Гоанна
Я вернулся к машине, как раз когда Боб и Чарльз защелкивали последние застежки на коробках с оборудованием.
«Варан, — крикнул я. — Синхронная запись. Быстрее».
Затем я бросился обратно к ящерице. Она не двигалась. Я прислонился к дереву, задыхаясь, и ждал, пока придут Чарльз и Боб. Мы с вараном смотрели друг на друга, казалось, целые часы, прежде чем наконец появился Чарльз, пошатываясь под тяжестью собранного штатива, камеры и звуконепроницаемого бокса. Оставив его присматривать за ящерицей, я побежал к Бобу, чтобы посмотреть, могу ли я ему помочь. Он сидел в задней части машины, тщательно сортируя микрофонные провода. «Забавно, — пробормотал он задумчиво. — Я почти уверен, что у меня где-то был провод для синхронной записи».
Я ждал, скрипя зубами от нетерпения, пока Боб, со сводящей с ума медлительностью, собирал свое оборудование. Я ничего не мог сделать, поэтому побежал обратно к Чарльзу. Варан все еще лежал в том же самом положении, в котором я впервые увидел его.
Наконец-то пришел Боб. «Ну, — живо сказал он, — разобрался с ним в конце концов». Он установил микрофон, аккуратно провел провода и подключил записывающее устройство к камере. «Звук готов», — объявил он.
После этого ящерица впервые после того, как мы пришли, двинулась. Она побежала. С поразительной скоростью она прорвалась сквозь участок с палой листвой и исчезла в норе в переплетении корней у основания дерева. Не было никакой возможности выкопать ее оттуда.
Мы тихо вернулись к машине. Никто из нас ничего не сказал, пока мы снова собирали вещи, и до самого Нурланджи никто не решался заговорить.
Существо, которое нам не удалось снять, говоря научным языком, называется варан Гульда. Некоторые виды варанов живут повсюду в тропиках. В Австралии обитает 12 видов, в том числе самый маленький — очаровательное миниатюрное создание всего четверть метра в длину, которое живет на западе континента. Варан Гульда далеко не самый большой. Два других вида, перенти и пестрый варан, которые встречаются в центральных пустынях, вырастают больше чем до двух метров в длину. На полторы тысячи километров западнее, в Индонезии, живет самый большой варан из всех — комодский варан. Он достигает в длину трех метров и считается самой большой ящерицей в современном мире. Но в Австралии когда-то жило существо, превосходящее даже его, поскольку были найдены ископаемые останки варана, называемого мегаланией, который вырос до поразительной длины в шесть метров.
Название «гоанна», которое используется применительно ко всем австралийским варанам, немного вводит в заблуждение. Это искажение слова «игуана», которое, собственно говоря, должно применяться только к красивым ящерицам Южной Америки, у которых есть чешуйчатые гребешки, спускающиеся вниз по позвоночнику. Вараны достаточно сильно отличаются от них. Из всех ящериц они наиболее близки к змеям. У них длинные раздвоенные языки, которые они постоянно вытаскивают, как змеи. На самом деле их языки впечатляют сильнее, чем змеиные, поскольку они гораздо длиннее. И те и другие существа используют языки для одной и той же цели — в качестве сенсорного датчика, захватывающего образцы воздуха, которые затем смакуются в паре углублений в задней стороне нёба.
К счастью, вараны не обладают одной из особенностей некоторых змей — ядом. За исключением комодского вида, ни одна из ящериц не ядовита. Они питаются падалью и маленькими существами, которых легко поймать, — например, лягушками и птенцами. Однако это не означает, что к ним не нужно относиться с определенной осторожностью. У варанов длинные когти, которыми они могут нанести опасные раны. Кроме того, если вы докучаете им, они очень злятся, пугающе шипят на вас, а затем достаточно сильно бьют своими хвостами. Мысль получить затрещину от одного из них совсем не доставляла мне удовольствия.
Тем не менее неудача со съемками варана в лагуне пеликанов терзала нас. Все втроем мы были полны решимости попробовать снова. Мы продумали специальное место для коробок в задней части машины, чтобы их можно было достать в любую минуту, а не разгребать из-под курганов нашего оборудования. Боб реорганизовал свое снаряжение таким образом, что мог собрать его в считаные секунды после извлечения из футляра. Мы были уверены, что в следующий раз мы сможем мгновенно приняться за дело со скоростью и эффективностью артиллерийской бригады на Королевском турнире [18].
Мысль о том, что мы снова найдем варана на том же месте, была крайне самонадеянной, но мы все равно на всякий случай поехали в лагуну пеликанов.
Он был там. На этот раз он сидел в центре открытого участка рядом с лагуной. Мы остановились на некотором расстоянии от него. Через несколько секунд Боб подключил микрофон и записывающее устройство. Чарльз набросил на камеру звуконепроницаемый бокс. Мы осторожно пошли к ящерице. То, что показалось нам твердой землей, оказалось огромным сугробом землистой пыли, который на каждом шагу поднимался облаками. Варан терпеливо ждал нас. Когда мы были на расстоянии десяти метров, Чарльз установил камеру на штатив и сфокусировал.
«Готово», — прошептал он.
«Готово», — прошептал Боб.
«Снимаем», — сказал я.
Камера пожужжала несколько секунд, а затем остановилась. Чарльз содрал звуконепроницаемый бокс и открыл камеру. Пленка застряла в фильмовом канале, и внутренняя часть камеры была забита сплющенной гармошкой целлюлозы. Работая так быстро, как только мог, Чарльз вырвал пленку и достал из кармана новый рулон. Я немного пододвинулся к варану, пытаясь поставить микрофон в более удачное положение. Варан зашипел и внезапно набросился на меня. Испугавшись, я отступил назад, чтобы уклониться от него, споткнулся об одну из ножек штатива и опрокинул камеру. Она упала открытой стороной вниз в толстый слой пыли. Варан развернулся и продолжил бежать вниз по лагуне, с плеском прыгнул в воду и уплыл. Чарльз поднял камеру и вытряхнул из нее огромное облако пыли.
Пытаемся запечатлеть гоанну
«Вряд ли нам понадобится больше пары часов, чтобы очистить ее, — горько сказал он. — И кто знает, может, она все еще работает».
Утром мы собирались предпринять третью попытку, и мясник из Мельбурна, которого мы видели в день приезда, решил поехать с нами. Это было большим испытанием нашей стойкости. Потерпеть неудачу в его присутствии было бы невыносимо унизительно, и я тайно надеялся, что мы, может быть, в этот раз не найдем варана и нам не придется испытывать свои профессиональные навыки.
Но варан был на месте и дремал на солнце приблизительно в метре от края воды. Для нас не могло быть положения хуже, потому что при желании он мог исчезнуть в воде за считаные секунды.
Мы остановили машину в двадцати метрах и шепотом вели переговоры. Мясник, который сидел сзади, любуясь видом, вдруг наклонился над нашими плечами. «Вот он, — завопил он. — Красавец».
В этот раз мы довели наш порядок действий до совершенства. Каждый из нас поспешно выполнял свою работу, и за полминуты все было готово. Предупредив мясника оставаться в машине, мы медленно спускались к варану, останавливаясь на каждом шагу, чтобы не спугнуть животное в воду до того, как подойдем достаточно близко, чтобы сделать хороший снимок.
«Двигайся дальше, приятель, — закричал мясник. — Он не причинит тебе вреда».
Чарльз снова установил камеру и сфокусировался. Боб, присев рядом со звукозаписывающим устройством, передал мне шест с микрофоном на конце, и я опасливо стал спускаться к варану. Это его разбудило. Он поднял голову, высунул свой пурпурный раздвоенный язык длиной в 30 сантиметров, надул свое желтое горло и услужливо зашипел в микрофон. Это было идеально.
«Мне расшевелить его пулей? — с готовностью крикнул мясник. — Разве ты не хочешь немного драмы в своем фильме?»
Варан вскочил, сделал три угрожающих шага навстречу мне, а затем, словно для того, чтобы угодить мяснику, яростно ударил хвостом. Чарльз все это время держал варана в фокусе. Боб в наушниках счастливо улыбался звукозаписывающему устройству. Варан развернулся и надменно побрел по краю воды. Затем, словно для того, чтобы показать нам все свои таланты за один раз, он бросился в лагуну и изящно, волнообразно двигая боками, уплыл прочь.
Мы продолжали снимать до тех пор, пока наконец он не нырнул и не исчез. Гордясь собой, мы вернулись к машине.
«Плевое дело», — сказал мясник.
«Да, — сказал я. — В самом деле, ничего особенного».
20. Рисунки в пещерах и буйволы
В окрестностях Нурланджи никому не придется голодать. Редкий пыльный буш, каменистые хребты, обжигаемые солнцем, могут казаться бесплодными и негостеприимными, но для тех, кто знает эту землю, еды здесь в избытке. В кроне перистых листьев приземистого дерева макрозамии, которое является разновидностью саговника, скрыта груда орехов; в иле на дне лагун скрыты сочные луковицы розового лотоса, чьи стебли украшают поверхность воды; даже на мангровых деревьях и панданах в сезон созревают плоды, которые можно есть, если ты знаешь, как их готовить. Если говорить о мясе, то среди зарослей эвкалиптов можно охотиться на стаи валлаби; в чистых водах заливов можно ловить лениво курсирующую огромную рыбу баррамунди; или же можно брать его из самой обильной кладовой — охотиться на огромные стаи водоплавающих птиц. Однако местность безлюдна. Несколько аборигенов работали в лагере Нурланджи, мужчины — в качестве сопровождающих на охоте, женщины помогали на кухне и стирали. Но мы не видели аборигенов, живущих в буше.
Так было не всегда. Всего пятьдесят лет назад здесь жил народ какаду. Это были кочевники, скитавшиеся по бушу в семейных группах, иногда собиравшиеся вместе, чтобы исполнять свои сложные церемонии, но редко надолго задерживающиеся на одном месте. На рубеже веков Пэдди Кахилл, один из великих белых первопроходцев Северной территории, обосновался в Оэнпелли, в ста километрах от Нурланджи на дальнем берегу реки Восточный Аллигатор. Он приехал, чтобы охотиться на буйволов ради продажи шкур, но вскоре обзавелся огородами, хлопковыми плантациями и стадом молочного скота. Какаду нашли у него работу, отстреливая буйволов и ухаживая за урожаем. На свою зарплату они покупали ножи, сахар, чай и табак. Жизнь в Оэнпелли была для них сравнительно легкой. Семьи одна за другой прекращали кочевать и останавливались поблизости от станции. В 1925 году Оэнпелли перешел к Церковному миссионерскому обществу. Новые владельцы делали все возможное, чтобы ускорить процесс, начатый Кахиллом, и поощряли всех аборигенов окружающего региона приходить и постоянно жить на станции, так чтобы их дети могли получать непрерывное школьное образование, а больные и пожилые — медицинскую помощь.