Вдалеке мы услышали слабый рев гудка автомобиля. Гарри и Боб, должно быть, достигли дальнего края стада и уже начали подталкивать его к нам. Я притаился внутри дерева, наблюдая за буйволами. Чарльз проверил камеру. Все было готово. Через шпионский глазок я увидел вожаков стада, медленно идущих прямо на нас по открытому коридору, как мы и рассчитывали. Они еще не были всерьез встревожены из-за автомобиля и осмотрительно уклонялись от него. Когда они обнаружат, что машина едет за ними по пятам и преследует их, все стадо, без сомнения, пустится галопом прямо к нам. Мы будем в безопасности под защитой дерева, как будто на островке безопасности на оживленной городской улице в час пик, а фотографии должны получиться очень волнующими — крупные планы копыт в клубящейся пыли, выпученные глаза, вспененные морды и лес диких рогов, проносящихся мимо на расстоянии нескольких метров от объектива. Чарльз прислонился к дереву. Они подходили ближе. Теперь вожаки шли рысью, нервно вытянув головы. Вдали слева по направлению к нам летела маленькая стая белых какаду. Они не заметили нас и устроились на одной из веток нашего дерева, прямо над нашими головами. Теперь мы могли слышать барабанную дробь копыт буйволов и рев и гудение машины позади них. Предводители стада были всего в 50 метрах и не торопясь шли прямо на нас. Чарльз не осмеливался выглянуть из-за дерева, поскольку, обнаружив в этот момент свое присутствие, он мог все испортить. Прислонившись к дереву, он поднес камеру к глазам. Внезапно один какаду на ветке над нами посмотрел вниз и увидел нас. Он вытянул шею, как будто бы не веря своим глазам, а затем испустил пронзительный вопль. Его товарищи тоже посмотрели вниз и присоединили свои скрипучие голоса к его возмущенным крикам. Через мою наблюдательную дыру я увидел, как вожаки буйволов на мгновение заколебались, а затем в тревоге повернули налево. За ними сразу последовали те, кто был позади, и все стадо плюхнулось в болото и исчезло среди панданов. Мы не смогли сделать ни одного снимка. Это был первый из множества случаев, когда наше присутствие было выдано, а наши планы на фотографии разрушены какаду, самыми любопытными, остроглазыми и горластыми стражами буша.
Йорки Билли был уверен, что поблизости от лагеря нам никогда не удастся сделать снимки буйволов, которые мы хотим. «Они здесь слишком пугливые, — сказал он. — Слишком много парней стреляли в них в упор». Он посоветовал равнины вокруг Кэннон-Хилла, всего в нескольких километрах к востоку от Оэнпелли: «Там большое стадо буйволов, и местность открытая, так что у вас будет хороший обзор».
В Кэннон-Хилле и расположенных неподалеку от него скалах Обири были и другие достопримечательности: говорили, что там находятся одни из самых красивых наскальных рисунков во всей Австралии.
Кэннон-Хилл был в 110 километрах отсюда, и съемка рисунков и буйволов, несомненно, заняла бы несколько дней. Мы решили взять с собой запасы на неделю на случай, если возникнут трудности. Сдерживающим фактором, однако, должна была стать не еда, а вода. Алан Стюарт одолжил нам два пустых бидона на 36 литров, в которых когда-то был денатурированный спирт. Мы вымыли их и наполнили водой, и прихватили еще два холщовых бурдюка для воды из передней части машины. Больше места не было. Если нам не придется использовать слишком много воды для радиатора и мы не будем тратить ее на мытье, нам троим должно было хватить этого запаса на пару дней.
Путь к Оэнпелли во многом был создан усилиями водителей грузовиков, которые каждые несколько недель во время сезона засухи ездили в миссию с запасами. Дорога часто расходилась в три разных стороны, и вскоре мы поняли, что безопаснее выбирать боковой маршрут, а ехать прямо глупо, потому что существование развилок подразумевало, что впереди находится участок изрытой колеями грязи, дерево, упавшее на дорогу, или какое-то другое препятствие, которое водители грузовиков предпочли просто обойти, расчистив себе объездной путь.
Мы пересекли несколько ручьев, которые в это время года были не более чем струйками, соединявшими цепочку коричневых луж. Вскоре мы проехали мимо белой крепости горы Нурланджи, расположенной справа от нас. Тропа извивалась перед нами километр за километром, а позади нас тянулся кружащийся шлейф пыли. Наконец, через три часа буш внезапно кончился, и мы оказались на краю широкой открытой равнины.
Эта равнина, как и равнины, граничащие с болотами Нурланджи, несколько месяцев назад была мелководной лагуной. Теперь это был сплошной ковер из глубоких, твердых как железо, мелких углублений и борозд, оставленных копытами буйволов. Вдали на горизонте мерцала серебряная гладь голубой воды, на поверхности которой зеркально отображались кусты. Если бы мы были путешественниками, мучимыми жаждой, это зрелище непременно заставило бы нас пройти через опаленные солнцем равнины, чтобы наполнить бутылки водой в этой ниспосланной свыше лагуне. Но ее не существовало — это был мираж. Неподвижный воздух, который не тревожит даже малейший порыв ветра, образовал чрезвычайно горячий слой вблизи земли, который действовал как зеркало, отражая голубое безоблачное небо и, благодаря преломлению лучей, переворачивал изображения деревьев далеко на другой стороне равнины так, что нам казалось, что они граничат с иллюзорным озером.
Справа от миража в дальней стороне равнины располагалась линия обрывов, похожих на Нурланджи-Рок, только здесь у их подножий не было растительности. Со склона одного из них горизонтально выступал длинный каменный палец, похожий на пистолет в руках солдата. Мы рассудили, что это, вероятнее всего, был Кэннон-Хилл, и в этом случае Обири должен был быть одним из выступов поменьше с правой стороны. Но посреди равнины было нечто гораздо более волнительное: мы увидели кучу черных точек, сгрудившихся вокруг коричневатого участка на долине, который был, как мы решили из-за его цвета, вытянутым пятном грязи. Я посмотрел на них через бинокль. Это были буйволы.
Здесь наконец у нас был шанс безопасно сделать снимки крупным планом, которые мы так сильно хотели. Если повезет, мы сможем подъехать к стаду и снимать, даже не выходя из машины: мы уже обнаружили, что звери часто не обращают внимания на машину и пугаются только при виде идущего человека. Чарльз вытащил камеру.
Мы медленно дребезжали по складчатой равнине. С расстояния почти в полтора километра быки все еще нас не замечали. По пути к ним мы проезжали через длинную извилистую низину, бывшую когда-то руслом ручья, извивавшегося по равнине и высушенного солнцем. Дважды мы проезжали по нему без проблем. На расстоянии всего в 800 метров от буйволов мы оказались перед ним. Мы спустились и прибавили скорость, чтобы машина вытянула себя на другую сторону. Двигатель заревел, но машина перестала двигаться. Задние колеса прорвались сквозь твердую корку и буксовали в мягкой голубой глине.
Буйволы все еще не обращали на нас внимания. Чтобы освободить машину, безусловно, нужно было много копать и толкать ее. Вероятно, нам также пришлось бы выгрузить весь багаж, чтобы облегчить нагрузку. Разумеется, буйволы нас увидят, и вся эта активность вполне может настолько напугать их, что они благоразумно убредут в буш, скрывшись из глаз. Тогда мы упустим чудесную возможность. Но мы еще не подобрались достаточно близко, чтобы сделать хорошие снимки. Подходить к ним с тяжелым штативом и камерой казалось неразумным, поскольку, если они нападут, нам придется выбирать: бросить камеру, которая будет затоптана и поднята на рога, или пытаться бежать с ней к машине, сильно стеснив свои движения и рискуя самим быть настигнутыми быками.
Однако был компромиссный вариант. Я мог пойти в сторону стада и посмотреть, насколько получится приблизиться, прежде чем они отреагируют на мое присутствие. Если они нападут до того, как я буду в зоне досягаемости камеры, тогда я без груза оборудования могу побежать назад и укрыться в машине, которая, хотя и застряла и была неподвижна, все же была местом, где можно спрятаться. Но если мне удастся подойти к ним достаточно близко, не потревожив их, как я надеялся, тогда Чарльз присоединится ко мне с камерой.
«Не забудь, что сказал Йорки, — со смаком посоветовал Боб. — Если они пойдут на тебя, просто упади плашмя».
Я был на расстоянии 150 метров от них, и они даже не подняли головы. Я медленно продвигался вперед. Теперь все они смотрели на меня, но ни один из них не казался сколько-нибудь агрессивным. Я помнил беспокойство Чарльза о том, чтобы избежать мерцания жара, и подошел немного ближе. Когда я был в 60 метрах, один особенно крупный бык сделал несколько шагов мне навстречу, качая головой вверх-вниз и тряся рогами. Я стоял неподвижно и пытался вспомнить, не оглядываясь назад и не сводя глаз с быка, насколько далеко я был от машины. Расчеты того, как быстро я могу бежать и за сколько времени буйвол сможет меня догнать, оказались очень сложными. Я начал терять уверенность в себе. Метод спасения, предложенный Йорки, казался мне еще менее привлекательным, чем когда-либо.
Большой бык сделал еще несколько угрожающих шагов навстречу мне и снова покачал рогами. Звери, конечно, не собирались позволять нам снимать их из этого положения. Я подошел слишком близко. Я подумал, что, прежде чем позорно и, вероятно, безуспешно обратиться в бегство, стоит попробовать предотвратить нападение с помощью блефа. Я подпрыгнул в воздухе, помахал руками и закричал. Бык вскинулся, развернулся и ускакал. Внезапно я почувствовал себя смелым и побежал за ним, чтобы закрепить свою победу, громко крича. Все стадо унеслось прочь в облаке пыли.
Я перестал бежать и повернулся, чтобы извиниться перед Чарльзом за то, что разрушил наши шансы на съемки. К моему удивлению, он был совсем не в машине, а стоял посередине между нами. Он следовал за мной на расстоянии 20 метров и снимал все происходящее.
Освобождение «лендровера» заняло у нас почти два часа. Колеса затонули настолько глубоко, что задняя ось лежала на земле, а рессоры были закопаны. Мы заползли под машину и, лежа на животе, руками соскребали грязь. Чтобы помочь сцеплению колес, мы вернулись на полкилометра к бушу на окраине равнины, срубили несколько маленьких деревьев, притащили их к машине и засунули под шины. Боб запустил двигатель. Мы с Чарльзом упорно использовали палки в качестве рычагов под задней осью. Колеса закрутились, появился неприятный запах горячей резины, а затем колеса сцепились на ветвях. Грузовик доблестно вытянул себя из своей самодельной западни. Мы были свободны.