Сегодня в первый раз видел в лесу очень большую змею, футов двенадцати или даже более длины, в нескольких шагах от меня, но она так неожиданно выползла и потом, грациозно изгибаясь, переплыла речку и скрылась в чаще, что я не успел разглядеть ее; знаю только, что она была значительной длины и что ее движения были изящны.
Люди не вернулись к вечеру; шел проливной дождь, огонь погас. Я был голоден, но нечего было есть. Должен был, как только начало темнеть, ухитриться устроить себе помещение на ночь, чтобы не промокнуть. Было очень темно, когда я был разбужен шумом в кустах, затем всплесками воды в речке у самого пондо. Какое-то животное пришло пить. Вспомнив виденную утром большую змею и вчера виденные свежие следы тигра, я машинально вынул револьвер из чехла и ощупью удостоверился, что он заряжен. Однако же ночью никаких приключений не было, кроме порывов свежего сырого ветра и нескольких капель дождя. Досадно было, что не мог развести огня; спичек не было, хотя каю-лара было немало. Я еще не приобрел искусства добывать огонь a la orang-outan, хотя оно очень простое на первый взгляд. Каю-лара — лиана, которой тонкий ствол употребляют оран-утан для добывания огня. Высушенную, немного заостренную палочку из каю-лара держат вертикально, быстро катая ее между ладонями, как бы желая пробуравить лежащую внизу подобную же палку.
В образованной верчением ямке мелкие опилки начинают тлеть и загораются. Их собирают и, положив на сухую шелуху кокосового ореха, раздувают огонь. Я видел эту лиану несколько раз на р. Маде. Она достигает значительной толщины. Цветов ее не видал. Я видел оран-утан, который в несколько минут добыл таким образом огонь; другие добывают его при помощи бамбука и огнива.
[25] января. 10 часов. Очень голоден. Нет ничего съедобного, кроме сырого саго, сахара и чая, но нет огня, чтобы испечь или сварить что-нибудь.
К 11 часам вернулись трое из восьми моих людей оран-утан еще с одним, который, однако, едва тащился по случаю болезни, с новостью, что из трех людей из соседнего селения Теба двое вернулись с дороги вследствие лихорадки, а третий — с больными ногами — едва мог следовать за ними. Я был доволен их приходом, но еще более обрадовался принесенному ими рису, которого холодного и очень круто сваренного с небольшим количеством соли и перца съел большую тарелку. Нианта отправился по речке за пирогой, Дюбусу — в Иохор-Лама в рума-пасон. Мои люди Сайнан и Ахмат остались в селении.
Нинчи, услужливый малаец, который всегда скоро и хорошо сооружал для меня пондо, уверял меня, что не мог спать, зная, что я один в лесу, и когда я ему рассказал о слышанном животном, он и другие объявили, что это был, конечно, тигр.
Притащившийся больной, конечно, не мог нести вещей. Поэтому ноши, которые должны были нести трое, были очень тяжелы. Тропинка была очень приличная, болотистые места попадались редко, и через ручьи были положены (старанием Ахмата, как мне сказали) стволы для переправы. Было видно, что здесь люди часто ходят: много тропинок перекрещивалось. Мы направлялись все время на юг или юго-юго-восток.
Было около 3 часов, когда, придя к ручейку, на берегу которого стояло пондо, Нинчи предложил мне переночевать здесь, говоря, что до Теба еще очень далеко и что ноша тяжела. Другие были того же мнения; мне очень не хотелось оставаться здесь, пройдя сегодня только три с половиной часа, но я не нес, кроме ружья, никакой ноши, люди же, маленькие, мизерного телосложения, прошли утром такое же расстояние от р. Мыметь, а теперь несли ношу, которую я не думал, чтобы мог нести три часа, уверяли, что им тяжело, и с очень несчастным видом говорили, что еще очень далеко. Я, жалея их, согласился. Построили мне пондо, и я проспал (пролежал и передумал о многом, многих, прошедшем и будущем) от 6 вечера до почти 6 утра.
[26] января. Я выпил немного чаю, так как сахар опять на исходе; мои люди поели рису и закусили испеченною пухлою лягушкой, и мы отправились все на юг. Перешли через многое множество ручьев и несколько раз через р. Теба. К 11 часам пришли в селение Теба, откуда по реке того же имени отправлюсь завтра к рума-пасон Иохор. Здесь я мог высушить мокшее уже столько дней одеяло и белье. Рана от шипа сильно болит, увеличилась и не имеет хороший вид.
Оран-утан здесь немного, все с вьющимися длинными волосами и, как вообще все, малы ростом. Одна женщина особенно поразила меня своею миниатюрностью, она имела на первый взгляд вид 13-летней девочки (рост ее не превышал 1.31 м), с очень жидкими членами. Она имела уже трех детей, и, раскрыв ее саронг, я поверил этому при виде ее длинных дряблых грудей. Другая женщина, которую я нарисовал, также не отличалась ни красотой, ни приятною физиономией, но имела красивые вьющиеся черные волосы, которые падали на плечи спиральными локонами. Она была женою жирного, мясистого оран-утан. Сайнан говорит, что и на Яве часто встречаются такие волосы, что, кажется, справедливо.
Один из здешних жителей напомнил мне своею физиономией капитана Мавары. Я уже много раз в разных частях света встречал физиономии, которые при первом взгляде напоминали мне друг друга. В Батавии, например, племянница Фиц-Фер-Плуг напомнила мне младшую Бётлинг. Один мальчик в Пан-гуте напомнил мне девочку в Амбоине, которая мне нравилась. Этот странный факт я не совсем понимаю.
[27] января. Разбудил людей. Еще не было 4 часов, но все было готово только в 5 часов 30 минут. Отправились. Опять встретилось много преград, но гораздо менее, чем на р. Маде. Мелководье, однако же, затрудняло немного. Встретили на дороге яло с людьми, которые были посланы за мною из рума-пасон. Сперва речка называется Ленью, потом Иохор. По мере того как она становилась шире, стали попадаться признаки цивилизации: огромные стволы, разрубленные на части в 3 и 4 сажени и приготовленные для сплава. Они назначаются для пильной паровой фабрики махарадьи. Через десять часов плавания вниз по реке достиг я, наконец, рума-пасон и был очень вежливо и любезно встречен малайцами.
[28] января. Отправился далее, переменив людей. Цивилизация все заметнее. Лес местами очень порублен, постоянно встречаются прау, там плантации гамбира, там разрабатывают олово. Но везде это китайцы, которые почти исключительно населяют здесь берега, и малайцев сравнительно очень немного. Узнав, что помулу Кота-Тинги находится в отсутствии и желая завтра отправиться на гору Панте, я заехал в деревню этого же имени, чтобы сказать тамошнему начальнику, что мне надо будет завтра утром трех человек нести вещи и что я думаю вернуться из Кота-Тинги ночевать у него, чтобы рано поутру отправиться на гору.
К полудню достигли Кота-Тинги. Уже на берегу виднелись повешенные на ветвях небольшого дерева белые тряпки. Это были панди-панди, обозначающие крамат. Малаец по имени Касим заступал место помулу и сторожа старых гробниц, куда я отправился, позавтракав.
Четырнадцать гробниц находились на небольшой возвышенности, обнесенной низкою оградой из камней, террасе, имеющей форму прямоугольника. Гробницы состоят из продолговатого, обнесенного камнями места с двумя резными колонками. Одна большая — в головах, другая — в ногах, как нисан на гробницах оран-утан. Около одной из гробниц, которая также лучше сохранилась, было воткнуто много панди-панди, стояли три чашки и поднос с угольями и лежали две старые пули. Касим сказал мне, что это гробница султана Махмуда. Орнаменты на гробницах не отличались ни оригинальностью, ни красотой. Почти на всех имелся орнамент, которого значение я узнаю, может быть, у махарадьи.
Последний умерший махарадья похоронен в Сингапуре, куда, как мне сказали, нынешний махарадья приказал перенести несколько старых, найденных в окрестностях гробниц. Вдали виднелись горы, но ближайшая окрестность не была особенно живописной. Часа в 3 я вернулся в дер. Панте.
[29] января. Поднялся часа в 3: не мог спать. Из пяти обещанных людей пришло только трое. Мы были готовы только в 7 часов 30 минут. Через полчаса ходьбы мы пришли к участку леса, который разрабатывали китайцы, срубая большие деревья и пиля на доски. На большом пространстве на тропинке были положены подмостки — доски и немного на верхней стороне стесанные бревна. Около речки Панте, которую мы перешли, был магазин напиленных досок, которые сплавлялись по речке, затем по р. Иохор в Сингапур. Немного далее мы прошли мимо нескольких больших хижин, жилищ работающих, и когда остановились, нас обступила дюжина любопытных китайцев, которым хотелось узнать, откуда я и куда направляюсь. Далее, все идя по подмосткам, мы прошли мимо многих китайцев, которые распиливали громадные стволы, разрубленные на куски, сажени в две или три длиною. Стоя на высоких подмостках, они серьезно и прилежно работали, и даже (характерная черта, отличающая их от малайцев) мое появление редко отвлекало их. Я положительно удивлялся их работе. Вряд ли сорок самых лучших белых работников в два года могут сделать то, что сделали здесь желтые. Их отношение к белым совершенно иное, чем малайцев, и не совсем без основания, хотя оно меня вчера и сегодня очень раздосадовало. Вчера, желая отправить письмо, я думал послать его с одним из больших китайских прау, отправлявшихся в Сингапур, и когда одно из них проходило мимо, я сказал помулу позвать его. Несмотря на его крики, даже на мой зов, китайцы не подумали не только остановиться, но и ответить. Сегодня, чтобы узнать дорогу, я и мои спутники остановились около китайца, который шагах в десяти пилил доски. Нас разделяла полоса редкого леса. Я позвал его, чтобы спросить дорогу; он, не обращая внимания, продолжал пилить. Я еще раз спросил его — нет ответа. Это рассердило меня. Я сказал тогда, подняв ружье, что намерен подстрелить его, если он не придет сюда сейчас же. Это, наконец, подействовало.
Зашли к помулу Драсаб за людьми, знающими дорогу. Это замедлило наше странствие на полтора часа. Опять пришлось упражняться в гимнастике, шагать, карабкаться, балансировать на пнях. Китайцы срубили множество деревьев для плантации. В лесу тропинка была очень приличная, и даже самые крутые места были довольно удобно достижимы. Шел дождь почти все время. У Ахмата был пароксизм лихорадки, но он не падал духом.