Лынга. Здесь мы должны были найти главу станции, человека доверенного и к которому от махарадьи у меня были письма. В очень плоской пироге переехали мы на берег к плоту, которого круглые бревна и большие щели между ними гармонировали с пирогой и головоломною лестницей с очень далеко друг от друга отстоящими ступенями. Подобная пристань нарочно такая неудобная на случай нападения соседей. Мы взобрались на веранду высоко на сваях стоящей хижины; нас встретил хозяин, инчи Анда (инчи — титул), который провел нас на веранду еще выше стоящей хижины, где мы все поместились около круглого [стола]. Прочитав письмо от махарадьи, инчи Анда объявил мне, что он должен все делать, чего я ни потребую. Так как по справкам экскурсия в Иохол заняла бы более 15 дней, я решил изменить план и отправиться через Палон — Индау в Иохор.
17 декабря. Лынга (0 высоты над ур. м.). Мы с г. Hole обошли плантации за домом инчи Анда; встретили свежие следы тигра, который бродил ночью по плантации.
Вчера вечером собрал некоторые сведения об якун; особенно замечательно племя, живущее в лесу и прячущееся от других. Их называют якун-лиар. Они очень дики, питаются всем, что находят, не употребляют соли. По сведениям, они не представляют большого различия от прочих якун. Я решил ждать якун, за которыми были посланы люди. В первом часу канонерская лодка «Пулай» с г. Hole ушла. Чувствую себя по временам очень нехорошо.
Люди якун не пришли — боятся. Миссионер сказал правду: они боятся и не доверяют малайцам. Люди инчи Анды приготовляют патроны к завтрашней экспедиции. Воспоминание о Богоре наполняет меня иногда очень горьким чувством. Урок: не привязываться ни к кому и не верить в других.
Вечером сильный пароксизм лихорадки.
18 декабря. Отправляюсь, несмотря на головную боль, в Палонг.
22 декабря. На пятый день плавания вверх по реке сегодня причалили мы к плоту около хижины помулу, где пишу теперь при свете даммарового факела.
Плавание представляет то удобство, что можно спокойно наслаждаться красивою местностью, между тем как при путешествии пешком приходится более обращать внимания на то, что у ног: на пни, лианы, камни и т. д., что мне, к досаде моей, пришлось много раз испытать; думаешь лучше видеть страну, нет — видишь меньше. Удобство — важная вещь в жизни. Туземная пирога состояла из очень плоско выдолбленного ствола, который посредине был не уже как около 1.5 м; длина всей пироги, которая называется здесь яло, около 8 м. Большая часть ее снабжена крышей из кадьяна. Переднюю часть занимают гребцы, которых у меня было четыре. Я провел первую ночь в хижине китайца в Букит Копон, другие три — в яло, в лесу, затопленном высокою водой. Были прекрасные лунные ночи. Здешний помулу сопровождает меня. Много раз думал о Л. и о Богоре!
23 декабря. Утром, переменив людей (место Измаила заступил помулу Хусейн), отправились я, мой багаж и люди в двух очень узких прау сперва по речке Пырла, затем наши яло начали лавировать между стволами. Я, к удивлению, заметил, что мы незаметно из русла речки вышли в залитый лес. Глубина, смеренная в нескольких местах, была с лишком 2 м, но так продолжалось не более часа. Яло могло только с трудом изворачиваться между пнями и лианами. Мы вышли в болотистом месте. Люди разобрали багаж, каждый по небольшой ноше, и мы отправились; шагая в грязи или балансируя по скользким пням, переходили несколько раз через речку Пырлу и приток ее Клыду. Пришли к двум хижинам Лубу-Копон, где моим людям очень хотелось остаться. Было только половина двенадцатого, и я объявил, что отправимся в путь в час. Так как здесь дорога разделяется, одна — в Кратон на северо-восток, другая — в Бадон (селение оран-райет) на северо-северо-запад, куда я сперва хотел отправиться, то, позавтракав, я отделил несколько вещей, которые захвачу на возвратном пути, направляясь к реке Кратон.
Довольно сильный пароксизм лихорадки захватил меня дорогой; мокрые по колено ноги с утра и палящее солнце подействовали скорее, чем я предполагал. С удовольствием отдохнул полчаса в покинутой малайской хижине в Будян; около нее я увидал в первый раз ловушку для тигров, которых здесь немало. Голова кружилась и болела, когда отправились далее. Помулу и люди говорили, что идут только потому, что туан приказал, и что мы не дойдем до селения; но в 4 часа 30 минут я увидал между деревьями просвет и спросил: что это? Мне ответили — Нанка (несколько малайских хижин) и Кобон. Перейдя через р. Пырлу, не знаю уже, в который раз, по пням, которые лежали во всех направлениях на плантации, мы пробрались к шаткой веранде около хижины на очень высоких шестах: жители боятся посещений тигров.
Здесь садят преимущественно уби-каю и каладиум; рис — редкость.
Я расспрашиваю при каждом удобном случае всех встречных об оран-утан, надеясь, что узнаю что-нибудь новое, но мне повторяют почти постоянно одно и то же, что оран-утан едят улал, тикус, что ни риса, ни соли им не нужно, что даже некоторые умирают, если им дать пищу, которую употребляют малайцы, что переменяют часто жилье, не строят хижин, а пондо, остаются один-два месяца здесь, потом уходят, что, кроме узкого пояса, ничего не носят, согревают тело, нося головешку с собою, едят даже пиявок, обезьян и т. д., но что малайцы иногда берут женщин оран-утан (они не могли здесь это отрицать, как в Лынге), но не обратно. Узнал, что здесь якун называются оран-райет, а далее, около р. Кратон, — оран-утан, что оран-райет не любят, когда из называют якун.
24 декабря. Отсюда (Нанка) отправился на юго-запад к селению (временному) оран Бадун, или Бадон, которого достиг через полтора часа. Еще не дойдя до него, мы встретили толпу оран-райет, которые с женщинами, детьми, собаками отправлялись в другое место, но известие, что я иду в Бадон, что у меня табак и рис, переменило их намерение, и они согласились вернуться. Мужчины были, как мне и рассказывали, почти голы, только penis и отчасти testiculi были закрыты узкою тряпицею, но волосы около половых органов видны были по сторонам; женщины были одеты в саронг, дети почти все наги. Физиономии у них были различны, как и волосы; у некоторых физиономия была совсем малайская, у других — иная. Все они были малы ростом и немного темнее [малайцев]. Когда я сказал им, чтобы они шли вперед, к деревне, они зашагали так быстро, — даже четырехлетние дети, к моему удивлению, — что скоро скрылись между деревьями, несмотря на то, что тропинка была очень неудобна: много шипов, сухого леса преграждало путь. Я нарисовал одну женщину, которая была красивее других и более малаеобразна (другие женщины были гораздо темнее и имели иные черты: грубый нос, широкий рот с толстыми губами и лохматые волосы); она часто оглядывалась, когда я смотрел на нее, и при этом особенно нежно принимала к себе ребенка и как бы целовала его, но на деле обнюхивала.
Женщины носят детей на спине, причем выставляют зад, чтобы ребенку было удобнее сидеть.
Бадон, селение оран-райет, имело 7 хижин, которые стояли разбросанно на довольно большом пространстве, где были вырублены большие деревья, стволы которых сохли и гнили там, где упали. Жители не потрудились нисколько прибрать их в сторону, срубить ветви, проложить хотя бы маленькую тропинку. Тропинок не было, хотя почти всюду были видны следы ног.
Все хижины, если можно назвать так эти постройки, состояли из пола, из грубых кривых стволов и крыши — стен не было. Некоторые были больше, но почти все на один лад. Как пример этой примитивной архитектуры, я срисовал одну из хижин. Это помещение было достаточно для мужа, жены и двух детей. Дети постоянно удивляли меня: лазали по лестницам, бегали по дырявому полу, барахтались у самого края и не падали. Дети и собаки очень долго не могли привыкнуть к моему виду. Дети издали разглядывали меня, хмурились и начинали плакать. Собаки, нюхнув только воздух около хижины, где я помещался, поднимали голову и убегали с рычанием. Большинство собак — рыжие, невелики ростом, со стоячими ушами и пушистым хвостом, похожи на новогвинейских.
Я решил остаться здесь два дня. Одну из хижин вычистили, и я поместился в ней довольно удобно, завесив стороны одеялами, которые образовали стены. Но перед этим я собрал всех жителей, чтобы разглядеть их попристальнее. У многих физиономии не отличались от лиц сопровождавших меня малайцев из Палонга, так что я мог с уверенностью отличать их. Но были, однако же, черты как бы чужой примеси. Это сходство с малайцами можно объяснить смешением с давнишних пор. Но мне кажется положительно, что не якун похожи на малайцев, а малайцы, имея матерей оран-якун, приобрели некоторые черты последних, что делает обе стороны отчасти похожими.
Вечером, гуляя около хижины, я наткнулся неожиданно на человека очень небольшого роста, с очень толстым животом, пухлой физиономией, жидкими ногами, который палкой рыл землю и собирал что-то в кокосовую скорлупу. Приметя, что я его увидал и подхожу к нему, он сперва намеревался бежать, но когда я ему повторил несколько раз «дянган такут» и «каси тамбаку», он продолжал свое занятие, но не смел поднять глаз, боялся оглянуться, чтобы не видеть меня, и заметно трясся. На другой день я не без труда добился, чтобы срисовать его; табак и терпение помогли, но он не решался смотреть на меня, постоянно отворачивался. Таких, особенно трусливых, малайцы называют оран-лиар. Я встречал их потом несколько раз.
Вечером, когда стемнело, начались крик детей, смех и говор женщин, очень немузыкальное пение мужчин и игра на инструменте, состоящем из толстого бамбука с отверстиями и несколькими натянутыми струнами из ротанга (обыкновенно тремя).
25 декабря. Утром на рассвете было очень свежо, так что мне жаль было смотреть на голых детей, которые дрожали от холода и жались к матери, у которой не было другого покрова, как тонкий старый саронг. Стен нет, в полу громадные щели между бревнами. У детей оставляют на затылке род косички. Некоторые дети положительно не некрасивы лицом, также между взрослых попадаются довольно приятные физиономии, как, напр., Сватн.