В ходе наших исследований мы обнаружили несколько змей, палочника длиной почти 30 сантиметров, множество древесных лягушек с яркой окраской, сонм огромных гусениц и многих других мелких существ, которые попали в прицелы наших камер, но эти животные казались нам очень неадекватной заменой нашей главной добыче — райским птицам.
Прохладными вечерами мы сидели с Барри около печки, набитой пылающими дровами, которая стояла у стены его гостиной, и планировали наш маршрут к Айоме. Барри никогда не проходил его целиком за один раз, но прошел большую часть маршрута со своим патрулем во время различных походов, и мы смогли составить расписание с помощью его эскизов карт. Он рассказал, что каменные топоры до сих пор делают в деревне Менжим, которая расположена в двух днях пути вниз по долине Джими, по ту же сторону реки и примерно так далеко от нее, как Табибуга. Поход в Менжим будет непростым, поскольку единственная тропа пересекает многочисленные долины притоков, под прямым углом впадающих в реку Джими. Чтобы пройти от одной из них к другой, нужно каждый раз подниматься на высокие перевалы по крутым склонам, поросшим джунглями, а затем несколько десятков сотен метров спускаться к следующей реке. Менжим расположен на одном из этих притоков, Ганзе. Оттуда мы планировали за один день спуститься вниз по долине Ганза к самой Джими, где в месте под названием Тумбунги мы могли бы пересечь его по самодельному тростниковому подвесному мосту. На другой стороне лежат горы Бисмарка, страна пигмеев. Чтобы пересечь главный хребет, нам нужно подняться на высоту более 1800 метров, и потребуется пять трудных дней, чтобы завершить свой путь в Айоме, в долине Раму, огромной реки, которая стекает с северных склонов Новогвинейского нагорья и впадает в море Бисмарка (Новогвинейское море).
В результате этих расчетов мы узнали, что для достижения Айоме потребуется по крайней мере восемь полных дней пути. Дату нашей встречи с чартерным самолетом в Айоме нельзя было изменить, и, если мы слишком долго задержимся в Табибуге, у нас может не остаться времени для съемок в путешествии. Я спешил поскорее отправиться в путь. Однако Барри неожиданно столкнулся с какими-то проблемами на станции, которые, по его мнению, не терпели отлагательства и не позволяли ему уйти до их разрешения. Так что мы договорились, что мы с Чарльзом пойдем дальше в Менжим, а Барри присоединится, как только сможет.
Спустя шесть дней после прибытия в Табибугу, рано утром мы двинулись в путь. Вавави снова пошел с нами. Он показывал дорогу, мы с Чарльзом шли за ним, а позади следовала длинная, хаотичная колонна носильщиков. Из них трое самых ответственных и осторожных несли клетки, в которых были два маленьких попугая и несколько змей. В первый час или около того путешествие было обманчиво легким, тропа мягко спускалась вниз по хребтам, заросшим аланг-алангом, и иногда проходила сквозь небольшие участки леса. Вавави отправлял вперед бегунов, чтобы призвать смену носильщиков, и, как только мы достигали новой племенной территории, мы встречали людей, ждущих на границе, чтобы нести наш багаж дальше.
Примерно к 10 часам мы добрались до Квибуна, первой деревни на нашем маршруте. Здесь мы остановились отдохнуть. Местные жители окружили нас группой и оживленно болтали, и, пока носильщики подкреплялись маниоком, я достал большую перламутровую раковину из походного ящика, в котором лежали наши товары для торговли. Мы пришли искать «каменные топоры» и «всяких птиц», которые «не ранены», объяснил я, размахивая раковиной в воздухе, и я хотел бы обменять «эту ракушку» на хороший экземпляр того или другого. Жители деревни слушали меня в недоумении. Затем один из них покинул группу, зашел в свою хижину и вернулся с топором.
Как и те топоры, что мы видели на синг-синге в Минжи, этот был Т-образной формы, его каменное лезвие было надето на длинное, изогнутое деревянное топорище, но он был меньше и полностью покрыт черной клейкой смолой. Он явно много лет лежал без дела над дымящимся огнем на стропилах хижины этого человека, и он принес его мне только потому, что из всех своих орудий он дорожил им меньше всего. Это было, однако, именно то, что мне было нужно, поскольку его возраст указывал на то, что он был сделан и, возможно, использовался в бою до появления в Джими первых металлических орудий, и я с удовольствием обменял его на жемчужную раковину.
Больше никто не показал ничего интересного, поэтому мы ушли и продолжили путь на запад. Еще через два часа пути моя походка стала менее энергичной. Я полагал, что в этой дождливой стране будет много ручьев, и поэтому не брал с собой бутылки с водой. Но солнце яростно светило в ясном небе, обжигая кожу, пыль с аланг-аланга облепила мои губы, а горло болезненно пересохло. Мы шли километр за километром, не встречая ни одного самого маленького ручейка, из которого мы могли бы напиться. Чарльз, казалось, переносил обезвоживание еще хуже, чем я. Он так сильно потел, что не только рубашка, но и штаны спереди и сзади стали влажными и из пол своих штанин он часто мог выжать целую чашку жидкости. Это был тревожный знак, потому что, хотя день и был жарким, путь не был труднее того, который мы проделали до Табибуги, и я боялся, что у него может быть какая-то лихорадка. Поскольку он не мог пить, чтобы восполнять эту постоянную потерю воды, вскоре он почувствовал себя совсем плохо, но, несмотря на это, храбро брел вперед.
Около полудня мы спустились в глубокую долину, внизу которой мы нашли широкую реку. На ее берегу Чарльз наконец-то смог утолить жажду. Мы долго отдыхали, а затем начали длительное восхождение по крутым лесистым склонам с другой стороны. Барри посоветовал нам переночевать в деревне Вум, и вот наконец мне показалось, что я вижу ее вдали, на гребне высокого холма. Она выглядела невероятно далекой, и те два часа, что мы до нее добирались, показались бесконечными. Вавави шел рядом со мной, смеясь над моей усталостью, и мы вместе вошли в деревню. Я присел возле маленького домика, который Барри приказал построить во время своего последнего визита, и попросил воды. Деревенский лулуай принес мне ее в длинных полых стеблях бамбука. Я жадно пил и окатил прохладной водой грудь. Я расточительно поливал ею лицо и шею и смыл грязь.
«Это место, Вум, это отличное место, — сказал я Вавави. — Переход окончен. Я чувствую, словно сейчас умру».
«Имя этого места — Ченга, — посмеиваясь сказал Вавави. — Вум гораздо дальше».
«Вавави, — сказал я решительно, — я сплю в этом месте. Разберем кровати, быстрее».
Когда Чарльз час спустя приковылял в деревню, его ждала большая кружка чая и кровать. Он рухнул на нее в изнеможении и признался, что чуть не заболел по дороге наверх.
На следующий день он почувствовал себя намного лучше, но путешествие было едва ли не более трудным, чем в предыдущий день. Несколько раз нам приходилось спускаться на три сотни метров, скользя и скатываясь по грязной лесной дорожке, переходить вброд реку, а затем, задыхаясь и потея, тащиться вверх в гору с другой стороны долины, чтобы вернуться на исходную высоту. Каждый раз я надеялся, что Вавави сообщит, что река в долине над следующим водоразделом — это и есть Ганз, но только позже днем, когда мы отдыхали на гребне перевала, он объявил, что Менжим лежит прямо под нами. К этому моменту у меня открылось второе дыхание, и я с разбегу бросился по крутой извилистой тропе. Услышав пение наших носильщиков, жители деревни Менжим проделали часть пути наверх, чтобы встретить нас, и, когда я рысью пробегал мимо них, не желая сбавлять темп, они приветствовали меня, улыбались и пожимали мою руку, так что я почувствовал себя олимпийским атлетом, на стадионе вступающим на последний круг марафона.
Долина Ганза была прекрасна, и, поскольку это был конец этого этапа нашего путешествия, она казалась мне особенно привлекательной. Река бурлила и лилась сквозь лес гигантских сосен, и на ее берегу на просторной поляне мы наконец-то нашли саму Менжим. Дом был большим и просторным, и, пока носильщики несли наши тюки, жители деревни принесли нам в подарок ананасы, азимины и плоды хлебного дерева. Только один из них, молодой человек с большим листом и двумя пучками перьев какаду, вставленных в волосы, понял мой пиджин. Гордый своими уникальными способностями, он сидел на веранде и терпеливо ждал, чтобы стать переводчиком, когда бы нам ни понадобилась его помощь.
Именно он согласился на следующее утро отвести нас туда, где делают топоры. Это место находилось всего в нескольких минутах ходьбы от деревни на склоне холма, ниже в долине. Группа мужчин сидела у костра рядом с небольшим ручьем, обтесывая кусочки камня, болтая и напевая за работой. Когда мы подошли, они поднялись на ноги и столпились вокруг нас, пока переводчик покровительственно объяснял им, кто мы такие и что хотим посмотреть. Я спросил, откуда они берут камень, и для разъяснения один из старых мастеров перешел ручей. Через несколько минут поисков он нагнулся, поднял большой влажный валун и, пошатываясь, вернулся и положил его к нашим ногам. Он был продолговатой формы, и несколько мастеров присели вокруг него и начали живо переговариваться. Один из них галькой нацарапал линии вдоль его длины, показывая нам точку на нем, и объяснил, что, если ударить по нему в этом месте, он расколется продольно.
«Смотри, — восхищенно сказал переводчик, — этот хороший камень очень большой. Будет большой топор».
И вправду, с такой длиной валуна лезвие топора вышло бы гигантским, намного больше, чем у всех топоров, которые мы видели до этого.
Однако предложенный метод раскалывания не всем пришелся по вкусу, и несколько мужчин посоветовали сделать иначе. Старик терпеливо выслушал их всех. Затем он принял решение, взял тяжелый камень, аккуратно положил его на точку, по которой он предполагал ударить по валуну, и поднял его над головой. Он застыл в воздухе, а потом со всей силы бросил камень вниз.
Все замерли на мгновение, а затем раздался смех мастеров. Валун раскололся, но поперек своей длины, точно под прямым углом к направлению, которое было так тщательно размечено. Кажется, все восприняли эту неудачу как большую шутку.