«Магани, я не женщина, я не мальчик. Я могу видеть».
Магани пристально посмотрел на меня и почесал свой нос. «Хорошо», — сказал он.
Этот образ на коре должен был открыть нам, какое побуждение сильнее всего влияло на Магани, какая величайшая сила заставляла его проводить свои дни за рисованием.
22. Ревущий змей
Магани целенаправленно шагал по бушу. Он шел прямо, слегка откинув назад бедра, его руки болтались, голые ноги бесчувственно наступали на ветки и колючки. Рядом с лагерем бурада заросли были испещрены тропинками, но чем дальше мы шли, тем уже они становились, и вскоре мы оказались в части буша, которая, несомненно, была практически непосещаемой. Почти через километр мы пришли к большому шалашу из веток. Перед ним сидел Джарабили. Он ничего не делал. Просто сидел скрестив ноги и смотрел вперед. Когда мы приблизились к нему, он явно очнулся и повернул к нам свой тлеющий взгляд. Магани быстро поговорил с ним на языке бурада, а затем они оба зашли в шалаш. Они вынесли священный объект, покрытый картинами, который должен был использоваться в церемониальном ритуале.
Выяснение природы церемонии и связанного с ней мифа было долгим и медленным процессом. Каждый день мы говорили об этом, и я записывал, что Магани сказал мне. Я понял, что этот миф существует в различных формах повсюду в этой части Австралии. Было записано много различных его версий, но, слушая Магани, я старался забыть все, что читал о рассказах других людей, и слушать только его. Я старался не задавать наводящие вопросы и не искать у истории стройного сюжета, а также не требовать, чтобы у происходящего были причины, и не связывать события в логическую цепочку действий и последствий, как того просят наши собственные вымышленные рассказы. Наши мифы, в их первоначальной форме, редко обладают явной логикой. Когда мы впервые узнаем их, мы принимаем их беспрекословно как вереницу фактов, сменяющих друг друга. История о том, что змея склонила женщину-прародительницу съесть яблоко и тем самым отняла у человека дар бессмертия и обрекла его на смерть, столь же лишена логики, как и история Магани.
Было также ясно, что, даже тщательно записав все события, о которых упоминал Магани, я вряд ли смогу до конца понять их, потому что для него вся история имела особый смысл. Мифы, рожденные нашей культурой, кажутся мне не более чем забавной аллегорией. Для Магани же легенда была историей его народа и родных краев, исполненной такого мистического страха и благоговения, что даже имя главного персонажа не должно было слетать с уст в присутствии непосвященных.
Вот его история в том виде, в котором нам удалось расшифровать ее.
Во время сновидений, когда земля была плоской и безликой, когда животные были почти людьми, а люди почти богами, две женщины вышли из страны Вавилак на юг. Их звали Мисилгое и Боалере, и, пока они шли, они дали имена животным и растениям, которые видели, которые до сих пор были безымянными. Мисилгое ждала ребенка, и, когда они подошли к водоему, который назывался Миррамина, рядом с рекой Гойдер далеко к востоку от Манингриды, она почувствовала, как малыш шевелится внутри ее, так что они разбили лагерь у водоема. Пока Мисилгое отдыхала, Боалере собирала еду: ямс и луковицы лилий, и поймала варанов и бандикутов.
Сестры не знали, что в водоеме жил большой змей, который спал на дне, под черными водами. Скоро родился ребенок Мисилгое. Это был мальчик, и они назвали его Джангаланг. Когда Боалере отправилась готовить убитых ею существ, они внезапно ожили и прыгнули в водоем. Тогда сестры заподозрили правду. «Это, должно быть, потому, что под водой есть змей, — сказали они. — Мы подождем, пока солнце опустится, а затем, возможно, сможем поймать их снова».
Но тем временем кровь Мисилгое, которую она пролила во время рождения Джангаланга, просочилась в водоем и осквернила его. Змей попробовал ее и узнал о том, что сестры были у водоема. Мисилгое собрала кору чайного дерева и сделала колыбель для малыша. Затем она построила шалаш, в котором они все могли бы провести ночь. Но змей, разгневанный порчей воды, выполз из водоема, взяв с собой варанов, укрывшихся там. Он шипел, и с его дыханием на небе появлялись облака. Мир стал очень темным. Мисилгое спала, но Боалере взяла ритмические палочки и била ими друг о друга, и пела, и танцевала, чтобы умиротворить змея. Изнуренная танцем, она присоединилась к сестре в шалаше. Она воткнула ритмические палочки в землю и поклонилась им.
Змей укусил Джангаланга в бедро и проглотил его. Затем он съел двух сестер. Он выгнулся дугой в небе. Его тело было радугой, язык — молнией, а голос — громом. Из облаков он позвал других змей со всего района и рассказал им о том, что случилось у водоема. Другие змеи высмеяли его и назвали глупым. Они сказали, что неправильно было съедать этих женщин и их сына. Смягченный, змей вернулся к водоему. Там он выплюнул женщин и ребенка, которые все еще были живы, и снова погрузился обратно в свой источник.
Это был всего лишь один эпизод длинной саги, в которой рассказывалось о деяниях двух сестер Вавилак и мужчин Вонгар, которые пришли их искать после того, как змей выплюнул их. В ходе мифа были созданы и названы все животные мира, предписаны ритуалы обрезания и шрамирования, установлены ритмы танцев и модели праздничных обрядов. Была также определена структура общества бурада — тотемы, кланы и дуальная организация общества, поскольку каждый человек был связан с главными героями этой истории, и поэтому мог выяснить свой статус по отношению к другим людям.
Джарабили и его сын
Это была история, столь же длинная, как и «Кольцо нибелунга», и столь же наполненная смыслом, как Книга Бытия. Женщины никогда не могли узнать ее в деталях, а мужчины узнавали ее постепенно в течение всей жизни. До рождения мальчика его дух покидал тотемный водоем, где впервые появились духи его предков, и затем входил в утробу матери. Когда ему было восемь или девять лет, его посвящали в некоторые наименее священные части истории. По мере того как он рос, ему открывалось все больше и больше, ему показывали все больше священных символов, пока наконец от старого и мудрого мужчины, такого как Магани, он не узнавал весь смысл жизни. В момент его смерти дух освобождался от тела и возвращался в тотемное место, из которого пришел.
Магани и Джарабили готовились к исполнению одного небольшого эпизода мифа, чтобы молодые люди, достигшие соответствующего возраста, могли увидеть священные символы и выучить песнопения и танцы, достигнув тем самым еще одного этапа в своем понимании Вселенной. Они репетировали песнопения каждый день.
Однажды, в конце своего пения, Джарабили был очень взволнован. Он неподвижно сидел с ритмическими палочками в руках, с каменным лицом, по щекам его текли слезы. «Это напоминать мне о моем отце», — объяснил он.
В то время как Магани и Джарабили готовились, в далеких углах буша тайно проводилось много других ритуалов, поскольку оба племени, бурада и гунавиджи, были разделены на несколько кланов, которые, в свою очередь, подразделялись на тотемные группы, и каждое это сообщество отвечало за свои собственные ритуалы. Более того, каждый мужчина обладал священными объектами, которые он лелеял и с которыми он общался в одиночестве и в кругу своих близких родственников, принадлежащих к тому же тотему, которым было позволено их видеть. Таким образом, прогулка по бушу требовала осмотрительности и деликатности, если вам не хотелось вторгаться в частную жизнь незнакомца.
Иногда мы нанимали мальчика для переноски нашего оборудования для съемок, и, сделав это в первый раз, я заметил лори, прекрасную птицу, похожую на попугая, с красной головой и грудью, сидящую на дереве акации. Она взлетела, и я с волнением последовал за ней, крича мальчику с оборудованием следовать за мной. Я проталкивался через кусты и медленно пробирался вперед, мои глаза были прикованы к птице. Я повернулся и увидел, что мальчик стоял, пригвожденный к земле. Птица снова взлетела, и, пока я шел за ней, я снова позвал мальчика более жестким голосом. Только тогда я заметил старика, сидящего на бревне в 20 метрах отсюда. На коленях он держал священный предмет. Мальчик остановился на некотором расстоянии от меня, но подошел достаточно близко, чтобы увидеть старика. Пока мы стояли там, старик убрал предмет с колен, оттолкнул его под бревно и накрыл куском коры. Потом он подошел к нам и поговорил с мальчиком. Между собой они договорились о штрафе, который мальчик должен был заплатить, — две банки табака. Заплатить определенно должен был я. Они, несомненно, поняли, что я сделаю это, и, соответственно, увеличили сумму. Тем не менее нет сомнений в том, что такие посягательства на ритуальную неприкосновенность всегда должны были искупаться, и по законам племени наказания, должно быть, были гораздо строже.
Наконец пришло время церемонии. Магани держал на руках свой священный предмет и сказал: «Завтра время, делаем танец». Теперь мы узнали, какие роли эти двое мужчин будут играть во время церемонии. Джарабили принадлежал к клану варанов, и он будет исполнять роль своего тотемного предка. У Магани, в свою очередь, был другой, хотя и тесно связанный тотем, или «сновидение», как он его называл. Чтобы показать нам, что это, он привел нас обратно в свой шалаш-студию. Он достал свою трубку и, убедившись, что поблизости не было женщин или детей, осторожно открепил обертку. Вдоль стебля была выгравирована линия треугольников, поочередно аккуратно заштрихованных, — символы дождевых облаков. «Это мое сновидение».
На следующий день была суббота. Вскоре после полудня мужчины начали сходиться в шалаш. Среди них я узнал мужчину, который отвечал за сад поселения, и другого, который смешивал бетон для строителей. Там было несколько стариков, которых я раньше не видел. Несколько человек пришли в штанах, но сняли их и надели набедренные повязки. Джарабили и еще один мужчина расчистили широкое пространство перед шалашом от кустарников и саженцев. Один мужчина лег на спину, а другой растолок охру и начал рисовать варана на груди своего компаньона. Вскоре образовалось несколько пар, рисующих друг на друге. Они использовали ту же технику, которую Магани применял для создания своих картин на коре. Контур рисунка сначала небрежно смазывался сочным концом стебля орхидеи, а для рисования белой, красной и желтой краской использовались те же самые виды кисточек. Пока их украшали, мужчины лежали с закрытыми глазами, неподвижно и бесстрастно, как будто в состоянии транса. Хотя рисунки были похожи, их расположение отличалось. У некоторых головы смотрели вверх в сторону груди, у других вниз. Варан Джарабили был больше, чем у большинства. Его язык достигал его бедра, хвост перекинулся через плечо. Но все они были нарисованы в точно таком же стиле — вид сверху, ноги расставлены, на теле штриховка, сердце и кишечник показаны такими же, какими мы видели их на рисунке на коре у Магани. У всех мужчин на лбу была намазана широкая белая полоса, а другая, красного цвета, была нанесена под глазами и поперек переносицы. У каждого была плетеная сумка.