Наиболее интересным результатом наблюдений этого дня было уяснение факта, что у женщин, как и у мужчин, некоторые зубы имеют способность расти преимущественно перед остальными и что у детей, особенно у мальчиков, некоторые зубы уже так значительны, что обещают достигнуть величины зубов их отцов или даже перещеголять ее; из этого следует, что эта характеристичная для расы особенность стала уже наследственною. Неровность зубов заметнее у женщин и детей, имеющих белые зубы, чем у взрослых мужчин, у которых от употребления пинанга поверхность зубов покрыта как бы черною глазурью.
1 июня. Двое из тредоров должны были по контракту, заключенному с сингапурскою фирмой, остаться на о-вах Адмиралтейства, почему один из них 1 июня избрал дер. Пуби местом жительства. За несколько топоров, ножей и некоторое количество бумажной материи была куплена одна из хижин, и новый хозяин ее стал перевозить свои вещи на берег, почему сегодня многие из мужчин оставались в деревне и толпились около хижины нежданного гостя. Дав мимоходом матери грудного ребенка немного бисера, я привлек внимание матерей: мне стали приносить всех грудных детей, надеясь получить тот же подарок; при этом мне удалось видеть ребенка, которому, по всему вероятию, было не более 8 или 9 дней. Цвет его кожи был сравнительно очень светел (№ 21 таблицы Брока), а голова брахикефальна (индекс ширины 82.4).
Сегодня я был окружен туземцами мужского пола, которых физиономии представляют не менее разнообразия, чем на Новой Гвинее. Сказав несколько слов о татуировке женщин, я еще не описал ее у мужчин, у которых она также встречается и даже произведена тщательнее, чем у женщин, хотя менее обильна, чем у последних. Несмотря на то что туземцы о-вов Адмиралтейства любят украшения, что заметно по множеству предметов, которые они носят, татуировка отступает у них на второй план и заменяется раскрашиванием лица и тела красною краской. Причина этому та, что только в первой юности кожа у мужчин бывает гладкой и светлой; по достижении ими зрелых лет татуировка пунктами и тонкими шрамами уже не производит эффекта; у людей же лет тридцати, а иногда и ранее кожа так темнеет, грубеет и покрывается морщинками (особенно на лице), что татуировка становится почти незаметною. Только пристально и вблизи разглядывая лица мужчин зрелых лет, я замечал татуировку на лице. Женщины, будучи светлее мужчин, татуированы больше; пятна от ожога сохраняются более продолжительное время, почему и встречаются чаще; я видел их даже у стариков.
Рисуя портрет одного из туземцев, с красивым римским носом, горб которого, однако, не был достаточно велик, чтобы отличить его обладателя от прочих туземцев[67], я заметил пять кругов, состоящих из лучеобразно расположенных шрамов до 3 мм длины. Они были симметрично распределены: один над переносицей и по одному на висках и под глазами.
По мере того как я обозначал их на своем эскизе, вокруг стоявшие туземцы, следившие с большим вниманием за движениями моего карандаша, называли мне каждую фигуру татуировки особенным именем и показывали ее, если таковая имелась, также у себя на лице. Круг над переносицей оказался почти у всех, почему часто повторенное имя его «мадаламай» осталось у меня в памяти. Кроме пяти кругов, у рисуемого объекта нашлось по четыре ряда мелких шрамов, расходящихся веерообразно от угла глаз на виски и скулы. Описанные шрамы были так тонки и так мало отличались цветом от прочей кожи, что я должен был смоченною тряпкой несколько раз вытирать виски и лоб моего оригинала, чтобы кончить портрет, не упустив какой-нибудь татуированной фигурки. По окончании эскиза мне захотелось узнать, чем туземцы делают такие тонкие шрамы или чем и как они татуируются. Это нелегко было объяснить, но, наконец, мой вопрос был понят более сметливыми, которые, порывшись в мешочках, носимых туземцами на шее, достали несколько тонких, очень острых осколков обсидиана. Один из туземцев, чтобы показать, насколько понял то, что я желаю знать, стал очень проворно делать, не думая спрашивать на то позволения, ряд надрезов на плече соседа, где скоро обнаружились капельки выступившей крови. Желая показать все достоинства его инструмента, он стал брить висок другого соседа, но, заметив, что несколько волосков на бровях успело отрасти, что не согласуется с модой на о-вах Адмиралтейства, он перешел к бровям. Когда непрошеный оператор делал надрезы, пациент, лицо которого я вполне мог видеть, не моргнул; мне интересно было удостовериться, было ли это спокойствие следствием самообладания или боль при татуировке была незначительной. Я расстегнул рукав рубашки, и мне сделали несколько надрезов к большому удовольствию оператора и окружающей толпы. Я не почувствовал положительно ничего и тогда только удостоверился в их существовании, когда выступила кровь. Так же нечувствительно было и бритье: я предложил свою ногу для этой операции и едва написал несколько слов в записной книжке, как уже одна сторона ноги от колена до ступни была выбрита. Эти осколки-ланцеты и бритвы были приблизительно одной формы, напоминающей клинообразные зубы акул.
Взяв большой кусок обсидиана в руки, я захотел попробовать, легко ли получить подобный осколок и сумею ли я отколоть его сам. Однако же, как ни пробовал, как ни вертел камень, я не отколол ни одного сколько-нибудь годного осколка. Туземцы смеялись, а я должен был сознаться, что не умею отколоть, и, передав кусок обсидиана одному из них, стал смотреть, как он приступит к делу. Он встал, подошел к морскому берегу и поднял небольшую раковину (из рода Cyprаeа); присев затем снова около меня, он положил обсидиан на подошву левой ноги так, что гладкая и широкая поверхность камня приходилась наверху. При втором или третьем легком ударе плоскою стороной принесенной раковины отскочило несколько осколков, совершенно подобных виденным. Выбирая разные стороны и края большого куска обсидиана и ударяя раковиной с разной силой, но всегда слегка, он получал осколки различной формы — то узкие, то широкие[68].
Таким же образом он заострил, по моему желанию, конец копья, которое держал один из толпы. Туземцы указали на о. Ло, или Лу, которого силуэт виднелся на юго-востоке, как на место нахождения обсидиана.
Из значительной толпы, которая со всех сторон обступила нашу группу, я выбрал наиболее высокого туземца и самого низкого; первый был 1740 мм, второй 1470 мм вышины; большинство обитателей острова ниже среднего европейского роста[69].
На берегу все мужчины были повязаны тапой, как и в других местностях Меланезии; я ни на одном туземце не видал костюма, состоящего из одной Bulla ovum.
Большинство имело лицо окрашенным красною краской различным образом, и так как расположение краски на лице, груди, спине варьирует у каждого индивидуума, изменяясь каждый день или каждый раз, когда краска возобновляется, то описание разных комбинаций я считаю здесь излишним.
Уже с первого дня знакомства с этими туземцами меня интересовал вопрос: есть ли у них какой-нибудь начальник, и если есть, то какова его власть? Но мои наблюдения дали отрицательный ответ. Как и на Новой Гвинее (на берегу Маклая), у них некоторые туземцы достигают большого влияния лишь вследствие опытности, знания дела и отчасти по старшинству лет. Мореплаватели и путешественники, которые видят страны только несколько дней или часов, руководясь общепринятыми идеями или тем, что видели в других странах, не стесняются раздачей титулов, каковы вождь, начальник, король, руководясь часто только тем, что один из туземцев более кричит, чем другие, или имеет какое-нибудь внешнее отличие. Повторяю, что я не мог убедиться в присутствии начальника между жителями посещенных деревень, хотя и знал, что Герланд[70], основываясь на описании французских мореплавателей, говорит о князьях (?) на о-вах Адмиралтейства, которых туземцы слушаются и которые деспотически обращаются со своими подданными. Я могу также ошибаться, как и французские мореплаватели, видевшие этих князей, но я, много месяцев живший на Новой Гвинее, все-таки не решаюсь утверждать, что начальники там существуют[71]. Я отказываюсь говорить положительно о подобных вопросах, основываясь лишь на кратковременном знакомстве с туземцами при незнании их языка.
В деревне вдруг произошла тревога; группа около меня также засуетилась, заговорила и разбежалась по хижинам. Много туземцев, вооружившись копьями, бросилось к берегу. Не зная языка, я не мог добиться, что случилось; вероятно, пироги из неприятельской деревни пробовали пробраться к шхуне, чтобы и на свою долю добыть несколько «буаям» (бисер), до которого туземцы здесь большие охотники. Это можно было предположить потому, что несколько отдаленных пирог давно уже занимало туземцев. Скоро и из Лонеу, куда известие уже успело дойти, прибежали воины, преимущественно молодые люди, с большими связками копий на плечах.
Я отправился в противоположную сторону, в Лонеу, желая сделать эскиз хижин, и дорогой имел случай видеть характеристичную картину страха. Тропинка была узка, и в нескольких местах от нее шли другие тропинки, ведущие в лес или к огородам. При одном повороте вышли в нескольких шагах передо мною, по одной такой побочной тропинке, две женщины и направились к деревне, но, заслышав мои шаги и обернувшись, одна из них (с ребенком на плече и с мешком таро на спине) бросилась в соседние кусты, где мигом скрылась. Тогда другая, несшая большую связку сухих сучьев и сахарного тростника на голове, встревоженная бегством спутницы, обернулась с трудом, цепляясь ношей за деревья; это была девочка, лет одиннадцати или двенадцати. Я стоял в нескольких шагах от нее и мог вполне разглядеть выражение ее лица. При виде меня лицо у нее значительно вытянулось, брови поднялись, рот немного открылся, я думал, что она сейчас закричит или заплачет; но испуг был так силен, что она осталась нема, только большие капли пота выступили на висках и на лбу; она так дрожала, что ноша, которую руки перестали придерживать, свалилась у нее с головы. Я думал, что и ноги откажутся ей служить и что она упадет, и поэтому я сделал шаг вперед. Тогда, чувствуя себя не стесненною ношей, она опрометью бросилась бежать по тропинке, оставив вместе с ношей на месте и далее по тропинке след невольных экскрементов