«Ну, — сказал он с энтузиазмом, который казался практически неприличным посреди такого упадка. — С чего начнем?»
Дарвин, расположенный на северной окраине Австралии, — одинокий город. С 1836 года, когда он получил свое название, он был портом для ловцов жемчуга, центром, куда стекались слитки во время золотой лихорадки 80-х и 90-х годов, стоянкой для нефтяных танкеров, связующим звеном между Трансконтинентальной телеграфной линией, которая протянулась сюда в 1872 году, и подводными кабелями, доставляющими сообщения в Лондон. Но ни одно из этих оправданий не было убедительным поводом существования города.
Город населен выходцами со всего мира. Китайские семьи, чьи прародители приехали сюда работать на золотых приисках, теперь управляют несколькими магазинами. Новоприбывшие итальянцы и выходцы из Вены перебрались сюда из Сиднея, чтобы открыть рестораны и подавать шницели и равиоли, которые были откровением для австралийских бушменов, выросших на пресных лепешках дампер, испеченных в золе, и рагу из кенгурятины. На почте вы встретите кокни [17] и новозеландцев, одного мужчину из Бирмингема и другого из Брисбена. Лишь немногие, похоже, связаны с жестокой пустыней, которая начинается прямо за главной улицей. Иногда можно услышать, как мужчина в пабе говорит о золотоносных жилах или уединенной урановой шахте. Несколько аборигенов в ярких свитерах отдыхают рядом с кинотеатрами, попивая прохладительные напитки через соломинку. А иногда высокий скотовод в ковбойской шляпе и шпорах шагает по улице среди щеголеватых банковских клерков.
В баре самой элегантной гостиницы в Дарвине мы встретились с самым напыщенным из этих первопроходцев глуши. Это был человек с красным лицом, в свойственной жителям буша экстравагантной манере одетый в красный платок, завязанный на шее поверх клетчатой рубашки, обтягивающие поношенные бриджи и ботинки для верховой езды. Нас троих представил Даг Мюир, владелец местной чартерной авиакомпании, которого мы уже знали.
«Это Алан Стюарт, — сказал он, — и, если вы, парни, хотите увидеть дикую природу в буше, он тот, кто вам нужен».
Мы пожали друг другу руки, почувствовав себя по сравнению с нашими двумя загорелыми товарищами перегревшимися и нездорово бледными. Я объяснил, что мы надеемся, помимо прочего, снимать животных.
«Вы у меня будете в нужном месте, в моем доме, — сказал Алан. — Утки, гуси, кенгуру, баррамунди длиной с вашу руку, крокодилы, все, что захотите». Он осушил свой стакан пива и причмокнул. «Этот пошел ко дну, даже не прикоснувшись к стенкам».
Даг понял намек. «Я угощаю, — сказал он. — Вы, парни, можете облегчить карманы во время следующей смены». Он собрал пустые стаканы и пошел в бар.
«Но имейте в виду, — продолжил Алан, — когда будете снимать, вам придется остерегаться буйволов. Они могут быть немного с приветом. Спросите Дага об отце».
Даг вернулся с еще пятью стаканами пива. «Да, — сказал он, — старина просто шарился в кустах, а этот большой бугай буйвол выскочил из ниоткуда, повалил его и устроил ему взбучку. Он крепкий, мой старик, схватил буйвола за рога и начал сворачивать ему шею. В конце концов буйвол решил, что с него довольно, и ушел. Но старика потрепало. Четыре сломанных ребра и несколько отвратительных синяков тут и там. Пришлось отвезти его в больницу, чтобы подлатали. Это было три недели назад, и он вышел только сегодня».
«Эти буйволы кажутся довольно злыми, — сказал я, надеясь, что это прозвучало невозмутимо. — Что делать, чтобы избежать неприятностей?»
«Стреляй, — сказал Алан, осушая стакан. — Полагаю, вы, парни, носите оружие».
«Ну, нет, — признал я, как никогда раньше сильно чувствуя себя изнеженным англичанином. — И вообще-то, я сомневаюсь, что смог бы попасть в атакующего буйвола, даже если бы у меня был пистолет».
«Тогда не носите его с собой, — сказал Алан сурово. — Слишком много парней здесь расхаживают с ружьями, а сами не могут с двух метров попасть в быка сзади корзиной пшеницы».
«Но что тогда нам делать, если буйвол вдруг разозлится?» — не унимался Боб.
«Забираться на дерево, — сказал Даг. — Быстро».
«Была одна девочка, которую буйвол сбил с ног, и она, оказавшись на коленях, просто погладила его по носу и сказала: “Будет, будет”. Отделалась только синяками. Вы тоже можете так попробовать», — услужливо сказал Алан.
«Конечно, если вы на машине, все не так плохо, — сказал Даг. — В прошлом году один малый лоб в лоб столкнулся с буйволом на дороге. Он мчался на приличной скорости три километра в обратную сторону, прежде чем буйвол замедлился и решил, что ему это неинтересно».
«Все же я полагаю, что они встречаются нечасто, эти буйволы», — сказал Чарльз, стараясь посмотреть на вещи с другой стороны.
«Нечасто! — сказал Алан возмущенно. — Да вокруг моего дома их пара сотен. Я говорил вам, это лучшее местечко дикой природы во всей Северной территории».
Эти буйволы — не те косматые горбатые создания, которыми когда-то кишели равнины Северной Америки, а совсем другие звери из Азии, похожие на коров, водяные буйволы. Крупный бык может весить до трех четвертей тонны и вооружен рогами, изогнутыми назад от бровей за плечи, размер которых от кончика до кончика составляет три метра. У себя на родине они обманчиво покорны. Они безропотно тащат огромные повозки и выносят жестокие удары своих погонщиков. Они барахтаются в канавах и позволяют маленьким мальчикам забираться на себя и скрести шкуру. Однако даже там у них бывают вспышки ярости, и незнакомого запаха европейца может быть достаточно, чтобы разозлить их так сильно, что они обезумеют, опрокинут свои повозки и набросятся на любого, кто подойдет к ним.
Более века назад их завезли в Австралию из Тимора в качестве тягловой силы и источника мяса и молока для недавно созданных военных поселений в заливе Раффлз и Порт-Эссингтон на северном побережье. Но в 1849 году гарнизоны были заброшены, и буйволы оказались на свободе. Местность им подходила, и вскоре они бурно расплодились. По большей части им позволяли целыми и невредимыми бродить по равнинам, за исключением таких мест, как Нурланджи, лагерь Алана.
Первоначально Нурланджи был предприятием по заготовке древесины, но когда деревья кончились, Алан взял на себя аренду, построил несколько хижин в качестве дополнительного жилья и превратил это место в сафари-лагерь. Буйвол стал крупной добычей, и вместе с крокодилами, кенгуру и дичью стал приманкой для охотников из южных городов, которые жаждали насладиться необъяснимым волнением бойни.
Затея Алана превратить Северную территорию в место крупномасштабных охотничьих забав, похоже, не оправдалась: Нурланджи пустовал. Нас это очень устраивало. На ранчо были хижины, полевая рация и имелась собственная взлетно-посадочная полоса. Место вполне подходило для базового лагеря экспедиции. Там, разумеется, было полно буйволов, и, несомненно, много других животных, которых мы надеялись поснимать. Мы решили принять приглашение Алана. Он сам летел обратно в тот же день. Мы последуем за ним по дороге с нашим оборудованием, как только сможем взять в аренду «лендровер».
По земле из Дарвина выходит только одна дорога — шоссе Стюарта. Эту дорогу любовно называли «битум», и это название само по себе свидетельствует о ее уникальном характере, поскольку, помимо ответвления на восток в Квинсленд, это была единственная дорога с твердым покрытием на всей Северной территории и, следовательно, единственная проходимая дорога во время сезона дождей.
Шоссе Стюарта
Битум был построен в 1940–1943 годах для доставки военных грузов в Дарвин, когда из-за японского вторжения в Новую Гвинею город оказался на линии фронта. Шоссе простиралось на двадцать метров в ширину и почти полторы тысячи километров в длину на юг через заросли эвкалипта и скалистую пустыню в Алис-Спрингс. Там его сменяла каменистая дорога в выбоинах, тянувшаяся еще на полторы тысячи километров до Аделаиды.
Оставив позади последний из ветхих пригородов Дарвина, мы начали долгий путь в Пайн-Крик, где собирались провести ночь перед тем, как сворачивать с битума на восток в сторону Нурланджи. Дорога шла сквозь заросли эвкалипта, много где почерневшие от пожаров в буше. Укрепленные термитные холмы с остроконечными пиками возвышались на три метра над сухой желтой травой, словно мегалиты. Иногда, прежде чем отскочить, сквозь редкие эвкалиптовые деревья на нас смотрел валлаби, уверенно сидящий на своем хвосте. Для битума эти создания — опасная угроза. Ночью они сидят на дороге, вероятно наслаждаясь жаром, который гудронированное шоссе по-прежнему сохраняет после дневного пекла, и машины, едущие на скорости 110–130 километров в час, в темноте часто врезаются в них. Иногда автомобили получают сильные повреждения и вылетают с дороги в буш. Валлаби почти всегда погибают. Тела жертв, убитых предыдущей ночью, лежат на обочине дороги, и их шкуры раздуты от распада, как бурдюки для вина, а ноги неуклюже торчат в воздухе.
Мы проехали больше 160 километров, не встретив ни одного поселения больше чем с полудюжиной домов, и наконец достигли Пайн-Крик. Даже здесь едва ли было больше дюжины зданий. На самом большом из них горделиво красовалась неоновая вывеска «Семейный пансион». Мы с радостью направились к нему и вошли внутрь. Был субботний вечер, и в баре было много мужчин без пиджаков, кричащих друг другу в уши. Бармен направил нас через стеклянную дверь, на которой было выгравировано слово «фойе», и мы оказались в окружении стальных столов с хромовым покрытием, украшенных белыми пластиковыми тюльпанами в этой стране австралийских акаций, орхидей и бугенвиллеи. Чтобы поприветствовать нас, из кухни появилась величественная дама.
«Магнитный» термитник
Она принесла еду и села поговорить с нами. Пока мы ели, крики мужчин в баре становились все громче.
«Вы нанимаете вышибал?» — спросил я за разговором.
«Я сама справляюсь, — сказала хозяйка, сложив свои мускулистые руки. — Не сомневайтесь, прекрасно справляюсь».