Чарльз Лагус снимает рисунки в скалистом гроте
Никто не знает, сколько лет рисункам из Арнем-Ленда. Но некоторые признаки указывают на то, что по крайней мере часть из них достаточно древние. Мы нашли несколько изображений, покрытых тонким прозрачным слоем отложений, похожих на сталагмиты, образованных водой, капающей вниз с поверхности горы. Тот тип пистолетов, которые мы видели в Нурланджи, не могли видеть здесь уже много лет. То, что местные племена отрицают, что они сделали рисунки мими, предполагает, что они были созданы людьми, которые жили здесь достаточно давно и с тех пор перебрались на другое место или исчезли. Так или иначе, по крайней мере некоторые из них должны быть старше полутора веков, потому что Мэтью Флиндерс сообщает о том, что нашел рисунки черепах и рыб на острове Часм в заливе Карпентария во время своей большой исследовательской экспедиции в 1803 году. Изображения вполне могли сохраниться в течение длительного времени, поскольку окиси железа, которые придают цвет охре, не тускнеют, а их расположение в укрытиях защищает их от негативного воздействия ветра и дождя.
Практически нет сомнений, что этот жанр живописи уходит корнями в давние традиции аборигенов. Совершенно очевидно и то, что часть рисунков сделана сравнительно недавно. Именно такое сочетание древности и современности придает им особое очарование и значимость: во многих отношениях они похожи на первые рисунки, сделанные человеком, — на впечатляющие фрески каменного века, созданные двадцать тысяч лет назад в пещерах Европы.
Кажется, что с точки зрения сюжетов европейские изображения достаточно сильно отличаются от австралийских, поскольку на них представлены туры, бизоны, олени, мамонты и носороги. Но есть один важный аспект, объединяющий баррамунди, черепах и кенгуру с этими созданиями: обе группы представляют собой животных, на которых охотились ради еды. В испанских пещерах есть рисунки людей как палок, удивительно похожие на мими. И во Франции, и в Испании есть отпечатки ладоней. В Ласко, самой прекрасной из французских пещер, как и в других местах, есть загадочные геометрические рисунки, такие же, как и в Австралии. В обоих регионах рисунки часто бессистемно накладываются друг на друга.
Европейская и австралийская живопись также схожа по технике. И та и другая выполнена охрой; рисунки находятся в одних и тех же местах — скалистых пещерах и гротах. Во Франции вместе с рисунками были найдены приспособления для метания копий и расписные ритуальные объекты, и мы сами нашли похожие вещи в Нурланджи и Обири.
О доисторических пещерах много написано, и сделано много предположений о том, почему человек каменного века создавал свое замечательное искусство, но никто никогда не сможет знать наверняка. Но мы все еще можем понять, почему рисуют аборигены, поскольку они делают это до сих пор. Пещерную живопись больше не создают, но подобные рисунки продолжают изображать на коре. Если бы мы могли увидеть таких художников за работой, мы могли бы узнать от них причину, по которой они рисуют, и так, по аналогии, получить представление о мотивах, которые побуждали человечество до рассвета истории записывать образы краской на скале и создавать первые произведения искусства.
21. Художники из Арнем-Ленда
Чтобы найти аборигенов, которые до сих пор создают рисунки, подобные наскальным изображениям из Нурланджи и Кэннон-Хилла, нам нужно было отправиться в Арнем-Ленд — обширный регион, расположенный на дальней стороне реки Восточный Аллигатор. По своим размерам он сопоставим с Шотландией. С юга его ограничивает река Ропер, а с севера и востока — море. Через него не проходит ни одна дорога. Лишь горстка исследователей проезжала через него. Детально изображены на картах лишь непосредственные окрестности полудюжины зданий миссии и правительственных станций, вытянутые вдоль побережья. Это самый дикий и наименее изученный участок всей Северной Австралии.
Крупномасштабных попыток заселения страны никогда не предпринималось, и, хотя на умеренном юге континента выросли крупные города, а холмистые пастбища освобождены от аборигенов для крупного рогатого скота и овец, Арнем-Ленд и его народ по большей части были предоставлены сами себе. В результате именно здесь осталось больше аборигенов, чем где-либо еще в Австралии, и здесь они ощущали наименьшее принуждение к изменению своего образа жизни и приспособлению к жизненным условиям, продиктованным белыми. Да и возможностей для этого здесь было меньше. В 1931 году, когда сознание австралийцев наконец-то пробудилось из-за трагической истории первых обитателей континента, весь Арнем-Ленд был объявлен резервацией аборигенов. Торговцы и старатели могли путешествовать по его долинам, охотники на крокодилов могли плавать по его рекам, только если у них были специальные разрешения, а их не выдавали всем подряд.
Мы запросили такое разрешение, когда были в Дарвине, и нам позволили посетить Манингриду. В этом поселении мы вернее всего могли найти живопись, выполняющую свою первоначальную племенную функцию. Это поселение было создано совсем недавно и открыто Государственным департаментом социального обеспечения всего два года назад, и поэтому аборигенов там пока еще мало затронул европейский образ жизни. Кроме того, это было единственное поселение, в котором не было миссионера. Если живопись выполняла какую-либо ритуальную функцию, то присутствие мужчины или женщины, посвятивших себя отлучению аборигенов от их племенных религий, неизбежно должно было исказить природу их искусства.
Никто еще не добирался до Манингриды по суше. Небольшое судно доставляло туда запасы каждые несколько недель по морю, но самым удобным способом добраться был перелет. Поэтому мы арендовали маленький однодвигательный самолет, который должен был прилететь за нами из Дарвина и доставить туда. Когда мы вылетели из Нурланджи, пилот развернул маленькое судно и низко пролетел над болотами, чтобы мы могли в последний раз увидеть район, в котором мы снимали эти несколько недель. Когда мы приблизились, точки, которыми были испещрены сверкающие кофейного цвета лагуны, расправили свои черные и белые крылья и, казалось, внезапно раздвоились, отделившись от своих быстрых черных теней. Мы снова сделали вираж, чтобы оставить гусей в покое, и направились на восток над Арнем-Лендом.
Теперь было легко понять, почему эта жестокая, опустошенная солнцем местность так долго отталкивала поселенцев. Голые плато из песчаника, глубоко прорезанные оврагами и отмеченные длинными прямыми разломами, бесконечно тянулись впереди. Когда мы с гулом проносились над ними, я развлекался, пытаясь придумать маршрут, по которому можно было бы проехать в упряжке лошадей или даже на грузовике. Каждый раз, когда я прослеживал глазами долину, явным образом направленную на восток, где движение казалось сравнительно простым, она внезапно заканчивалась диким обрывом или петляла под прямым углом к направлению, по которому я хотел идти. Это было похоже на детскую печатную головоломку, которая предлагает тебе карандашом проложить путь через лабиринт и добраться до сокровищницы в центре — если не считать того, что здесь не было маршрута без препятствий и видимых следов какого-либо сокровища. Как часто бывает в головоломках, наименее трудный путь к Манингриде для земного путешественника явно был самым длинным — путешествие вдоль побережья на лодке.
Пилот наклонился через плечо и крикнул мне: «Если бы двигатель сейчас вышел из строя, что бы мы сделали, как вы думаете?»
Я посмотрел на ландшафт, ужаснувшись от этой мысли.
«Разбились?»
«Направились бы к тому маленькому участку земли, — закричал он, указывая вперед на мелкий открытый прямоугольник земли, относительно свободный от буша, но окруженный скалами. — Мы на достаточной высоте, чтобы добраться до него даже без двигателя, и я думаю, что он достаточно большой для того, чтобы я смог посадить самолет, хотя как, черт возьми, нас могли бы подобрать, я не знаю. Всегда старайтесь запоминать такие места во время сухопутных путешествий. Это утешает».
Мы с гулом двигались дальше. Теперь внизу были только беспросветные скалы. Я постучал его по плечу:
«А что бы вы сделали, если бы он вышел из строя сейчас?»
Он вдумчиво посмотрел по обе стороны. «Молился», — крикнул он.
Всего через час полета мы увидели побережье. Пилот указал на реку, которая извилисто петляла в дельте. На ее отдаленном берегу мы увидели трогательно маленькое скопление зданий, похожих на игрушки, которое казалось карликовым на фоне окружающей дикой природы. Это была Манингрида.
Пять лет назад, когда корабли Департамента социального обеспечения пристали к берегу в устье реки Ливерпуль, перед ними не было ничего, кроме мангровых зарослей. С тех пор каждые несколько недель по побережью из Дарвина, расположенного в 556 километрах, сюда доставлялись строительная техника и мешки с цементом, тракторы и запасы еды. Чтобы работать в монашеской изоляции, сюда приехали бригады плотников и каменщиков. Они уже завершили строительство школы, больницы, общественных столовых, складов и жилых помещений для персонала. Сады, плац и футбольное поле уже были расчищены, и австралийский флаг развевался на высокой мачте.
Люди, на благо которых велась вся эта работа, разбили лагерь на окраине станции. Некоторые из них соорудили простые шалаши из коры вдоль края длинного изогнутого пляжа. Это были гунавиджи, племя, которое редко далеко уходило от моря. Мужчины умели делать выдолбленные парусные каноэ и использовали их, чтобы ловить черепах и баррамунди, женщины ежедневно искали ракообразных и крабов вдоль края рифов во время отлива. С другой стороны станции, среди густых беспорядочных зарослей эвкалипта жило другое племя — бурада. В отличие от гунавиджи они мало знали о море и обычно жили в глубине материка, собирая корни и охотясь на бандикутов и валлаби в холмистых жарких зарослях кустарников.
Некоторые из них были одеты в старую европейскую одежду, но многие мужчины были голыми, если не считать набедренных