заполнено лишь сухим горячим песком.
Мы приехали в эти пустыни по одной причине — искать самые большие яйца в мире, яйца, которые, вполне вероятно, стали основой легенды о птице Рух.
Арабские народные сказки полны упоминаний этого гигантского существа. Крестоносцы, вернувшиеся в Европу в Средние века, привезли с собой истории, и наиболее известная из них — сага о Синдбаде-мореходе, который, согласно «Тысяче и одной ночи», нашел яйцо размером с дом. Он не знал о том, что оно принадлежало птице-монстру — Рух. Несколько его товарищей разбили это яйцо, и в отместку птица Рух пролетела над их кораблем, потушила солнце крыльями и сбросила валуны, потопив ими корабль.