19 февраля. К 8 часам утра открылся о. Гесир, но так как ветер был слабый, а качка сильная, мы бросили якорь около деревни не ранее 11 часов. Как только это было сделано, несколько малайских лодок, из которых две или три под голландским флагом, приблизились к кутеру, и главные начальники окрестных деревень, как радья (я пишу, следуя малайскому произношению, «радья», а не «раджа», как пишут многие русские, следуя английскому произношению слова) Муда Кильвару, радья Амар, Оран-Кая-Кваус, майор Гесира приехали узнать о причине прихода правительственного судна. Показав письмо от резидента, я объяснил дело, которое меня привело сюда, и сказал, что мне сегодня же необходимо малайское прау с экипажем в 15–20 человек для того, чтобы отправиться на Новую Гвинею. Я прибавил, зная характер малайцев, которые делают что-нибудь только в случае полнейшей необходимости, что мне нужно все это сегодня же, и, не отпуская начальников на берег, стал расспрашивать и записывать, сколько каждый из них может доставить мне людей. Я отдавал свои приказания от имени резидента Амбоины и генерал-губернатора Нидерландской Индии. Анакода (малайский шкипер кутера), имея в виду то обстоятельство, что, если я скоро найду себе подходящее судно, он будет в состоянии скорее вернуться в Амбоину, поддакивал каждому моему слову, и мы вместе привели начальников в такое лихорадочное состояние, что они, чтобы отделаться от такого кошмара, согласились сегодня же показать мне несколько подходящих для путешествия прау и сегодня же доставить мне, если захочу, всю команду.
Мне надо было выбрать «Капала-оран» (главного человека над людьми, которых я хотел взять) и, осмотрев внимательнее физиономии начальников, из которых один по письменному приказанию из Амбоины должен был сопровождать меня на Новую Гвинею, я выбрал того, чья физиономия показалась мне самой красивой и интеллигентной, хотя и довольно плутоватой. Радья Амар, которого я хотел взять с собою, однако же, отговорился тем, что никогда не был на Новой Гвинее, мало знает о ней, а главное тем, что всего несколько месяцев тому назад лишился отца и только что вступил в управление своим островом. Он предлагал, поддерживаемый остальными начальниками, другого, бывшего не раз на Новой Гвинее, именно Сангиля, брата майора Гесира. Мы условились, что я к 5 часам съеду на берег для дальнейших переговоров и для осмотра прау; затем я отпустил их со словами, что мне все надо сегодня же. После сиесты, к 5 часам, я съехал на берег в сопровождении анакоды, Давида и Ахмата; меня встретили майор Гесира, его брат, которого он мне представил, радья Амар и толпа малайцев. Мы осмотрели 3 прау; одно было слишком велико, другое ветхо, третье, хотя было очень невелико, более подходило к моим требованиям. Это был так называемый урумбай, принадлежавший дер. Гесир; майор Гесира соглашался предоставить его в мое распоряжение за вознаграждение, но в том случае, если я возьму с собою его брата. Я посмотрел на Сангиля. Физиономия у него была некрасивая, с хитрым, но не глупым выражением. Предпочитая иметь дело с плутоватыми, но не глупыми людьми, я почти решил сейчас же, что дело с урумбаем может быть улажено, но не сказал этого и отправился к дому майора Гесира. Здесь я собрал всех начальников, объявил, что мне нужно 15 или 16 человек, и предложил, чтобы за известную плату за каждого они выбрали из жителей своих деревень по нескольку человек, желающих сопровождать меня на берег Папуа-Ковиай. Майор Гесира сказал, что я могу располагать пятью из его людей; радья Килу предложил мне взять трех; радья Кильвару — двух; Оран-Кая-Кваус — двух; майор Кильтай — двух; майор Кефинг — трех; итого 17 человек. Я поручил радье Муда-Кильвару, молодому человеку, физиономия которого мне понравилась, сообщить мне, какое количество саго, сушеной рыбы и говядины мне следует взять для прокормления людей, которых будет (считая также моих трех слуг Давида, Иосифа и Ахмата) 19 или 20, в продолжение пяти месяцев. Он обещал дать мне смету к следующему дню. Я объявил майору Гесира, что осмотрю его урумбай на другой день и, простившись с начальниками, вернулся на кутер.
20 февраля. Писал письма в Европу, в Батавию и на Амбоину и вел длинные переговоры об урумбае, людях и провизии для них. Съехал на берег, чтобы осмотреть снова урумбай. Величина каюты мне понравилась, люди мои также нашли, что и для них места было достаточно, что судно подходящее и надежное. Одним его преимуществом было то, что в случае штиля на нем можно было идти на веслах. Урумбай имел две мачты с обыкновенным шлюпочным вооружением. Так как урумбай, вытащенный на берег довольно давно, мог дать течь, то было решено немедленно спустить его на воду. Отправился в дер. Кильвару, на острове того же имени. Был встречен моим новым другом Мохамедом, радьей Муда-Кильвару. Деревня была довольно интересной, но описание ее я откладываю до другого раза. Я узнал, что мне необходимо будет взять около 15 тысяч кусков саго, затем достаточное количество рыбы и сушеной говядины, называемой здесь «турумонги». Я поручил Сангилю, майору Гесира, Мохамеду и моим двум амбоинцам купить, принять, сосчитать провизию, уложить ее в подходящее место на урумбае и все это сделать без промедления. Положено было принять провизию на другой день.
22 февраля. Урумбай подошел к кутеру, и мои люди занялись переноской вещей в мое новое помещение. Я продолжал писать письма, а после сиесты записал имена людей, которых я беру отсюда.
Экипаж урумбая оказался довольно смешанным: между моими слугами были люди из Амбоины, бугисы, но родившиеся на о-вах Серам-Лаут, метисы малайско-папуасского происхождения и двое чистокровных папуасов. Прибыв с урумбая, который утром, отойдя от кутера, бросил якорь на некотором расстоянии от берега, Давид сообщил мне, что было принято 16 250 кусков саго, достаточно сушеной рыбы и говядины, всего на сумму 150 голландских флоринов. Я дал 20 флоринов задатка за урумбай, наем которого на время путешествия на берег Ковиай стоил 50 флоринов, и по 2 флорина каждому человеку, нанятому на 5 месяцев за 10 флоринов.
23 февраля. Кончил письмо в Русское географическое общество и частные письма в Европу и Батавию и, вложив их вместе с остававшимися деньгами в пакет на имя резидента Амбоины, передал его анакоде кутера, прибавив, что я в нем больше не нуждаюсь и что он может вернуться в Амбоину. Сам же, сделав перекличку и убедившись, что все люди налицо, поднял якорь. Около 9 часов прошли мимо Map, красивой деревушки на о. Лодо. К ночи бросили якорь около о. Горам.
24 февраля. Посетив несколько деревушек на о. Горам, я снова отправился в путь около 12 часов пополудни и вечером прибыл в Ватубелла.
25 февраля. Остров Ватубелла. Даже тот, кто имеет только зачатки чувства прекрасного, должен признать, что пейзаж этого гористого островка, покрытого роскошной тропической растительностью, очень живописен. Кокосовые пальмы, бананы, панданусы, разные ароидные растения, лианы покрывают вершины почти отвесных скал и ущелья, спускаясь к морю.
Когда мы подходили к острову, совсем заштилело. Мы поймали большую черепаху, которая почти не сопротивлялась, когда ее вытаскивали из воды. Это была самка; ее потревожили во время совокупления. Самец, находившийся внизу, успел уйти.
Подъехали к деревне Ватубелла. Жителей в деревне не много (?). Они занимаются изготовлением кокосового масла. Между женщинами с малайским типом есть очень высокие, с прекрасными, немного вьющимися волосами, но, к сожалению, с совершенно черными зубами и ртами, вследствие жевания бетеля. Есть также много папуасских женщин. Между мужчинами я заметил нескольких с длинными вьющимися в кольцах волосами, очень похожих на таитян и вообще на полинезийцев. У многих были браслеты из золота и серебра. Груди у папуасских женщин такие же конические, как и у папуасок берега Маклая. На лбу у некоторых я заметил ряд надрезов. Мне объяснили, что их делают при головной боли. Многие были заражены накожной болезнью, которую здесь называют «каскадо». Язык островитян отличен от диалекта Горам и даже от языка жителей о-вов Теор, Кей и Ару.
Солнце — коло
земля — кейна
камень — вату
море — тахи
мужчина — матака
женщина — гилола
дитя — болот-болот
вода — арг
огонь — агри
голова — келу
волосы — ука
лоб — млаймамма
нос — хус
ухо — телин
деревня — вонуахи
хижина — лумаха
прау — сауха
да — локос
глаза — мата
рот — хили
зубы — мыоро
язык — ламада
борода — альбулус
шея — алькола
грудь — летальнила
рука — мало
нога — куе
спина — мни
пальцы — мала тонга боыган
я — аку
ты — коу
он — ин
1 — са
2 — руа
3 — толу
4 — фати
5 — лима
6 — онан
7 — фиту
8 — алу
9 — сиа
10 — умаха
11 — ута амахай
12 — ута маруа
13 — ута матолу
20 — утулуа
25 — утулуамалима
100 — латха
1000 — ливунгха
Когда жара начала спадать, т. е. около 4 часов, я отправился в горную деревню. Тропинка была живописна, но труднопроходима. Пришлось лезть по уступам отвесной скалы; наконец, к самой деревушке, состоящей из полдюжины хижин, я поднялся по дряхлой, изломанной лестнице. Хижины очень мизерные и грязные. С верхней площадки вид на море был великолепен. Отсюда я уже мог увидеть высокие горы Папуа-Ковиай. Вокруг площадки стояло с полдюжины хижин. Несколько гробниц находилось на самом краю отвесной скалы, которая спускалась высоким обрывом прямо в море. Вернулся вниз по другой тропинке.
26 февраля. При попутном западном ветре направились мы часов в 7 утра к берегам Новой Гвинеи. Горизонт был обложен серыми тучами. Дождь шел часто. Ветер стал крепнуть к полудню, потом после проливного дождя заштилело. Сильная качка была крайне неприятной. Течением нас несло на север. К заходу солнца о. Ватубелла был виден еще очень ясно. К 8 часам ветер с вест-зюд-вест стал очень силен; пришлось взять по рифу у всех парусов. Ветер и волнение усиливались. Вода вливалась в мою каюту даже в окна. Ветер стал нам попутный. Налетел шквал, разорвал в клочья кливер; волной залило маленькую шлюпку, купленную мною в Гесире; она оторвалась и была унесена в море или затонула. Каждую минуту можно было ожидать, что вал вкатится с кормы и затопит урумбай. Ветер все крепчал; приходилось зажигать фонарь каждую минуту, чтобы смотреть на компас. В это критическое время я заметил, что рулевые совсем обезумели от страха, и при отблеске фонаря, который сейчас же потух, я увидел, что один из них стоит на коленях и, упрятав лицо в руки, молится, вместо того чтобы делать свое дело. Схватив револьвер, я пробрался к нему, поднял его голову и, приложив револьвер к его уху, сказал: «Завтр