Были ли существа, которых мы снимали и с таким удовольствием наблюдали в течение многих дней, действительно истоками легенды о человеке с песьей головой? У них, несомненно, песьи головы, а когда они пробираются сквозь ветви, они особенно похожи на людей, поскольку соотношение между длиной ног и туловища у них очень близко к человеческому. Кроме того, легенды, похоже, зародились среди арабов. Их торговые дау на протяжении столетий ходили между северо-восточным побережьем Африки через Мозамбикский пролив, заходя на полпути на Коморские острова. Они вполне могли привезти с собой обратно в Африку истории об индри. К тому же отражающий стрелы мех киноцефала, который упоминает Альдрованди, и истории об индри, от которых отскакивали стрелы и летели обратно в нападающего, предположительно, похожи. Конечно, не может быть никаких несомненных доказательств связи между такой распространенной легендой и этим конкретным животным, но я бы тем не менее предпочел думать, что связь существовала. Но в одном я был уверен. Из всех странных существ, которых мы снимали на Мадагаскаре, эти были самыми редкими, наименее известными с научной точки зрения и самыми обаятельными.
После возвращения в Тананариве все животные, которых мы собрали во время наших путешествий в другие части острова, ждали нас в клетках и вольерах прекрасного маленького зоопарка института. Нам предстояло много хлопот, поскольку через неделю маленький чартерный самолет должен был отвезти нас и нашу коллекцию обратно в Найроби. Там мы должны были пересесть на грузовой лайнер, направлявшийся в Лондон. Нужно было соорудить клетки для перевозки животных, оформить справки о состоянии их здоровья и разрешения на их вывоз с печатями и подписями, а также попрощаться со всеми, кто помогал нам и давал советы. Сам М Полиан уехал на научный конгресс в Европу, и о его последнем добром деле мы узнали уже в его отсутствие. Он хорошо знал, как мы были разочарованы запретом на ловлю и перевозку в Лондон лемуров, кроме маленьких Microcebus, и распорядился подарить нам двух кошачьих лемуров и самку лемура вари из собственной коллекции института.
Лемур вари был самым красивым из всех животных в зоопарке и соперничал с сифаками и индри за право быть самым красивым из всех лемуров. Его густой шелковистый мех покрывали белые и черные как смоль пятна. Распределение цветов напоминало гигантскую панду. В одной клетке было трое этих великолепных существ. У одного из них, родом из заповедной зоны в восточных лесах, были не черные, а великолепные оранжево-коричневые пятна. Никто точно не знает назначение этих бросающихся в глаза узоров. У скунса, вооруженного отвратительно пахучими железами, они, скорее всего, служат предупреждением другим животным уйти с его дороги. Но у робких растительноядных лемуров вари такие раскраски не могут играть ту же роль. Важно, однако, что это животное в основном ведет ночной образ жизни, а отличительным окрасом некоторых ночных существ, таких как барсук, является черно-белый — вероятно, он помогает им видеть и узнавать друг друга в темноте.
Лемуры вари были обворожительно ручными. Каждый день, приходя в зоопарк, мы специально заходили в их вольеры, чтобы покормить их палочниками и бананами и почесать им животы, а они валялись на спине, с восторгом извиваясь. М Полиан сильно тронул нас, подарив одного из них. Этот лемур вари стал самым эффектным членом нашей коллекции.
Второй подарок М Полиана — кошачьи лемуры, пожалуй, самые известные и часто встречающиеся в зоопарках по всему миру лемуры, поскольку они прекрасно выживают и размножаются в неволе. Их короткий мех — элегантно-серый с голубоватым отливом и чисто белый — на нижней части туловища и мордах, и у них длинные, рассекающие воздух хвосты, окаймленные черным. Их научное название — Lemur catta, кошачий лемур, и многие авторы считают его очень неуместным. Но эти животные — размером с кошку и имеют кошачьи мордочки. Подержав эту пару примерно месяц у себя дома в Лондоне, я обнаружил, что данное им название вполне удачно, поскольку у них кошачьи голоса. Они не только мяукали, но и совсем по-кошачьи урчали, когда я давал им особенно любимое лакомство, например чернослив, или когда я чесал их за ушами. Урчали они не часто и не долго, но это факт. Я не знаю, способны ли урчать другие животные, не принадлежащие к кошачьим, но их урчание полностью оправдало в моих глазах их название.
Кошачьи лемуры в Лондонском зоопарке
Кормить их было просто: они радостно принимали самые разные и неожиданные продукты и пробовали почти всю растительную пищу, которую мы им предлагали. Будучи убежденным, что многие животные не любят однообразный рацион, я каждое утро давал им блюда с несколькими видами растительной пищи. Они охотно ели свежую траву, изюм, запеченный картофель, салат-латук, морковь, цикорий, виноград и бананы, хотя каждый день они выказывали разные прихоти. Однажды утром они копались в своих оловянных мисках в поисках изюма и не притронулись к другой еде, пока не съели последнюю изюминку; на следующий день они тщательно отбирали салат-латук, а затем пробовали все остальное. Это были очаровательные и трогательные питомцы — живые, изобретательные и любопытные, превосходные акробаты и нежные друзья, готовые облизывать друг друга и меня, если я предоставлял им эту возможность.
У старшего из них уже выросли взрослые клыки, острые как ятаганы, и я играл с ним очень осторожно, не удерживая его и лаская только тогда, когда своим облизыванием он демонстрировал расположенность к ласкам. Они были очень избирательны в своих привязанностях, и, хотя я с ними управлялся, посторонним я не позволял с ними вольностей. Если им кто-то не нравился, они показывали свои чувства: внезапно просовывали руки через прутья клетки и сильно дергали нежелательного посетителя за рукав. Затем они скакали вдоль ограждения, словно ликуя оттого, что застали его врасплох.
Эти нападения никоим образом не были шуточными. Когти у кошачьих лемуров длинные и острые как иглы, и иногда им удавалось поранить до крови даже через рубашку.
Коллекция, которую мы забрали обратно в Англию, была невелика. Тем не менее многие из этих животных были редкостями для Лондонского зоопарка. Хотя они очень распространены в своей первоначальной среде обитания, в Великобритании побывало очень мало животных с Мадагаскара, а некоторых из них впервые увидели живыми в зоопарке. Колючие тенреки и мышиные лемуры устроились настолько хорошо, что сезон за сезоном рождали детенышей. Самка лемура вари была отправлена в качестве брачного партнера одинокому самцу из Парижского зоопарка. Ко всеобщему удовольствию, она в конце концов родила близнецов, и так началась линия их потомков, которые сейчас, 20 лет спустя, все еще живут в Риджентс-парке.
Книга третья. «Квест» в тропике Козерога
18. К востоку от Дарвина
Статистические данные ошеломляют. Северная территория Австралии простирается на 1600 километров с севера на юг и почти на 960 километров с востока на запад, занимая площадь почти полтора миллиона квадратных километров. На этом огромном прямоугольном участке континента проживали всего 20 тысяч белых австралийцев и 16 тысяч аборигенов. Как если бы Британские острова в 6 раз увеличились в размере, но их населяли только обитатели одного маленького города — скажем, Дувра или Понтипула. Или как если бы мэр Мейденхеда отвечал за зону, простирающуюся от здания его муниципалитета до Берлина с одной стороны и Танжера с другой, а все жители его города расселились в десяток небольших поселков между ними. Или, иными словами, здесь была такая же плотность населения, как если бы жители Ашби-де-ла-Зуш или Дармута были расселены по всей Британии от Лендс-Энд до Джон-о’Гротс.
Недалеко от южной границы Северной территории проходит тропик Козерога. Ее северное побережье ближе к экватору, чем Фиджи или Ямайка, Аден или Мадрас [16]. Здесь, на севере, регион покрыт джунглями, которые во время сезона дождей превращаются в болота и во многом становятся непроходимыми. На юго-западе начинается одна из самых безжалостных засушливых пустынь в мире, которая до сих пор не изучена полностью. Административная столица этого огромного региона — Дарвин.
На самолете, который вез нас в Австралию, мы были единственными, кто собирался остановиться в Дарвине. Для остальных наших попутчиков это место было просто раздражающим перерывом на произвольном отрезке времени, который авиакомпания обозначила как время сна. Когда все мы заковыляли из самолета, по меркам Дарвина, было четыре часа утра, но для нас время не поддавалось определению, поскольку наручные часы переводились на протяжении предшествующих 36 часов. С сонными глазами мы подчинились странному катехизису таможни, который в это время в пустынном аэропорту казался еще более бессмысленным, чем обычно. Есть ли у нас с собой насекомые на каком-либо этапе развития? Зачем мы приехали в Австралию? Ввозим ли мы какое-нибудь огнестрельное оружие или попоны для лошадей? Есть ли у нас список номеров всех объективов наших камер? Большая часть наших попутчиков, заполнив анкеты, переместилась в часть аэропорта, печально известную во всем мире как транзитный зал. Для них Дарвин был просто черным ходом на континент, крупные города которого все еще находились на расстоянии более чем трех тысяч километров. Для нас он был самым большим городом, который нам предстоит увидеть за все время, которое мы проведем в Австралии, — по крайней мере, во время этой поездки.
Со мной снова был Чарльз Лагус. Мы были вместе в Дарвине пятью годами ранее, по пути на съемки райских птиц в Новой Гвинее. На этот раз мы преследовали совсем другую цель. Хотя мы надеялись, что будем снимать птиц и животных Северной территории, наш замысел был шире. Мы хотели сделать несколько фильмов, которые дали бы всеобъемлющую картину Северной территории — ее людей, ее ландшафта, а также живущих здесь животных. Впервые в подобном путешествии у нас был еще один компаньон. Боб Сандерс поехал с нами в качестве звукооператора. Это была его первая поездка за пределы Европы. Он огляделся вокруг на удручающе пустой аэропорт.